mon ange

Чонгук — конченный извращенец. Как иначе можно объяснить его маниакальную зависимость от ног своего соседа по квартире? Они не общаются, да и пересекаются очень редко, даже не смотря на то, что живут в соседних комнатах. Зависимость от худых, бледноватых ног и дикое желание, чтобы Юнги наступил этой стопой Чонгуку на шею, появилось относительно недавно. С тех пор все мокрые сны Чона заканчиваются позорно заляпанными боксерами и проклятиями своей тупой воспаленной фантазии, в которой младший вылизывает лодыжку с татуировкой китайского дракона и молится всем богам, чтобы эта сладкая пытка не прекращалась.

Чонгук с ума сходит, когда слышит тихие хрипловатые стоны за стенкой, потому что Юнги любит пошалить, довести до безумия себя, ну и соседа заодно, а потом с утра, как ни в чем не бывало, легко улыбнуться Чону и заниматься своими делами, абсолютно игнорируя всякие попытки младшего сблизиться. Мин категорически запретил входить в его комнату. На двери висит красный знак, который явно здесь не для красоты. Но разве какой-то запрет способен остановить любопытного Чона?

Когда он входил, то думал, что попадет в красную комнату, как у Кристиана Грея, но нет… Все оказалось как-то слишком просто. Обычная, ничем непримечательная обитель студента-архитектора. Где-то валяются чертежи и поломанные карандаши, какие-то непонятные линейки и много всего, что Чона абсолютно не интересует.

У Чонгука есть цель — узнать его тайну, и парень просто не может уйти ни с чем. Взгляд голодно бегает по комнате, но не натыкается ни на что интересное. Это и сводит с ума. Должно же быть что-то что скрывает Юнги. В расстроенных чувствах Чон собирается оставить попытку узнать какие-либо тайны и идет к выходу из комнаты. Почти открыв дверь, на глаза попадается немного приоткрытый комод с одеждой и о Боги…

Кружевное белье, что было спрятано не слишком надежно. У Чонгука рука сама тянется. Может это принадлежит его девушке? Да какой девушке, он всегда один, ни одного упоминания и намека на девушку не было. Если бы она была, то Юнги вряд ли ублажал бы вечерами себя сам.

Неужели… Неужели его сосед любит такие вещи?

Тогда все становится немного понятнее. Почему Юнги скрывался и не шел на контакт. Боялся, что кто-то раскроет его секрет. Постепенно до Чонгука доходит вся суть происходящего. Что за странные посылки приходили Мину и почему их ни в коем случае нельзя трогать. Юнги — еще та штучка, а от осознание того, что этот парень с ледяной энергетикой носит на себе тонкое, еле ощутимое, кружево у Чонгука член призывно дергается. Хочется лезть на стены и скулить, только хотя бы раз посмотреть на это зрелище. Полностью погрузившись в свои очередные мокрые фантазии Чон не услышал, как скрипнула дверь, и не сразу заметил гнетущего присутствия еще одного человека в комнате.

— Чонгук, ты что делаешь здесь? — глаза Юнги едва из орбит на выпали, он ждал пока Чон повернется, чтобы увидеть в его взгляде ответ на все интересующие вопросы. Долго ждать не пришлось, да и ответа искать тоже. Чонгук держал в руках стринги, одни из последних, которые Юнги купил. Черно-красное кружево, которое так идеально село на стройные, немного худоватые бедра и на бледной коже смотрелось просто сногсшибательно. Юнги сам на себя слюни пускал.

— Это не то, что ты подумал, — Мин все еще пытается оправдаться. — Это не мое, это подарок для сестры, — темноволосый скрестил руки на груди — прятался от чужого взгляда. Такого плотоядного.

— Откуда ты знаешь, о чем я думаю, Юнги? — Чонгук медленными шагами приближается к соседу, крепко удерживая в руке тонкую ткань. Мин на это наступление реагировал незамедлительно, пытался спастись, отступая к двери, пока не уперся в нее спиной. Их лица находились в жалких сантиметрах друг от друга. Юнги решил атаковать первым и пристыдить младшего:

— Я говорил тебе не заходить в мою комнату, — Мин прожигал взглядом невозмутимое лицо. — Ты мало того, что зашел сюда без моего позволения, так еще и в вещах моих рылся, — шансов на спасение не так уж и много.

— Не пытайся уйти от основной темы, — Чонгук прижал его к двери, пресекая все попытки скрыться. — Зачем тебе женское белье? — Чон показательно поднимает руку, выставляя перед лицом кружево, что должно было быть скрыто от чужих глаз.

