bloodhound gang — the bad touch
В тот самый день, когда вся жизнь Тэхёна опасно качается с риском пойти по кардинальной наклонной, где финалом было всенепременное слово «пизда», он просыпается даже раньше, чем того от него требует будильник, но чувствует себя до невозможности выспавшимся, что подозрительно, поскольку накануне он лёг спать достаточно поздно: Чонгук снова расстался с очередной писаной красавицей, словно сошедшей с обложки журнала, и висел с ним на трубке, задавая извечные вопросы в стиле «ну почему?» и «я реально такой хуёвый, хён?».
Чонгук не хуёвый, говорит ему его любящий хён, просто не умеет выбирать себе партнёрш, но младшего классически несёт в самое пекло, а потому, да, Тэхён ложится спать очень поздно, чтобы проснуться утром неожиданно бодрым.
У Чонгука такая насыщенная жизнь, думает Тэхён, уютно провалявшись в кровати хренову тучу времени и классически собираясь на работу с рекордной скоростью, как если бы следовал традициям и встал после сотого напоминания телефона о том, что пора, блять, оторвать свою задницу и начать собираться туда, где ему дают деньги. У Чонгука постоянно что-то происходит, думает Тэхён, на ходу отхлёбывая уже остывший кофе, который он размешал в кружке перед тем, как прыгнуть в душевую кабину с целью смыть с себя остаток ночи. Чонгук живёт ярко и красочно, в том своём мире, где учёба перекликается с самым жарким томлением в груди при новой влюблённости, думает Тэхён, нанося на лицо тональный крем. Чонгук весь погряз в том самом классном и весёлом студенческом быту, в то время, как всё, что видит Тэхён каждый день — это…
Члены.
Множество их.
Целое, блять, разнообразие. На любой вкус и цвет: худые и длинные, толстые и короткие, откровенные брёвна, те самые малыши, которых он даже с какой-то долей умиления прозвал грибочками — вся эта вереница является неотъемлемой частью его будней (и выходных), но он не то, чтобы жалуется. Он даже любит свою работу, после которой он, тщательно вытерев руки, мчит на учёбу (к Чонгуку): ему не противно (он всё равно играет за несколько иную, чем его лучший друг, команду), за неё ему очень хорошо платят, он оттачивает умение работать руками (о, боже, если говорить о его профессии в таком ключе, то можно подумать, что он шьёт игрушки на заказ), а ещё…
Видит хуи.
Каждый божий день.
И это настолько часто, что они ему иногда (почти каждую ночь) снятся и, нет, дело вовсе не в тех самых приятных снах, после которых есть необходимость стирать нижнее бельё.
Именно. Тэхён — закоренелый гомосексуалист, а ещё он работает профессиональным дрочуном, несмотря на то, что это в народе называется искусным «эротический массажист» и отдалённо попахивает проституцией, но, вроде бы как, всё у них там хорошо и легально, а потому «Цветок Сакуры», в котором он работает, цветёт и пахнет, извините за каламбур.
Тэхён — единственный парень в «Цветке», а от того все геи Сеула (ладно, не все, но их правда много), которые хотят, чтобы им доставили удовольствие в лице «эротического массажа», стекаются к нему, записываясь за две, а то и за три недели до сеансов. Тэхён не может позволить себе отдохнуть в выходные: ему нужно выходить на работу к толпе ждущих, но он, будучи единственным таким на все руки мастером (ха) и в выигрыше, может позволить себе наглость сказать, что он не будет участвовать во всех этих ёбнутых шоу, к которым принуждают работниц и которые включают в себя целый ряд разномастных сексуальных псевдоигр, начиная от стриптиза и заканчивая «неповторимым минетом». Вроде бы, на сайте это называется «опробовать девственную пещеру» или как-то также розово, но он не уверен, что посетители в курсе, что в эти самые пещеры уже спускался не один десяток посетителей.
Тэхён придерживается классики.
Работает только руками, а потом обмахивается купюрами, чувствуя себя Ди Каприо из «Волка с Уолл-стрит», а Чонгук до сих пор не знает, как относиться к тому, что его лучший друг балансирует на той самой грани между шлюхой и порядочным человеком.
Господи прости, но Тэхён гей, ему нравятся члены и он, в принципе, не видит ничего плохого в том, чтобы их стимулировать, пока ему платят за это, а на лица можно и не смотреть. Хотя, возможно, у него уже начинается определённого рода профдеформация, потому что толкового секса у него уже месяца три не было, и он даже как-то не хочет, ограничиваясь тем, что изредка вечером демонстрирует на себе же свои непревзойдённые навыки.
