Эх, родная Россия. Наверное, Антон впервые не жалеет, что вообще вернулся в эту страну, да ещё и так быстро. Но… таков путь самурая — надо было приехать к другу, чтобы с чистой душой отправить его в Израиль и не волноваться.

А ещё оплатить перелёт, ибо просить Арсения о помощи в милиионый раз как-то неудобно. Надо и самому подвигаться. Вот только Попов так не думал.

— Не переживай ты, я заплачу за медицинский самолёт, — утверждает мужчина, пока такси везёт их в больницу. — Это не так тяжело и не так дорого.

— Арсений Сергеевич! Ты много для меня сделал, чтобы тратиться ещё и на билеты! — Шастун пытается вразумить своего тренера, но выходит это пока что плохо. Даже очень.

— Так. Тихо тут, — шикнул преподаватель, призывая Антона закрыть рот и не нести очередной чепухи. — Я тебя очень сильно люблю. А заплатить за дорогого тебе человека — мой супружеский долг.

— Мы ещё даже не женаты, Арсений Сергеевич, — фыркнул подросток, складывая руки на груди. — Я плачу и точка.

— Нет, я, — снова заводит старую песню Попов, щёлкая младшего по носу.

— Господи, да подкиньте уже монетку, а! — воскликнул таксист, не выдерживая уже этого идиотского спора.

— А это идея, — Антон медленно кивнул, соглашаясь со словами какого-то непонятного мужика с азербайджанской национальностью.

— Я орёл, — сказал Арсения, доставая из пальто российский рубль. — Готов? Три, два, один, — говорит он после кивка парня и подкидывает монетку, уверенным движением ловя её в ладони. А после разжимает кулак, показывая рисунок с гербом страны.

— Ну и ладно, — фыркнул Антон, складывая руки на груди. — Арсений Сергеевич, будете мои папиком? — стебется фигурист, а мужчина, до этого спокойно сидевший, давится воздухом, стараясь понять, не послышалось ли ему. Зато таксист старается сдержать рвущийся наружу смех.

— Чего? — недоумевает преподаватель, стараясь отойти от шока. Ну вот от кого, а от Антона он такой фразы точно не ожидал.

— Это он так соглашается, — снова встревает азербайджанец, ловя весёлый взгляд Шастуна в зеркало. — Если будешь себя хорошо вести.

А теперь в зеркало довольно смотрит уже Попов. Вот это персонал в «комфорте». Надо будет пять звёзд поставить, да…

— Ну вот и отлично, — усмехнулся мальчишка, принимая расслабленную позу. И тут же слышит строгий шёпот в самое ухо.

— Спину выпрями. Не выдавай своё колхозное происхождение, Шастун, — крайне холодно говорит тренер, заставляя парня машинально выпрямиться и немного вздрогнуть. — Да расслабься. Ангел, я пошутил.

— Не смешно, — младший опять фыркнул, отворачиваясь к окну. И внезапно понял, что они, наконец, приехали. — Нам выходить пора.

— Секунду, я припаркуюсь и высажу вас, — объясняется таксист, заметно снижая скорость и останавливаясь около забора.

— Оплачивайте, Арсений Сергеевич, — самодовольно кидает Антон и крайне быстро покидает машину, сразу же направляясь в сторону дверей больницы.

— Сочувствую с парой, — искренне произнёс таксист, принимая в руки наличку.

— Зато он солнышко… — Арсений расплывается в улыбке, глядя в след спешащему подростку. Уже надо торопиться, иначе его не пропустят в палату. А это будет плохо. — До свидания.

— Всего хорошего, — кивнул водитель, хватаясь руками за руль. — Удачи в отношениях!

— Спасибо, — преподаватель усмехнулся и, быстро захлопнув дверь авто, побежал вслед за учеником.

— Какая пара угарная… — отметил для себя азербайджанец, мотая головой. — Ну и ну…

В больнице тихо. А ещё пусто. Но особенно пусто здесь — в отделении реанимации, где всегда царит тишина и покой, где есть только один аромат — запах этанола, куда пускают далеко не всех.

В это ужасное отделение, где люди находятся между жизнью и смертью.

Антон уже идёт не так быстро, как было пять минут назад. Сейчас его шаг стал размереннее, медленнее раз в десять.

Страх разъедает внутренности изнутри, оставляя за собой только боль, тошноту и неверотяное головокружение, из-за чего становится крайне хреново.

— Всё в порядке? — интересуется Арсений, подходя вплотную к Антону. Старший берет в свои руки ладонь подростка, притягивая к себе на добрых сантиметров пятнадцать, желая подбодрить и внушить некое доверие и спокойствие.

— Да… Наверное, — парень пожал плечами, опуская голову вниз. — Страшно представить, что там с Лёвой. Он… он всегда на позитиве, такой живой… А тут…

— Малыш, — Арсений сел на корточки, обращаясь к ученику, как к пятилетнему ребёнку. — В жизни бывают трудности. И я не буду читать тебе лекцию длиною в жизнь, но знай, что главное — вера. Понимаешь? Надо думать о лучшем.

— Да я знаю… Но как-то страшно представить, что там сейчас с Лёвой… И непонятно, что с ним будет дальше, — пожал плечами парень, не в силах сделать ещё какой-нибудь жест. — Просто побудьте со мной, пожалуйста.

— Ну естественно, — согласился мужчина, растягивая на своём красивом лице улыбку. — Куда ж я тебя брошу, солнышко?

— Ну… не знаю, — Арсений поднялся на ноги, а после протянул руки к чужим уголкам губ, растягивая их в противоположные стороны.