— Тебя это не касается, Чонгук, — у Юнги сердце колотится как бешеное, потому что на нем сейчас надето такое же белье, только в другом цвете. Его главная тайна может раскрыться и от этого только хуже. Тело покрывается ледяной коркой, словно от этого зависит вся жизнь.

— Мое любопытство не имеет границ, — Чон слишком уверен в том, что делает и как говорит, а на Юнги это действует, как красная тряпка на быка.

— Да что ты? — Мин резко меняется местами с Чонгуком, прижимая его к стене.

— Что ты задумал? — Чон не ожидал, что ситуация может так резко повернуться не в его сторону.

— Ничего, — Юнги приближается к губам Чонгука почти вплотную и тихо шепчет, — хочу проверить кое-что, — его рука медленно опускается на бугорок в спортивных штанах. — Ты же этого хотел? — Юнги тянется за кружевом, которое Чон едва удерживает и выдергивает его из чужой хватки. — Исчезни, — Мин отстраняется и уходит в ванную, оставляя позади шокированного Чонгука.

У Чона появилась цель и вряд ли он так просто от нее отступится.

*****

Юнги игнорирует любые попытки Чонгука заговорить на протяжении двух недель. То ему срочно нужно в магазин, то на учебу, то помочь бабушке, которой у Мина нет. Это не может продолжаться еще дольше. Чонгук принимает решение настигнуть свою жертву, когда она будет меньше всего к этому готова.

— Чонгук, я в душ, не смей снова лезть в мою комнату, — старший произносит это, как свод правил, который нарушать нельзя ни в коем случае. Старший ожидает чего угодно, но не того, что Чонгук ворвется в ванную комнату.

— Мы должны поговорить, — Чон не сразу замечает прозрачный черный бюстгальтер на белоснежном теле. Юнги стыдливо прикрывается, потому что в этот раз точно отвертеться не получится.

— Чонгук, ты придурок? Выметайся отсюда, — старший толкает Чонгука в спину, ибо ситуация не то, чтобы неловкая, а дико смущающая. А у Чона перед глазами только одна картина, и хоть ты тресни, ничего уже не изменить. Он одним резким рывком поворачивает Юнги за руку и обхватывает его талию со спины.

— Почему ты так смущаешься? — тихий шепот в самое ухо и Мин невольно покрывается мурашками. Чонгук слишком близко.

— Не задавай глупых вопросов, — Юнги отмахивается, но уже не вырывается из чужих объятий.

— Это — самый обычный вопрос, — Чонгук носом зарывается в волосы на загривке. — И я хочу получить на него ответ, — Чон дышит в шею Мина, заставляя того мелко подрагивать.

— Я — парень. И на мне женское кружевное белье, — Юнги говорит очевидные вещи, но Чонгука они отчего-то не волнуют.

— И? — Чон медленно подталкивает старшего к зеркалу, все еще не выпуская его из своих объятий.

— Разве это не мерзко? — Мин отводит взгляд, не решаясь увидеть, как он сейчас выглядит. Жалкий и такой слабый, наверняка, глаза на мокром месте. Дрожит от чужих прикосновений и взгляда, которым его прожигает Чон.

— В этом белье ты выглядишь куда привлекательнее, чем некоторые девушки, — Чонгук оставляет первый легкий поцелуй на плече Юнги.

— Что ты делаешь? — старший немного шокировано поднимает глаза и рассматривает свое отражение.

— Хочу, чтобы ты понял наконец, что каждая твоя деталь — прекрасна, — еще один поцелуй, но уже ближе к шее. — Твое лицо, волосы, тело: все это заставляет мое сердце биться, как сумасшедшее, — Чонгуку нравится, что Юнги сейчас открыт перед ним и продолжает подставлять свою шею под поцелуи. — В белье прекрасен или без него, в пижаме или в повседневной одежде, — Чон проводит руками по плечам и легкими поглаживаниями опускается вниз, скрепляя их ладони в замок. Чонгук поднимает руки, сплетенные между собой, и продолжает осыпать их поцелуями.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, — Мину самому тяжело принять себя таким со всеми своими предпочтениями, и он работает над этим довольно усердно.

— Я то как раз понимаю, — Чонгук уверен в каждом своем слове и абсолютно не желает отступать. — А вот ты скорее всего нет, — поцелуи в шею сыплются один за одним. — Я никого кроме тебя не замечаю с момента, как мы стали соседями, Юнги, — щеки старшего покрываются легким румянцем. Чонгук подходит совсем вплотную, упираясь своим стояком в тело Мина.