А ведь ему всего лишь двадцать один.
***
В их салоне эротического массажа всегда были два строгих правила: не заниматься сексом с клиентами и никогда, слышите, никогда не вступать с ними в отношения.
Тэхён работает здесь едва что не с момента открытия (поэтому у него так много ништяков и условий, на самом деле. ладно, возможно, дело в том, что он красивый, смазливый и умеет быть внешне эротичным, но это лирика), и у него никогда не было проблем с их соблюдением: лапать — пожалуйста, раздеться — раз плюнуть, у него всё равно никогда не вставал на этих похотливых упорных псевдоальфачей, которым, очевидно, не дают в повседневной жизни, раз они так настойчиво возвращаются раз за разом и это иногда попахивает клиникой, особенно, когда он в ночи выходит с работы, а его ожидают огромные букеты цветов от постоянных клиентов. Иногда их даже некуда ставить.
С ним можно делать не так уж и мало, на самом деле, что бы ни говорили завистливые бабищи, снова переодеваясь в неудобные колючие корсеты для очередных стриптиз-шоу. Да, ему не приходится унижаться так, как они, но при этом всём у него объёма работы куда больше, между прочим: их много, а он один, и дело даже не в деньгах — просто у него есть свои природные ресурсы, которые имеют свойство заканчиваться рано или поздно.
За дополнительную плату Тэхёна можно попросить раздеться догола. Его можно поцеловать взасос: грязно, нежно, грубо, во время процесса или же перед и до, чтобы была имитация любви. Ему можно сделать минет (но он никогда не делает его сам, таковы его личные рабочие условия), в него можно вводить пальцы, его можно касаться и лапать, шептать грязные словечки, а он покорно будет делать вид, что это всё пиздец, как возбуждает. Ему можно подрочить в ответ, но тогда приходится включать всю свою фантазию для того, чтобы кончить, а её запасы уже порядком износились, как любимая куртка.
Тэхёну никогда не было сложно соблюдать эти жёсткие установленные правила, куда тяжелее было держаться собственных условий, в том смысле, что как кончить, когда над тобой пыхтит волосатый мужчинка в преклонном возрасте, а ты, блять, ценитель прекрасного, но даже образ Дэвида Бэкхема не спасает от пресловутых хрипловатых заскоков его клиентуры?
И сегодняшний рабочий день, выпавший (кто бы мог подумать) на субботу — пик его творческой деятельности, когда он стабильно работает с одиннадцати до одиннадцати, и клиенты идут к нему текучей рекой. На сегодняшний день у него, на зависть девчонкам, целых десять записей. Целых десять геев, бисексуалов и просто экспериментаторов придут к нему отдать свои деньги. Это без двух десятков тысяч три сотни тысяч вон на руки: он сможет заплатить за съём квартиры уже завтра утром, а потом — записаться в салон в свой единственный выходной, дабы обновить цвет: его синий уже начал потихоньку смываться.
Но сейчас он ждёт свой автобус, чтобы приехать в пропитанное благовониями помещение и ласкать мужские детородные органы, изображая из себя похотливого и охочего до секса мартовского кота, а потом к нему в полночь приедет Чонгук — запивать своё очередное горе, и где-то утром он даже позволит себе сесть за домашку.
Всё будет отлично, думает Тэхён, оплачивая проезд и падая на сидения. Ничего необычного, всё стабильно: члены, члены, члены.
Члены.
И ещё немного членов, чисто для разнообразия.
Так именно Тэхён думает, когда садится в автобус, когда доезжает до нужного места в десять пятнадцать, переодевается в свежепостиранные чёрные футболку и джинсы, последний раз прочёсывает синие патлы и крепит на тазовых косточках взятый со своего крючка специальный ремень с множеством отделений, в которых держит салфетки, одноразовые тряпочки, перчатки и масло, множество баночек с маслом, а потом идёт в свой отдельный, блять, кабинет, где приглушает свет и включает негромко музыку — нечто обволакивающее, то, что поможет клиенту расслабиться на большом массажном кресле голубого цвета, куда он стелет одноразовую клеёнку.
Он никогда не использует один и тот же материал несколько раз, в отличие от своих коллег, некоторые из которых здороваются с ним громко по мере того, как проходят мимо.
