Доверять

Сегодняшний вечер чем-то особенно хорош и приятен. Время только около девяти вечера, в стельку пьяных ещё не наблюдается, но готовых уйти в отрыв — практически весь бар. Музыка не колотит оглушающим битом так, что хочется выкинуть все эти орущие колонки, а лишь задаёт атмосферу и приглашает присоединиться к двигающимся телам в блуждающем по всему залу свете неоновых софитов.

Сам Порш ещё не пьян, но трезвым уже называться не может. Стакан одного коктейля и пара глотков второго даже не ощущаются и тем более не вызывают желание ворваться на танцпол. Этого и не планируется. Он здесь только для того, чтобы немного расслабиться. Отдохнуть после тяжёлого рабочего дня.

— Скучаешь?

Общаться с пышногрудой красоткой, подсевшей к нему за барную стойку, также в планы не входит.

— Показалось.

— Чего же тогда один сидишь такой весь мрачный? — его намёк на отсутствие желания знакомиться она игнорирует.

— Жду кое-кого.

— Так давай скрашу ожидание.

Она хороша. Чёрные длинные волосы на вид чистый шёлк, из которого сшито её платье. Хотя прозвучит слишком громко, если назвать это платьем. У Порша футболка длиннее её наряда. Такие, как она, сюда приходят лишь за одним — выложить много денег и потрахаться с кем-нибудь симпатичным. А судя по сверкающим серьгам, свисающим каскадом у неё с ушей до самых ключиц, денег у этой леди предостаточно. И крайне лестно, что её выбор пал на него. Но не сегодня. И не в этой жизни.

Порш делает глоток коктейля из бокала, поворачивается к ней и натягивает свою самую вежливую улыбку.

— Попытай удачу с кем-нибудь другим, красотка.

— Ну уж нет, теперь это дело принципа, — произносит она сладко-пленительно, сверкнув хищным взглядом.

На прозрачной стенке бокала остаётся отпечаток красной помады после того, как девушка делает глоток. Её рука тянется к нему и накрывает запястье. Порш хмыкает. Поразительное упорство.

Интересно, она бы подошла познакомиться, если бы знала, что в этой руке он сегодня держал пистолет, из которого застрелил двоих, а третьему пробил голову прикладом?

— Шла бы ты отсюда, пока твоя принципиальность тебе боком не вышла, — Порш сбрасывает с себя её руку и отворачивается.

На этом моменте ей либо в голову даёт шампанское из её бокала, либо подступает резкий прилив смелости. Неважно, что именно, для Порша ничего из этого не служит оправданием, и руку, скользнувшую ему между ног, он хочет вывернуть в обратную сторону.

— А что такое? Девушка ревнивая? — смеётся она, придвинувшись ближе.

И вот оно. Случается то самое, чего так сильно боялся и пытался избежать Порш.

— Даже не представляешь, насколько, — голос Кинна абсолютно спокойный. Ровный и холодный. Без единой эмоции. И только Поршу дано понять, в какой он на самом деле сейчас ярости и как обманчива эта его невозмутимость.

С этой секунды запускается таймер. Первые пять секунды даются на то, чтобы она одумалась и свалила, а все последующие определяют, насколько мучительной будет её смерть. Благо девчонка оказывается не совсем деревянной и сматывается ровно на том моменте, когда заканчивается её фора.

— Даже на минуту тебя оставить нельзя, уже подцепил себе какую-то шалаву, — зло выплёвывает Кинн и садится рядом, щедро глотнув виски.

— Я тебя подцепил уже давно, — глупо отшучивается Порш с невинной улыбочкой, пытаясь сгладить ситуацию, но получает в ответ лишь короткий раздражённый взгляд.

Порш хмурится. Он не любит плохое настроение у Кинна. Никто не любит. Все, кто работает на первую семью больше одного дня, знают, что господина нужно беречь не только от пули, но и от возможных источников его гнева.

— Эй, Кинн, ты что, реально злишься? — возмущённо спрашивает он, и так прекрасно зная, что да.

— Какого чёрта она лапала тебя? — сквозь зубы задаёт вопрос Кинн, сжимая от злости стакан.

— Ненормальная потому что. Я же не лапал её в ответ, — фыркает Порш.

— Тебя бы уже не было, если бы ты додумался до такого, — и это буквально.

За барную стойку возвращается Йок, как обычно в приподнятом, игривом настроении и, видя непривычные для этого места хмурые лица, резко меняется.