— Прекрати, ну же, — он остановил руки Чона, что скользнули к застежке бюстгальтера.

— Даже не подумаю, мне нужен каждый миллиметр твоего тела, — Чонгук мазнул языком за ухом.

Юнги в его руках мелко подрагивает, но больше не пытается вырваться и сбежать. Видимо, решил принять такой исход. Чонгук играется пальцами с застежкой бюстгальтера, не переставая водить носом по шее, что от таких манипуляций покрывается мурашками.

— Мне не стыдно за то, что я ворвался в твою комнату и рылся в твоих вещах, — Чон снова проводит ногтем по груди, скрытой кружевной тканью. — Мне не стыдно за то, что вошел сейчас в душ и раскрыл твой секрет, — Чонгук сжимает сосок пальцами, вырывая с уст Юнги резкий выдох. — Я слишком долго пытался найти к тебе подход, а ты будто нарочно игнорировал меня.

— Нарочно, — от откровенной близости Мин плавится, решает раскрыть все свои карты, чтобы остаться чистым после этого разговора. — Тяжело было сопротивляться твоим попыткам подружиться, когда в моих фантазиях ты не раз раскладывал меня на кухонном столе, — Чонгук резко выдыхает через зубы, после того, как Юнги подается бедрами назад и проходится ягодицами по члену, что уже топорщится у резинки штанов.

— Потрясающе, потому что в моих фантазиях я не раз раскладывал тебя у окна в гостиной, — Мина ведет от томного шепота и крепких ладоней на своем теле. Чонгук чуть сильнее сжимает руку на нежной шее, точно останутся следы.

Пока Юнги так сладко стонет от каждого прикосновения, пока подставляет зад под аккуратные толчки, пока закатывает глаза, когда Чон задевает кружевное белье — ничего не имеет значения. Мин первый сдается и поворачивается к Чонгуку лицом, прекращая эту пытку. Он укладывает свою ладонь на щеку Чона и смотрит с такой нежностью, будто наконец осознал, какую ошибку совершали они оба.

— То есть, все это время я бегал от тебя просто так?

— То есть, все это время ты стонал мое имя, пока кончал?

— Ты слышал?

— Конечно. Я помешан на твоих стонах, — Чонгук проводит носом по румяной щеке, вдыхая аромат ванили, которым от и до пропитан Юнги. — Каждый раз, когда ты игрался в комнате — я занимался тем же самым через стену. Мне хватало твоих звуков, чтобы каждый раз позорно дрочить, — каждый стон и вздох проходился по нервной системе Чонгука разрядом тока. Чон останавливается у губ, не решаясь преодолеть последний барьер. — Могу я?

— Можешь.

Чонгук голодным зверем впивается в пухлые губы, будто подпитывается из источника вечной молодости. Жаждет получить больше и больше. Юнги отдается ему сполна, позволяет терзать свои губы, кусается в ответ и стонет протяжно, когда Чон подхватывает его под бедра и покидает ванную комнату. По пути в спальню они врезаются в стены, кажется, даже сбивают вазу с тумбочки. Но никого из них это не волнует.

Сейчас больше интригуют руки, блуждающие по всему телу и задевающие такие места, до которых самостоятельно не доберешься. Юнги слишком часто в своих фантазиях оказывался придавлен к постели крепким телом. Ему нравилось представлять, каким может быть Чонгук. То нежным, осыпающим все тело мелкими поцелуями. То грубым, терзающим кожу укусами и засосами. Но настоящий Чонгук оказывается в миллиард раз лучше. Он будто катает Юнги на качелях. Он опускается ниже, кусая внутреннюю часть бедра до крови, но тут же зализывает рану, заставляя гнуться дугой до хруста позвонков.

— Во мне проснулось дикое желание съесть тебя, — Чонгук возвращается к шее и ключицам, уделяя внимание каждому миллиметру белоснежной кожи.

— Приятного аппетита, — улыбка Юнги во мраке выглядит слишком. Его глаза блестят, а губы, опухшие от поцелуев, снова манят к себе.

Юнги стонет по-особенному сладко, когда Чонгук накрывает ладонью вставший член. От трения о кружево он давно требовал к себе внимания. Ткань, пропитанная сочащейся жидкостью, призывно блестит в кромешной темноте. Мин прикрывает рот ладонью, чтобы не быть чересчур громким, но Чон перехватывает его руки и скрещивает их над головой.