Потом Тэхён закрывает к себе дверь, проверяет чистоту душевой кабинки и наличие в ней одноразовых тапочек и смотрит в небольшой журнал на полке шкафа: администратор всегда спрашивает имена посетителей сразу после того, как те записываются, чтобы он знал, что шептать на ухо очередному гостю, пока он ему активно надрачивает.
Одиннадцатичасовой, некто Мёнхо, берёт сразу два часа, и это означает, что клиентов не десять, а девять, но это никак не бьёт по его кошельку, разумеется: плюс он доплачивает за то, чтобы Тэхён разделся для него полностью во время процесса, а ещё хочет, чтобы он был чист и смазан. Ладно.
И, пожав плечами, Тэхён прикидывает, когда делал себе клизму последний раз и не отвалится ли у него задняя кишка к чертям собачьим от частых промываний, после чего берёт её с полки, удовлетворённый своими умозаключениями и снимает с себя всю нижнюю часть одежды, после чего, едва не насвистывая, идёт в душевую кабинку.
Ему её ещё драить перед клиентом.
Тэхён любит, когда всё чисто, стерильно и правильно, даже если речь идёт о простой, казалось бы, дрочке с парочкой бонусов.
***
— Тебе хорошо?
Мёнхо, мужчина лет сорока восьми, агрессивно орудует пальцами в его растянутой и смазанной заднице, и по простате со своего угла не попадает от слова совсем (даже близко нет), но его налившийся кровью стояк сочится так обильно, что можно было обойтись даже без масла, если бы Тэхён любил качество своей работы чуть меньше положенного. Но он перфекционист в этом отношении, а потому рука без перчатки скользит легко и быстро, потому что так захотел клиент, спиной он изображает эффектный прогиб, лицом — вожделение и частые-частые вздохи, в то время как голые соски и без всякой фантазии твердеют на воздухе. Пальцы внутри него призывно хлюпают, то, чего в зарослях лобковых волос почти не видно, зажато в руке и хлюпает тоже, Тэхён выполняет свою работу, наблюдая, как посетитель начинает подкачивать бёдрами вверх.
Скоро.
— Да-а… — это выходит раскатистым, низко-грудным, тем самым, что им нравится так сильно. На самом деле, они все сходят с ума от того, насколько не сочетаются его голос и внешность. Но когда он делает так, то эффект всегда один и тот же: он пачкает руки, и в этом разе нет ничего удивительного, поэтому через пару мгновений после его томного «да» Тэхён уже втирает сперму в нежную кожу чужого полового органа некоторое время, а потом отстраняется, улыбается остро и вытирает руки, а затем и клиента — влажными салфетками.
И отпускает с богом. Мёнхо здесь второй раз, он ещё не знает точно всех правил, а потому тянется за поцелуем перед уходом.
— Пятнадцать тысяч вон за такое, сладкий, — рокочет Тэхён ему в самые губы, надеясь, что он не захочет вывалить ему в карман ещё больше денег, но…
— Без вопросов, — соглашается Мёнхо и засасывает его по самые гланды, чтобы после того, как отстраниться, уйти с видом альфа-самца, забыв принять душ, который Тэхён для него, блять, мыл.
Тэхён тщательно споласкивает руки, одевается обратно, а потом устало садится в кресло, отстранённо думая, когда же он получит себе мононуклеоз или что-то в этом духе, и думает о том, что победитель Мёнхо продержался всего десять минут из оплаченных двух часов.
Это смешно, думает Тэхён.
И, выждав время, выходит на улицу — кофеин ему нужен, день будет долгим.
***
Восьмичасового зовут Юнги, и он будет здесь впервые — такое необычное имя он бы точно запомнил, а потому поддаётся определённого рода интриге: интересно, ему тоже сорок с копейками или же как?
На самом деле, Тэхён порядком устал, и в общей сложности двухчасовой перерыв дал мало толку: сегодня ему уже пришлось кончить от не очень умелого минета, суховатой попытки подрочить, быть облапанным за всевозможные места, а губы опухли от поцелуев разной степени жёсткости, и он, наверное, в этой жизни уже ничему не удивится.
Задницу неприятно тянет от обилия в ней пальцев за сегодняшний день. Хорошо, что этому Юнги он будет дрочить безо всяких особых изысков.
Красивое имя всё-таки, думает Тэхён, когда часы показывают восемь ровно.
