Возвращаясь в столицу, Кан не думает ни о чём. Ему казалось, что пищи для размышлений много, но всё, к чему он пришел, уже было в его голове. Просто сейчас получилось сопоставить постоянное желание касаться Пака и собственные мысли. Единственное, чего он хочет этим вечером — продолжения того, что им не дали сделать утром.
С плеч словно упал тяжелый груз, а быть честным в своих желаниях, оказывается, очень приятно. Свобода мысли всегда, как и резкий вдох после кислородного голодания, пьянит и кружит голову. Именно поэтому по приезде домой Ёсан даже не здоровается. Он небрежно бросает всю документацию для генерала на стол и целенаправленно проходит в ванную. Сонхва напрягается и немного нервничает, потому что Кан был у Джонхана довольно долго, а теперь вернулся, пролетел мимо ураганом и даже не посмотрел в его сторону. Но когда Ёсан минут через сорок возвращается в домашних вещах с лубрикантом в руках, также молча усаживается на колени, нагло выбрасывая книгу из рук генерала, Пак немного успокаивается.
Кан без лишних слов и жестов непривычно жадно и даже грубо впивается в губы Сонхва, сразу же углубляя поцелуй. Он обвивает шею генерала руками, а сам вжимается, насколько это возможно. Вот то, что он хотел почувствовать во время сегодняшнего поцелуя. Вот его поцелуй.
Конечно же, Пак отвечает на всё и слишком ласково обнимает за талию. Он не совсем понимает, что с Ёсаном, но тот даже не даёт возможности отстраниться. Полковник ёрзает на коленях Сонхва, сжимает пальцами его волосы и отрывается от губ только когда сам решает говорить. Однако Пак успевает задать вопрос быстрее.
— Что с Вами, душа моя? — генерал прижимает к себе за талию и удивляется столь горящему взгляду. Такое у Кана он видит впервые.
— Что со мной?
— В Ваших глазах то ли бесы танцуют, то ли мерцает священный огонь. Не понимаю.
— Я говорил с господином Юном. Так получилось, что речь зашла о том вашем поцелуе в части Сокмина. Он сказал, что это ничего не значит, и из вредности и раз ничего не значит, я поцеловал его, — Ёсан хотел бы отстраниться больше и посмотреть на реакцию, но он шепчет в самые губы и коротко целует через каждую фразу, а иногда и вовсе обводит языком. — Его губы очень сладкие, а сам он, оказывается, невероятно податливый и прекрасный. Но во время поцелуя я буквально думал о Вас и хотел к Вам в руки. Я поймал дикий диссонанс, целуя кого-то и при том занимая свои мысли не Юном, а Вами.
— То есть…
— Я понял, что моё место рядом с Вами, и решил больше этому не сопротивляться.
Сонхва отстраняет от себя Кана и заглядывает в его глаза снова. В этом огне он видит не согласие и капитуляцию, а признание и разрешение. Нет, это не значит, что с Ёсаном с этого момента будет легче общаться. Напротив. Он тот, кто заявляет о своих правах, и ему плевать, что теперь ответит Пак. Вот только Сонхва хочет раствориться в Ёсане целиком и полностью, и с радостью примет всё то, что тот предложит.
— Вы же помните, что я положу к Вашим ногам мир?
— Да, не меньше. Уж постарайтесь, — Кан усмехается и приближается обратно, нетерпеливо облизываясь. — Но для начала, можно я оседлаю Вас?
Вопрос самый что ни на есть риторический. Ёсан и не думает дожидаться ответа генерала — тот точно снова ответит что-то философско-сакральное или просто странное. Вместо ответа полковник снова целует Пака, спуская собственные руки с его волос на шею и плечи.
Сонхва же не может понять, какой спектр эмоций ощущает на данный момент. Радость, что его выбор оказался настолько полыхающим и величественным, как это и представлялось? Растерянность, что это всё демонстрируется в такой потрясающей смелости? Некое благоговение, вызванное внутренним восхищением от того факта, что Кан даже соглашаясь со своей позицией буквально ставит собственные условия? Ну и на колени, конечно. Ужасно возбуждает эта сила характера и духа.