— Я свяжу тебя, если снова сделаешь это, — глаза Чонгука опасно блестят в темноте. — Я готов кончить только от этих звуков, а ты пытаешься лишить меня этого, малыш, — Чон кусает подбородок Юнги и губами опускается к шее. Затем отстраняется и встает, останавливаясь у изголовья кровати. Он внимательно рассматривает ангела на своей постели. Бретели от бюстгальтера сползи на плечи, доставляя минимальный дискомфорт. Аккуратный член выглядывает из-под тонкого кружева, привлекая к себе внимание.

— Не смотри так на меня — это смущает, — Юнги прикрывает глаза ладонями.

— Ты пиздец какой красивый, — Чон стягивает с себя футболку и спортивные штаны. Возвращается к своему маленькому обольстителю, не забывая прихватить смазку. Юнги кажется, что проходит вечность, до момента, пока Чонгук не стягивает с него трусики.

Мин мечется на постели, пытается прикрыться, но Чон ловко прерывает каждую из попыток.

— Не прячься, я хочу видеть тебя, — Чонгук разводит стройные ноги и устраивается между ними, больше не позволяя скрываться. Юнги накрывает рукой колом стоящий член и проводит пару раз вверх-вниз, заставляя Чона скулить. Он выдавливает на руку обильное количество банановой смазки и разогревает ее пальцами. Желание доставить удовольствие Юнги превыше собственных. Он подставляет палец к сжимающейся дырочке и выдыхает в чужие губы слова о том, как Мин прекрасен. Медленно толкается, но не чувствует никакого сопротивления. Юнги тихо усмехается себе под нос — его забавляет реакция Чонгука.

— Когда ты игрался с собой?

— Сегодня утром, — Юнги то ли ангел, то ли демон — с этим все еще предстоит разобраться.

— Сумасшедший, — Чонгук срывается, впивается в чужие губы, кусает и зализывает. Ему нравится видеть, как Мин мечется на простынях, когда Чон проходится пальцами по комочку нервов. Слышать эти стоны — пагубно, вызывает зависимость.

— Не медли, Чон. Иначе я передумаю, — Юнги скалится, вызывая очередной табун мурашек.

— Ты ненасытный, — Чонгук подбирается к лицу и внимательно бегает взглядом по всем неровностям, впитывая, как губка, желая запомнить каждую мелкую деталь. Он целует каждую родинку, не переставая шептать молитвы, посвященные красоте Юнги.

Чон накрывает хрупкое тело собой, почти полностью скрывая его в своих объятиях:

— Ты такой крохотный, меня это с ума сводит.

— А меня с ума сводит, что ты такой огромный, как шкаф, — Чон хрипловато смеется, но его глаза заполнены чем-то дурманящим, чем-то от чего колени непроизвольно дрожат, а сердце пускается в бешенный пляс. Нежность вперемешку со страстью заполняют его зрачки, заставляя Юнги покрываться мурашками и скулить. Он хочет большего, поэтому поддается бедрами назад, намекая на продолжение банкета, на котором он станет главным блюдом. Чонгук чувствует, как Юнги проезжается своим членом по его, побуждая к дальнейшим действиям.

В Чоне будто зверь просыпается, такой ненасытный и дикий. Он толкается бедрами вперед, проникая возбужденной плотью в разработанную дырочку. Толкается резко и до упора, но останавливается, позволяя привыкнуть к своим размерам. Юнги закатывает глаза и прогибается в спине. Ему так не хватало простого человеческого тепла, нежных и ласковых касаний, к которым он ластится, как котенок. Он непроизвольно сжимается, заставляя Чонгука рычать.

— Не играй со мной, — Чон делает круговое движение бедрами, проезжаясь членом по простате. — В этом раунде победа уже за мной, — он шепчет в раскрасневшееся ухо, снова и снова удивляя Юнги.

Со стороны его сосед казался абсолютно безобидным. Возможно, чересчур любопытным, шумным, сующим свой нос туда, куда не должен.

— Что ты представлял, когда утром растягивал себя? — шепот, который можно сравнить со сквозняком в жаркий день. — Расскажи, — Чон толкается резко и грубо, заставляя гнуться дугой.

— Тебя, — Юнги выдыхает сквозь зубы, потому что Чонгук прекрасно знает все его слабости, будто изучил.