— Глупый ты мой. Никуда я не уйду. Клянусь, — признается Попов, глядя в сверкающие изумруды, которые становятся всё чище и чище. И мужчина понимает — Антон на грани истерики, ведь глаза становятся чище и прозрачнее перед слезами.

Закономерность такова — чем чище глаза, тем больше слез из них выльется.

— Солнышко, ну ты чего опять? — вновь спросил Попов, поглаживая большими пальцами впаплые щёки. — И надо бы тебя накормить, когда мы приедем.

— Не надо, всё нормально, — вздыхает Шастун и, крепко обняв офигевшего Арсения, так же резко его отпускает и, сжав руки в кулаки, заходит в палату.

Пусто. Это на руку.

— Лёва… ну вот не стыдно тебе, а? Я для кого там кренделя вырисовывал в воздухе? — Антон подходит к кровати. А на ней лежит Лёва, такой бледный, исхудалый окончательно и даже без тени улыбки на своём красивом лице. И в голове фигуриста появляется ужасная мысль о том, что его друг сейчас очень сильно напоминает трупа. — Но не бойся… Мы тебя вылечим. Представляешь, Арсений Сергеевич договорился с Израилем… Они-то точно тебе помогут, Лёв… И мы снова будем выводить Попова своими выходками, — в голове со скоростью света пролетают картинки их пьянок, гулянок, да и простых шуток Бортника. — А ещё… мы с ним… ну… типа встречаемся. Как ты и хотел.

Но Лева не отвечает, находясь в глубокой коме. Очень жаль, но ожидаемо — невозможно воскресить человека за пару дней, несмотря ни на что. И Шастун это понимает, поэтому даже не прикасается к телу друга, чтобы, не дай Бог, не натворить чего и не добить Бортника.

— Я тебе всё обязательно расскажу. Во всех красках, Лёв… А сейчас тебе надо отдохнуть, слышишь? Я же знаю, что слышишь…

Антон сидит у кровати друга ещё некоторое время, прежде чем тишину разрезает голос Арсения. Пора идти, ведь Лёву в скором времени отправят в Израиль, в одну из ведущих клиник мира. А значит, нахождение Шастуна здесь становится крайне бессмысленным.

— Пойдём, Антош, — мужчина мягко обхватил ладонями плечи ученика, намекая, что и правда пора уходить.

— Угу, — коротко отвечает младший, стараясь запомнить все детали лица Лёвы. Но это уже занимает не так много времени, и подросток, аккуратно высвободившись от чужих рук, покидает палату.

Такси останавливается около родного общежития. И Антон уже знает, что его ждёт за этой дверью — счастливые сожители, которым повезло познакомиться с Шастуном ещё до того, как он стал известным. Но сейчас парень хочет просто уединиться с музыкой, не более.

— Хочешь развеяться? Погулять, в кафе сходить, кино… — предлагает мужчина, подходя к собственной машине. — Ты выглядишь слишком подавленным.

— Не хочу никуда идти, — честно признается Антон, не в силах даже натянуть на лицо улыбку. — Но я был бы не прочь посидеть с Вами в моей комнате, в общаге. Если хотите, конечно.

— Хочу, — кивнул старший. Он лишь кидает взгляд на собственное авто и направляет подростка в сторону крыльца. — Пойдём?

— Ага. Не был там всего несколько дней, а уже успел соскучиться, — Антон вновь делится своими впечатлениями, оправдываясь фразой, что «на лжи отношений не построишь». — Заодно спасете меня от очередной толпы людей.

— Это да. Это я могу, — Арсений чуть ли не рассмеялся. Но факт остаётся фактом — слова парня — сущая правда. А значит, смеяться не над чем. — Неужели ты так боишься, что о тебе кто-то что-то узнает?

— Вообще-то, мне есть у кого учиться, — парирует младший, приподнимая брови вверх, а на губах растягивая улыбку. — И вообще, не за чем им знать что-то о моей личной жизни. А то подумают ещё чего-то странного, либо сочувствовать начнут. А это… ну… фу.

— Какой у меня самостоятельный ребёнок, я прямо не могу, — всё же усмехается мужчина, оставляя на щеке фигуриста короткий поцелуй и тут же отстраняется, делая вид, что ничего не произошло.

— Арсений Сергеевич! Ну что Вы делаете, а, — он возмущается всего несколько секунд, после краснеет, изображая из себя маленького ребёнка, которого сейчас поцеловал друг-одногодка. — Ладно, пора двери открыть, — но всё же успокаивается, глядя на белый пластик, ограждающий их от лицезрения вещей, которые сейчас происходили в просторном коридоре.

– Прошу Вас, мой Бог, – Арсений с лицом истинного джентльмена аккуратно открывает перед лицом ученика дверь. И, крайне галатно протянув руку вперёд, приглашает давящегося от смеха Шастуна пройти внутрь.

– Я сейчас умру. Арсений Сергеевич, не надо так клоунадничать, – Антон до последнего пытается держать себя в руках. Но как только Попов делает крайне обиженное лицо и выпячивает нижнюю губу чуть вперёд, спортсмен сыпется со смеху, как карточный домик.

– Вообще-то, – теперь уже на лице мужчины проявляется улыбка, которая становится все шире и шире. – Я... Я пытался быть хорошим парнем! Вообще, не ценят нынче хороших мужчин. Фу на вас, молодёжь.

– Ценим, мы. Ценим, – наконец успокоился парень, пропуская тренера внутрь. – Но награду получите, когда мы в комнате окажемся.

– Ловлю на слове, – Арсений щёлкнул пальцами, дожидаясь, пока Антон окажется в предбаннике.