— Чего это милые бранятся? — озадаченно интересуется она. — Скандалить мне тут надумали?

— Всё хорошо, Дже', — отнекивается Порш, понимая, что посторонние ситуацию могут только усугубить.

Йок либо улавливает намёк, либо слишком пьяна, но в их разборки больше не лезет. Двигая бёдрами в такт играющей песне, она достаёт бутылку ликёра и до краёв наливает в рюмку.

— Плеснуть вам рюмочку, господин Кинн?

— Откажусь, — отмахивается он, снова прикладываясь к виски.

Хозяйка залпом опрокидывает стопку и уходит, снова врываясь в танцующую толпу посетителей.

— Прекрати, Кинн. Я ведь послал её, настойчивая просто оказалась. Что я ещё мог сделать? — Порш возвращается к незаконченному разговору.

Он чувствует, как злится Кинн, это напрягает и даже душит. Однако, по-хорошему, это ему стоит обижаться за обвинения в измене с какой-то девицей из бара, не знающей слова «нет». А Кинн и сам понимает, что у него ноль причин злиться.

Порш кладёт руку на его плечо. Он напряжён, а от прикосновений напрягается ещё больше.

— Может, поедем домой? — предлагает осторожно.

На вопрос Кинн не отвечает. Вертит стакан, наблюдая, как виски плещется об его стеклянные стенки. Порш терпеливо ждёт ответа и надеется, что он всё же поступит благоразумно. У них обоих уже не то настроение, чтобы оставаться.

— Скажи всем, что мы уходим.

Кинн залпом допивает остатки алкоголя и встаёт, Порш же запинается об этот тон и реагирует не сразу. Это была будто не просьба его любимого, а приказ босса.

Всю дорогу до дома едут в тишине. Обычно именно Порш заводит разговоры и оттачивает всякие шутки. Переплетает пальцы, гладит ноги. Только и у него настроение совершенно пропало.

Это уже пройденная тема. Кинн ревнует его ко всем: к девчонкам из бара, к богатым дамам из казино, к собственным друзьям. К Вегасу ревнует так, что однажды убьёт. Потому что Кинн не умеет доверять.

Он всегда с опаской относился к людям, а после череды предательств вовсе позабыл, что значит «доверять». Всё это из-за его образа жизни. Он чёртов параноик. Кинн ото всех людей ждёт ножа в спину, они все отличаются лишь уровнем угрозы. Делятся на тех, с кем можно иногда расслабиться, и тех, с кем постоянно нужно быть начеку. Он опасается даже родных братьев — старшего чуть меньше, младшему не доверяет вообще. Нет в мире такого человека, которому Кинн мог бы довериться целиком.

А может, и есть.

Порш нечто совсем иное. Ему Кинн доверяет больше всех и при этом опасается так же сильно, как чужака. Потому что именно его предательство уничтожит главу первой семьи. Будь это продажа информации итальянцам или измена по пьяни с красоткой из бара — Кинн не переживёт. Не снова. И не от Порша.

Кинн хорошо помнит боль, которую приносит предательство любимого. Таван выжег в сердце дыру, которая уже никогда не зарастёт, и, может, уже глубоко всё равно на него, а тёплые воспоминания о нём значимость давно утратили, но рана от него, памятный подарок на всю жизнь, напоминает о себе всякий раз, стоит лишь задуматься о том, чтобы снова довериться людям.

Если по стопам Тавана пойдёт Порш, в его сердце не появится ещё одна дыра. Оно будет уничтожено окончательно. Раздавлено всмятку. Поэтому только в самых страшных кошмарах Кинну снится его измена, поэтому его предательство — самый главный страх. И хоть с трудом представляется сумма, за которую Порш мог бы продаться, когда-то и с Таваном казалось, что первой семье он останется верен даже с дулом пистолета у виска.

Это отравляет жизнь. Сколько ни пытался, побороть не выходит. Во всём видит обман, все люди вокруг — лгуны, и даже Порш, неоднократно доказавший верность ему и первой семье. Но Кинн не может довериться даже любимому. Пытается, хочет. И опять очередная ссора из-за грёбаных тараканов в башке, которые однажды доведут его до ручки.

Кинн не родился параноиком. Это лишь издержки профессии.

Или лютый страх обжечься снова.

Молчание начинает напрягать, однако никто из них не говорит ничего до конца пути, пока поднимаются в лифте, и только когда Кинн устало опускается на кровать, Порш нарушает тишину:

— Давай я сегодня у себя переночую.