Пак приоткрывает губы, вновь позволяя наглому языку вторгаться без спроса и прощается с собственным контролем. Руки на любимой талии дрожат, а ёрзающая на бёдрах задница провоцирует на самое искреннее: Сонхва мягко проводит ладонями вниз и с силой сжимает в руках ягодицы, с удовольствием делая немного больно. Зато полковник прекрасно ощущается в руках.
Пак признаёт, что заводится с полуоборота, но откуда это проснувшееся дикое желание стиснуть в руках, сделать больно, искусать до крови, подчинить, вжать в диван и вытрахать до охрипших стонов — никогда не объяснит. Сонхва сам не может понять почему в нем просыпается столь сильная потребность проявлять подобным образом чувства к любимому человеку, но он рад, что кое-как удается держать себя в руках. Разум не хочет делать Ёсану больно, душа мечется, кричит во всё горло и требует того, что Кан игнорирует.
Как полковник обратит на это внимание, когда он сам с трудом отрывается от несколько искусанных губ и дрожащими руками нетерпеливо начинает расстёгивать сначала чужую, потом свою рубашку? Ёсана ведёт от желания и он тяжело выдыхает из-за того, что Пак внаглую расстегивает его брюки и достает член. Тот отвлекается только чтобы налить себе в ладонь немного лубриканта.
— Зачем Вы вообще одевались? — Сонхва ухмыляется отсутствию белья на своём мальчике и невольно облизывается, с трудом поднимая взгляд. — Могли бы…
— Не могли бы, — Кан усмехается в ответ и вскидывает подбородок. Он рассыпается, глядя на ассиметричную улыбку генерала, но продолжает упорным сердцем надменно смотреть. — Я хочу заняться с Вами сексом и да, я подготовил себя, пока был в ванне. Мои мысли заполнены Вами и Вашим членом, но это не значит, что Вы заслужили, чтобы я щеголял в Вашем доме без одежды.
— Узнаю своего Кана, — генерал смеётся с той же мягкостью, с которой неторопливо надрачивает своему мальчику. Вообще-то, совершенно не терпится сделать с ним всё на свете, но ласково измучить Ёсана входит в тот сомнительный спектр желаний. Мольбы любовника для Сонхва также сладки, как и судорожные стоны из-за сумасшедшего темпа. — Но Вы ведь буквально думали обо мне, подготавливая себя. Сколько пальцев было внутри Вас, когда в Ваших мыслях, как Вы выразились, был мой член?
Генерал откидывается на спинку дивана и наблюдает, как Кан несколько неуклюже отстраняется и стягивает с себя брюки. Абсолютно ненужный элемент одежды, без которого было бы однозначно лучше. И ладно. Сонхва добавляет прозрачного геля на пальцы второй руки, позволяя одновременно с тем вернуться к себе на колени и стянуть со своих бедер штаны.
Внешне Пак выглядит совершенно спокойным, разве что внутренний безумный пожар выдает легкая дрожь в руках и тяжелейший прямой взгляд исподлобья. Взгляд, на который Ёсану абсолютно плевать.
Полковнику всё равно на настроение Сонхва и то, что творится у того в голове. Кан уверен в себе и своих желаниях, и ничто в этой жизни уже не заставит его смутиться или дать слабину. Ни генерал, ни консул, ни сам господь Бог, если он есть.
Ёсан лишь недовольно выдыхает, когда скользкой мокрой от смазки рукой Пак грубо притягивает ближе за талию, а вторую заводит назад, касаясь ягодиц.
— Когда Вы перестанете лапать меня грязными руками? — полковник говорит это с привычным недовольством, сразу после закусывая губу и откидывая голову вбок.
— Пока я жив — никогда, — Сонхва судорожно выдыхает в сгиб плеча и шеи, принимаясь их целовать.