— Продолжай, — Чон опирается на одну руку и проводит кончиками пальцев по тонкой талии, заставляет все тело натягиваться струной и метаться под ним.

— Представлял на месте своих пальцев твой член, который так хорошо трахает меня сейчас, — каждое слово дается с трудом, поскольку сознание медленно покидает Юнги. Все прикосновения сейчас полностью дурманят, вызывают зависимость и намекают просить еще. Мин сам насаживается на член, пока Чонгук изучает его тело, словно в первый раз. Юнги замечает, что Чон не такой, как все любовники, которые у него были. Не сказать, что их было много, но опыт все-таки имелся. Они брали грубо, так, как и просил Юнги. Оставляли на теле синяки от своих ладоней, укусы и засосы, помечали его, как собственность.

Чонгук другой. Пусть его толчки грубые и резкие, такие, от которых голова кругом идет. Но он ведет себя аккуратно, словно боится, что Юнги в его руках рассыплется. Он не старается покрывать все тело своими следами, не желает показать, кому принадлежит Мин. Чон проводит кончиками пальцев по каждому миллиметру кожи. Изучает, хочет показать, что не причинит вреда.

У Юнги от такого непроизвольно глаза слезятся, а по щеке скатывается первая, которую Чонгук тут же стирает своим поцелуем.

— Ты очень красивый, — шепчет прямо у губы, не переставая совершать размашистые толчки бедрами. — Белье тебе очень идет. Больше, чем кому-либо, — говорит, что чувствует, пытается заверить и убедить. — Никого красивее и ласковее тебя не встречал.

Юнги не принимали. Его осуждали и угнетали за каждый выбор. Родители, друзья, любимые — никто из них не мог мириться с тем, какой он.

Местами нежный и добродушный, жаждущий помочь всему живому, пытаясь скрыть свои слабости за агрессией. Люди отворачиваются, особенно после того, как узнают о его пристрастиях в одежде.

Мол, ты же не девушка, зачем нацепил на себя это?

Как объяснить людям, которые даже не пытаются тебя понять и услышать?

Как объяснить, что только таким образом он чувствует себя особенным, а не частью серой массы? Что это позволяет из раза в раз верить в свои силы и не опускать руки?

«Юнги, ты добрался до сюда, разве можешь теперь сдаться?»

Сознание продолжает кричать о том, что он сильный и со всем справится, но все, кто вокруг пытаются растоптать, смешать с грязью, забрать веру в себя.

Но Чонгук не такой. Он шепчет слова о красоте, повторяет, что никого прекраснее не встречал. Заставляет Юнги снова верить и чувствовать то, от чего уже давно отказался. Это чувство сладкой патокой растекается в груди, полностью затапливая сердце и легкие.

Сил на стоны уже нет, поэтому каждый раз, когда Чонгук толкается — Юнги хрипит, цепляется длинными пальцами за крепкую шею и затягивает Чона в свои сети, продолжая осыпать его лицо поцелуями.

— Ангел, — Мина резво переворачивают на живот, снова заполняя собой. Чонгук не забывает шлепнуть его по ягодице, оставляя после себя красный след. — Я едва сдерживаюсь, чтобы не проглотить тебя, Юнги, — Мин поддается назад, снова насаживаясь на член, вызывает утробное рычание и грязный мат. Чонгук носом зарывается в загривок, вдыхая сладкий аромат, кусает у линии роста волос, но следом зализывает эти же места — просит прощения.

Все вокруг плывет, а слезы не перестают скатываться по румяным щекам. От трения о простыни член изнывает и требует внимания к себе. Юнги тянется к нему рукой, но Чонгук ловко обрывает все попытки.

— Не так, ангел, — он скрепляет их ладони в замок, сменяя ритм на более быстрый. Шлепки крепких бедер о пышные ягодицы звучат порочно, но так сладко, так правильно, что на языке буквально отпечатывается незнакомый привкус.

Юнги — наслаждение чистой воды. Чонгук бы каждый сантиметр светлой кожи покрыл бы следами, но хочется по-другому. Согреть, разнежить, чтобы не думал о том, что обидят и причинят боль. Агрессия — защита чистой воды. Чон уже давно об этом догадался, поэтому в голове выстроил план.

Он защитит Юнги. От всех и даже от себя, если понадобится. Пусть его снова будут отталкивать, пусть Юнги будет бодаться и отрицать. Но Чонгук не отпустит. Потому что привязался до сумасшествия. Хочет видеть, как утром Мин морщит носик после сна, как лениво потирает глаза и тянется ближе к теплу. Хочет, чтобы Юнги прятался от мира в его объятиях, чтобы только рядом с ним чувствовал себя свободным, чтобы перестал скрываться.