Порш не чувствует вины, не обижается. Уже просто привык к вспышкам ревности и смирился с приступами недоверия. Больше не видит смысла ругаться, настолько это избито. Знает, что Кинн не винит его, не сердится, лишь в плохом настроении из-за случившегося. Завтра всё будет хорошо, нужно просто успокоиться. Наверное, провести ночь порознь будет хорошей идеей, даже если апартаменты Кинна давно стали и его тоже.

Не давая открыть дверь и уйти, почти у выхода Кинн хватает Порша за руку, разворачивает к себе, целует. Сначала осторожно, напирая лишь совсем немного, будто бы уточняя, всё ли между ними двумя в порядке. В порядке, ведь Порш целует в ответ и даже цепляется за ворот его расстёгнутой рубашки, притягивая ближе. Только после этого нежность перерастает в неутолимую страсть.

Кинн спускается на шею, проводя языком до уха, и оставляет поцелуи, угрожающие расцвести синяками. Но никто против не будет. Пусть хоть вообще не сходят, Кинн только рад лишний раз заявить права. Чтобы больше никакие девицы в баре не проявляли настойчивость.

— Прости меня, — шепчет он в изгиб шеи и прижимается губами к влажной коже.

— Ты снова это делаешь, — Порш вжимается носом в его висок.

— Прости…

Простит. Простит многое и ещё сотни раз. Будет прощать каждый раз после этого глубокого виноватого взгляда и дрожащего от сожаления голоса.

А Кинн будет просить прощения. Каждый раз будет, потому что обида в глазах Порша — целое наказание. Он готов вставать на колени, лишь бы его ошибки были прощены.

Они замирают в объятиях друг с другом, и с ними будто замирает и время. В этом моменте наиболее ощутимо всё их счастье и необъятность любви, в которую они окунулись. Хочется прочувствовать его в полной мере. Поршу ещё ни с кем не было так хорошо, он абсолютно счастлив в этих отношениях, поэтому будет терпеть то, каким несносным бывает Кинн. А он же, в свою очередь, временами даже не верит, что судьба со всеми его грехами всё равно позволила ему влюбиться снова и так сильно, только в этот раз по-настоящему быть любимым в ответ. Кинн не отпустит и будет делать всё, чтобы не отпустили его.

— Я люблю тебя, — и такого он не скажет больше никому.

Порш отпадно целуется. Кусает нижнюю губу, проводит языком по дёснам. Жадно, с напором. Есть у них такая закономерность — после ссоры, даже небольшой, секс всегда жёстче и приятнее. И хочется так, будто месяц не трахались.

Срывая ещё один поцелуй, Кинн рывком стягивает с Порша футболку и кидает на пол, вполне привычное для их одежды место. Следом падает уже сам Порш — на кровать. Опираясь на локти, смотрит в ожидании снизу вверх, ловя на себе властный взгляд, теряющий уверенность с каждой секундой. Зато желание нарастает всё больше.

Его оголённый торс прямо сводит с ума. Кинну нравятся эти рельефы, нравится оглаживать кубики пресса и очерчивать их языком, слизывая капли пота. Впрочем, в Порше нравится ему абсолютно всё. От упругой задницы до пальцев, которые ахренительно круто сжимают рукоять пистолета и тлеющую сигарету во время дневных перерывов и после их ночных развлечений. Ещё круче смотрится, когда они сжимают его член. Кинн каждый раз гасит желание без объяснений вырвать Порша на глазах у всех своих людей и утащить в постель, драть, пока от бессилия не отключится. При виде него вообще много возникает неприличных желаний. Сейчас предоставляется возможность выполнить некоторые из списка.

Первым делом расстёгивает ширинку и стаскивает с него штаны. Хмыкает. Уже стоит.

Порш чёртово очарование, потому что всегда смущается из-за своей наготы так, что аж на смуглой коже проступает румянец. Однако старается умело прятать — корчит невозмутимость на лице и даже пытается казаться брутальным. Как же, он ведь телохранитель господина.

А потом вся актёрская игра ломается в один момент, стоит только приставить член. Каждый раз. Старается глотать стоны, кусая губы и одеяло, и всё равно срывается. Рычит, уткнувшись лицом в постель, стонет. Почти вопит, кончая.

Сейчас тоже проявляет всё своё мастерство, строя равнодушную гримасу, пока Кинн снимает брюки и пару раз проводит рукой по члену, рассматривая роскошное тело на своей кровати. А внутри уже всё взрывается к хренам. Причём у обоих. От обнажённого вида, от возбуждения, от дикой мании друг к другу. Они буквально чувствуют, как тяжелеет воздух, встречаясь поплывшими взглядами.