Ужасная потребность впиться зубами в ароматную нежную кожу, и Пак умоляет себя этого не делать, понимая, что его звёздочка заслуживает только нежности. Но когда генерал вводит сразу два пальца в действительно растянутое колечко мышц и в голову бьёт дурманящее осознание, что Кан делал тоже самое десять минут назад в ванной, всё катится к чёрту. Сонхва медленно входит пальцами до костяшек, пока столь же медленно широко мажет языком по шее и готовится болезненно укусить.
Останавливает от подобного только осознание ещё больших чувств к Ёсану, что сильнее собственных демонов. Кан же на удивление понимает странное настроение генерала, что уже почти сжал зубы на шее, но чувствует себя в абсолютной безопасности и целиком и полностью на своем месте. Челюсть Пака совсем слабо сжимается и подрагивает, как и его напряженные руки, но Ёсан ощущает столько контроля над ситуацией и генералом, что абсолютно плевать на его животную агрессию. Это не их первая встреча. Многое изменилось.
— Что такое? — Кан тихо смеётся и блаженно прикрывает глаза. Одну руку он просовывает между торсами к члену Сонхва, второй же обнимает за шею и зарывается в волосы, тут же мягко сжимая у корней. — Неужели сдержитесь?
— Ах, — Пак жмурится, чувствуя себя в ловушке. Да, на его члене сейчас красивые пальцы позволяют себе слишком многое, смазывая для дальнейшего. Вот только трахать сегодня будут Сонхва, пусть и насаживаясь на него по самое основание. — Сдержусь, милый.
Чёртовому Ёсану не нужно быть сверху, чтобы являться активом.
У Пака кружится голова от любимого запаха и того, кто у него сейчас на коленях. Он идёт сам с собой на компромисс и превращает желанные укусы в жадные засосы, которыми совершенно не стесняется покрывать плечи и ключицы. Не шею — они слишком высокоранговые офицеры для подобного. Разве что пальцами внутри он двигать начинает только сейчас, и то не как обычно. Максимально медленно сгибает их внутри, с нажимом проводя подушечками пальцев по внутренней стенке в сторону пупка.
Кан надрывно стонет и неосознанно дёргается вверх, чтобы отстраниться от внезапно сильных ощущений, но рука на талии лишь крепче удерживает. Сонхва слишком точно с нажимом давит на простату, непозволительно медленно разгибая внутри пальцы.
— Г... генерал, — Ёсана словно бьёт током, и он крепче хватается за чёрные волосы и член, чем ещё сильнее распаляет. — Я не против Ваших рук, но…
— Но? — Пак нагло усмехается, продолжая сладко мучать и ощущать, как сильно дрожит и сжимается вокруг его пальцев полковник.
— Но это слишком сильно. Можно мягче?
— Мягче?
— Да, — Кан жмурится и встряхивает головой, хватая ртом воздух. — Прекратите.
— Попросите лучше.
— Я сказал прекратить, — Ёсан дёргает генерала за волосы так, чтобы он вскинул подбородок, все равно продолжая смотреть сверху. Тяжело, ужасно тяжело держать лицо, глядя в довольные глаза напротив и чувствуя, как пальцы снова надавливают на комочек нервов. — Уберите руку и позвольте мне продолжить.
— Это не просьба, радость моя.
— Это приказ, генерал.
Кто Сонхва такой, чтобы спорить и гнуть свою линию? Он вынимает пальцы и отпускает полковника, в целом, ничего не теряя.
Кан немного отстраняется и добавляет ещё смазки к себе на руку, сразу распределяя её по всей длине члена. Приподнявшись, Ёсан устраивается удобнее и направляет головку в себя. Сознание отзывается предвкушением и потребностью продолжить, и боже, Кан никогда не был так счастлив, как в этот момент. Было ли что-то в этой жизни приятнее, чем получать то, что действительно захотелось, а не игнорироваться собственные чувства? Наверное, разве что следующие минуты.