Мин мечется по постели и окончательно срывает голос, когда Чонгук меняет угол проникновения. Он с протяжным стоном кончает, пачкая простынь под собой. Юнги сжимает в себе Чона, вызывая внутренний крик. Чонгук утыкается носом ему в плечо и следом кончает, не переставая ловить мириады звезд под зажмуренными веками.

Он обессилено падает на соседнюю подушку, притягивая Юнги к себе. Мин тычется носом во влажную грудь и не перестает выводить какие-то одному ему известные узоры.

— Почему ты бегал от меня? — голос Чона звучит расслаблено и утомленно.

— Я не бегал, — Мин прячет глаза и дышит тяжелее, потому что этого разговора он жаждал меньше всего.

— Юнги, будь откровенным со мной. Чего ты боишься? — отступать нет ни сил, ни желания. Чонгук решил для себя, что делать и как справляться, но он все еще не знает с чем столкнулся.

— Я не боюсь, — он даже сейчас продолжает дрожать, как загнанный и обиженный котенок, словно его за что-то ругают и осуждают.

— Ты боишься, что я не приму твой стиль жизни?

— Нет, — резко, пытаясь заверить самого себя.

— Да, Юнги… Я помню твой взгляд тогда в комнате и сегодня в ванной. Ты выглядел так, как будто сам в себе разочаровался, — Чонгук нежно перебирает мягкие волосы. — От тебя все отворачиваются, не так ли? Когда узнают, что ты любишь и что тебе нравится, то каждый человек уходит, — Чон знает, о чем говорит, потому что сам ни раз сталкивался с осуждениями. Разнеженный и ласковый Юнги больше не имеет никаких сил, чтобы бороться. Он тоже может быть слабым и нуждаться в защите. Чонгук слышит тихий всхлип и чувствует, как намокает его грудь от таких нежеланных слез. Юнги сердито стирает кулачком эту раздражающую воду, но она не перестает обрамлять его лицо.

— Плачь. Плачь столько, сколько тебе потребуется, — Чон прижимает к себе дрожащее тело еще ближе. Не перестает поглаживать его спину и зарываться носом в волосы, оставляя нежные поцелуи на макушке. — Я не откажусь от тебя только потому, что тебе нравится кружево, Юнги. Не откажусь, потому что это полностью твой выбор, и я уверен, что он осознанный, — Чон накрывает Мина одеялом почти с головой, пряча его от всего мира. — Не откажусь, потому что это часть тебя, это твоя особенность, которая и делает тебя тобой.

— Это мерзко.

— Мерзко то, что тебя отталкивали из-за такой нелепости, — Чонгук сжимает в своих руках одеяло, поскольку гнев туманит рассудок. — Я люблю есть арбуз с хлебом.

— Что? — Юнги тихо хихикает из-за такого лирического отступления.

— Арбуз с хлебом, — так легко, вроде говорит о чем-то очевидном и общепринятом.

— Чонгук, это ужасно, — Юнги перестает плакать, а на его лице появляется ласковая улыбка. Он только что сравнил арбуз с хлебом и женское белье?

— Но я люблю это и не перестану есть именно таким образом, — Чон поддевает пальцами чужой подбородок, привлекая к себе внимание. — И ты не переставай. Не переставай делать то, что тебе нравится и что ты любишь.

— Не перестану, — сейчас есть много сил и веры в себя, которая появилась благодаря Чонгуку.

— А я буду рядом и решу все остальное.

— Очень самоуверенно, — Юнги притягивает его к себе, заглядывая в глаза и видит там тепло, которого давно не чувствовал. — Я не разрешал тебе оставаться рядом…

— Я, вроде, и не просил разрешения, — Чонгук нависает сверху, не позволяя от себя отстраниться. Он наклоняется ниже и нападает на Юнги с сотнями поцелуев, покрывая ими все места, куда может дотянуться.

Каждый сдержит свое обещание.

Юнги не перестанет быть собой, потому что ему так хочется. Потому что рядом есть человек, который любит и принимает его таким, со всеми своим странностями и особенностями.

А Чонгук, как и обещал, защищает и оберегает. Словно Юнги — самое драгоценное, что есть в его жизни.

«Я весь мир поставлю перед тобой на колени, чтобы каждый прощенье попросил за принесенную боль…»