И для них он становится совсем неподъёмный после того, как Кинн валит Порша на живот и целует спину. Сначала несколько трепетных поцелуев на позвоночнике, более настойчивые на лопатке. С трепетом касается губами бледных шрамов. Линии татуировки выцеловывает совсем лихорадочно. Лижет, прикусывает и наслаждается дрожью взмокшего тела под ним.

— Кинн… — почти сдаётся.

Никогда раньше так не заводили прелюдии, с Кинном же Порша пробирают даже обычные поцелуи. Богатым клиенткам, с которыми в его прошлой жизни перепихи были не редкость, приходилось хорошенько постараться, чтобы заставить его кончить. Кинну хватит одной руки и тридцати секунд. Впрочем, тех дам мало волновало его удовольствие. Для них было важно только то, что им на вечер удалось заполучить харизматичного красавца-бармена. Никогда Порш не чувствовал у партнёра желание сделать ему приятно. Ныне же он ощущает его каждой клеточкой.

А Кинн и сам не понимает, в какой момент секс стал иметь для него иной смысл. Может, после их первого раза или пьяного поцелуя на причале. Или вовсе в первую их встречу. Больше не заводит перспектива провести ночь с симпатичным мальчиком по вызову. Что пугает больше всего — его заботят чувства, даже больше своих собственных. Кинн боится, как бы не пойти на дно со своим помешательством. 

В моменты близости особо плохо представляется предательство Порша, тревога отступает, не хочется думать ни о чём дурном. Кинн в плену его взгляда, прикосновений. Это помешательство взаимно. Порш делает главу первой семьи слишком уязвимым. Однажды за свою беспечность поплатится. Однажды. А сейчас сделает всё, лишь бы он не переставал так на него смотреть.

К чёрту все переживания.

Порш закусывает губу и выгибается от распирающего изнутри члена. В этот раз не будет баловать господина довольными стонами, хотя уже сил нет. Он зажимает между зубов ткань белоснежного пододеяльника. Каждый толчок долбит по нервам острыми ударами. Вот-вот сорвётся. Кинн сорвался уже. Ему не нужно слышать и видеть, достаточно чувствовать, как адски хорошо сейчас Поршу, чтобы снесло тормоза.

Это жгучее удовольствие, разливающееся по всему телу и заставляющее дрожать ноги, вроде бы и давно изведанное, но для них почему-то стало в новинку. В тот вечер после злосчастного аукциона бриллиантов они ощутили его по-новому. Самая яркая эйфория за всю их жизнь и ещё одна зависимость. Ни один из них раньше и не мог представить, как хорош может быть секс с правильным человеком. По-настоящему любимым человеком. Теперь хорошо не только физически. Ни с чем не сравнимое чувство в груди, так мягко щекочущее изнутри, не вызывали связи с безликими безымянными телами.

Кинн целует в шею, и каждый поцелуй, словно раскалённый метал, прожигает кожу. Молчать ещё больше Порш не может. Воет в постель, бесстыже подаваясь навстречу и подставляя шею под обжигающие губы. И, казалось бы, куда больше, но их срывает ещё круче.

Финал как обычно яркий, подобно мощному цунами, накрывает полностью. Плакать, смеяться, кричать — хочется всё и сразу. Тело колотит после бурной разрядки, а на душе покой. Только в такие моменты Кинн позволяет себе забыть, кто он, сбросить груз ответственности с плеч и не думать о последствиях. Что страшнее? Проникнуться рвущей на части болью очередного предательства или навсегда потерять эти моменты глубокого осязаемого счастья? Неважно. Сейчас ничего неважно.

Порш кладёт голову ему на плечо, закидывает ногу и крепко обнимает. Ответно тут же в волосы зарываются пальцы.

— Кинн… — тихо зовёт он его, прерывая приятное молчание. — Если я когда-нибудь предам тебя, то убей меня, не мешкая. Потому что это буду уже не я.

К горлу подступает удушающий ком. По руке Кинна пробегает дрожь.

— Поклянись, что никогда не заставишь меня убить тебя.

Вырвавшись из тепла родных рук, Порш приподнимается на локтях и прижимается лбом ко лбу Кинна. Едва слышно он произносит:

— Клянусь.

И Кинн хочет в это верить.

Одному ему хочет доверять.