Пак снова откидывается на спинку дивана и в открытую любуется, как неторопливо Ёсан опускается на его член. Тело полковника подобно мраморной скульптуре древности: идеально и совершенно. Руки и бёдра в меру накачанные, пресс и грудь с чётким рельефом, в целом подтянутая мускулатура и задница в лучшем виде. Сонхва конченый гей. Он готов поклоняться мужественности и в то же время ангельской красоте Кана также, как и его дерзкому, уверенному даже сейчас взгляду.
Полковник упирается рукой позади себя в диван между коленей Пака и прикрывает глаза. Он двигается в собственном комфортном темпе и сильнее открывает тело, буквально чувствуя, как им любуются. Ёсану не жалко — он продемонстрирует. Не особо на самом-то деле раздражают и измазанные лубрикантом руки генерала, скользящие по бёдрам и талии. Напротив, именно сейчас его изучающие касания, от которых тот крошится, возбуждают ещё сильнее. Хотя куда больше? Кан снова откидывает голову назад, продолжая двигаться в собственном самом приятном темпе и тихо постанывать. В такой позе головка с большим нажимом проезжается по простате, но не так концентрированно, как это делали подушечки пальцев несколько минут назад. Идеально.
Если и стоило тренировать бедра, то только чтобы сейчас не уставать и не перенапрягаться, приподнимаясь. Ёсан более чем доволен ощущениями и глубиной проникновения, хотя ради генерала не выбрал бы эту позу. Только ради себя любимого.
Сонхва же любуется, ждёт и позволяет абсолютную свободу действий. Его почти все устраивает, за исключением слишком спокойного по его меркам монотонного темпа. Собственные сполохи огня всё ещё беснуются внутри и покорно ждут, когда им позволят насытиться необходимыми эмоциями.
Ждать приходится недолго. Когда Ёсан начинает замедляться, сжиматься и судорожно простанывать — Пак сначала заставляет опуститься до основания и замереть, а после тянет за запястье свою звезду на себя. Поймав в крепкие объятия, Сонхва хочет вернуться к шее и плечам, но мало ли что он хочет? Кан снова зарывается в его волосы пальцами и уже привычным жестом заставляет вскинуть подбородок, после чего требовательно целует. На пороге оргазма мокрый глубокий поцелуй и совсем слабые покачивания бедрами, раз не позволяют подниматься, кажутся невероятно чувственными и вкусными. Этого и еще немного времени было бы достаточно, чтобы получить прекрасный оргазм, но мало ли что Кан хочет?
Пак совсем немного приподнимает бёдра Ёсана и довольно грубо толкается вверх, с удовольствием получая стон прямо в поцелуй. Полковник совершенно не против несколько нового темпа, пусть и кончает буквально после нескольких таких толчков. Несмотря на то, что Кан пачкает пресс и грудь своего генерала спермой, он продолжает крепко обнимать его за шею и сквозь стоны глубоко целовать. Ёсан морально готов ко всему, так что получать сверхстимуляцию вполне себе нормально. Разве что к этому невозможно привыкнуть, и от переизбытка впечатлений Кан всё же отстраняется и упирается руками в чужие плечи. Поначалу терпимо, но чуть погодя всё тело словно прошибает током и судорогами. Ёсан вновь неосознанно дёргается вверх, чтобы избавить себя от переизбытка ощущений, но его генерал лишь откидывает голову на спинку дивана, довольно скалится и крепче сжимает в объятиях, фиксируя в одном положении. Сонхва наслаждается частыми стонами, мнимому сопротивлению Кана, что несколько дней в подобной ситуации попросил ни при каких условиях не останавливаться и тому, как тот царапает плечи. Несмотря на попытки отстраниться, Ёсан позволяет себя пусть не амплитудно, но резко, глубоко и с силой трахать, чуть ли не хныча от происходящего. Сонхва ласковый садист, и Кан принимает эту сторону, позволяя себя так сладко мучать.
Когда громкие стоны приобретают нотки хрипотцы, а Ёсан от бессилия сжимает до синяков и кровоподтёков плечи генерала, Сонхва, наконец, заканчивает. Он снова позволяет опуститься своему мальчику по самое основания, усаживая на свои бёдра, и обильно изливается внутрь, не стесняясь собственных стонов.
Теперь, когда все демоны сыты, а белые вспышки перед глазами прошли, приходится спуститься с небес на землю и в первую очередь поймать уйму беспокойства. Несмотря на то, что Кан давал позволение на подобное, всё равно несколько не по себе от его всхлипов на плече и трясущихся рук.
— Душа моя, — Сонхва трепетно целует родимое пятно и отпускает любимые бедра, начиная с нежностью гладить по волосам и спинке. — Мне следовало остановиться? Почему Вы не…
— Нет, нет, — Ёсан всё ещё успокаивается, но как только его отпускают, поднимается с члена. Полковник, однако, доверительно опускается на бедра обратно и снова тычется заплаканным лицом в плечо и шею. — Всё идеально.
В объятиях Пака спокойно и на удивление умиротворенно. Кан льнёт к голому торсу генерала, сидя на его коленях и получая успокаивающие объятия и ласки, пока тот нежно целует висок, ушко и самое прекрасное на свете пятнышко у глаза. Не вяжется только в общую концепцию вытекающее семя, что щекочет внутренние стороны бедер.
///
Вернувшись из ванной, в которой провёл довольно много времени, Ёсан недовольно выдыхает. Он надеялся застать Сонхва в спальне и спокойно уснуть под тёплым пуховым одеялом, но на кровати только белоснежная кошка в вечерней дрёме потягивается и зевает. Кан и Снежок смотрят друг на друга без каких либо мыслей, пока кошка не укладывает голову обратно на чёрное одеяло.
Запоздало зевнув в ответ, Ёсан проходит к кровати и падает на неё по диагонали, снова тревожа животное. Он решает дождаться генерала здесь, но тот, судя по всему, чем-то занят на кухне и не планирует приходить в ближайшее время. В отвратительно большом доме даже не разобрать сразу, где кто находится.
Полковник проваливается в лёгкую дрёму с противоречивым желанием позвать Пака или пойти к нему и в то же время нежеланием проявлять подобного рода заинтересованность. Бог с ним, сам дойдёт, как закончит свои непонятные дела на кухне.
В теле приятная усталость, в голове благоговейная тишина, и даже темнота в комнате не давит и не кажется густой. Кажется, впервые за последние годы Кан чувствует себя в абсолютной безопасности и спокойствии. Он настолько расслаблен, что в полудрёме даже не замечает, как генерал, наконец, возвращается к нему.
— Вы опять одеты? — Сонхва с улыбкой становится коленом на край кровати и кончиками пальцев касается оголённой щиколотки.
С особой нежностью и любовью генерал ведёт пальцами выше, пока не падает рядом и не сгребает в свои объятия бёдра Ёсана, утыкаясь тому лицом в живот.
— Как станете Великим Консулом и сделаете лучшее отопление, так и подумаю о том, чтобы ходить в Вашем доме без одежды, — полковник еле заметно улыбается в ответ, но Пак ловит нотки веселья в обычно сухом голосе.
— Договорились, — Сонхва льнет ближе и едва ли не задыхается от нежности к своей звезде: тот невесомо и мягко приобнимает генерала за голову и плечи, ласково поглаживая по волосам. — Душа моя, пока Вы катались по работе, я у Уёна утащил прекрасной красной рыбы, потрясающего творожного сыра и много ещё чего интересного. Вы не голодны? Не хотите перед сном перекусить?
— Что за вопросы? — Кан негромко смеётся и в очередной раз удивляется тому, насколько у Сонхва шелковистые наощупь волосы. — Конечно хочу. С белым вином?
— С белым вином.