И клиент отличный, хмыкает он про себя в пять минут девятого, окидывая взглядом подготовленное рабочее место, впрочем ничуть не расстраиваясь, но ровно через ещё пять минут он слышит голос администратора, что бойко рапортует «Вам сюда, аджосси», а сразу после этого дверная ручка опускается, а сама дверь гостеприимно открывается, впуская, блять…
Аджосси, и Тэхёну почти с первого раза удаётся подобрать с пола упавшую во вполне себе искреннем ахуе челюсть, чтобы прислушаться к странным внутренним ощущениям — такого у него не было довольно давно.
В том смысле, чтобы сюда заходил кто-то настолько в его вкусе и моложе тридцати, а потому ему нужны, кажется, все силы на то, чтобы дать себе мысленную пощёчину и приветливо улыбнуться новому гостю, который оглядывает кабинет с нотками подозрения и неуверенности. Это определённо его первый раз здесь.
— Меня зовут Ким Тэхён и я Ваш массажист. Располагайтесь, — он дружелюбен. Он всегда дружелюбен с теми, кто чувствует себя некомфортно или, быть может, странно: не потому, что таков регламент, а потому что это как-то человечно, что ли. — Душевая там, Вы можете ей воспользоваться. Она чистая. Полотенца одноразовые, тапочки тоже.
Ходячий ёбаный кинк каркает суховатое «здравствуйте» и сканирует его всего: от синеволосой макушки до носков новых кроссовок от «Puma».
Тэхён чувствует, что начинает мелко под этим взглядом дрожать, и это просто пиздец, ему ещё никогда не было настолько жарко в своём кабинете, но он ничего не может поделать, а потому разглядывает этого восьмичасового (Юнги, его зовут Юнги) во все глаза, силясь скрыть личную заинтересованность, особенно, когда тот смущённо поясняет, что хочет попасть в душевую и ошибочно поворачивается изумительной костлявой задницей.
Тэхён извращенец, но такие ему очень нравятся, как и нравятся эти выкрашенные в абсолютную белизну волосы, как и бледные острые ноги в огромных прорезях светло-голубых джинс, как и кожанка, которую Юнги вешает на крючок при входе в кабинет и обнажает свои, блять, полностью забитые руки, потому что остаётся в одной только чёрной футболке.
Он охуенен от и до, честное слово, и у Тэхёна, конечно, тысяча и одна профдеформация, но у него, если честно, почти стоит, а от осознания того, что он сейчас поможет этому охуительному парню кончить, ему хочется очень громко скулить и жалко тереться о грубый шов джинс, но нельзя, никак нельзя, ведь он профессионал.
В их салоне эротического массажа всегда были два строгих правила: не заниматься сексом с клиентами и никогда, слышите, никогда не вступать с ними в отношения.
Тэхён работает здесь едва что не с момента открытия, и у него никогда не было проблем с их соблюдением: лапать — пожалуйста, раздеться — раз плюнуть, у него всё равно никогда не вставал на этих похотливых упорных псевдоальфачей, которым, очевидно, не дают в повседневной жизни. Он справится, он будет в порядке и непременно жалко и влажно подрочит в собственной душевой ночью, сразу же, как Чонгук свалит ко всем чертям. Он справится с этим, точно. Он будет в порядке. Да. Да. Да, потому что это ненормально — захотеть кого-то так сильно. Поэтому ему нужно просто сделать глубокий вдох, выдохнуть тихое «ох, вау», а потом смириться, забыться и успокоиться.
Ему почти удаётся.
Но всё в порядке ровно до того момента, как этот самый Юнги выходит из душевой, обёрнутый в одно только полотенце на бёдрах, и Тэхён видит, что у него ещё и грудь забита, а тело, оно идеальное, в том смысле, что оно худое, угловатое и слегка подкаченное, до проступающих кубиков пресса, и это просто срыв крыши, потому что этот парень реально собрал все краши Тэхёна в одном только себе, будто следил за ним всю свою жизнь.
— Ложитесь? — он почти плачет, если верить голосу. — Всё будет в порядке, ещё никто здесь не жаловался на сервис, — это получается вяло, глупо, уныло и нервно, а ещё у него уголок губы дёргается от перенапряжения и нужно что-то делать с этим, потому что Юнги смотрит на него изучающе, а потом говорит негромко, и голос у него просто бомба, низкая, разрушительная, убивающая:
— Сколько тебе лет?
— Двадцать один. А тебе? — на «ты» так на «ты», он почему-то только за.
— Двадцать три. Почему ты здесь?
— Потому что всё это время тебя ждал, конечно, — широко улыбаясь, шутит (не врёт) Ким. — Ложись.
Так широко улыбается, как будто не потеет, как девственник, стоит только подумать о том, что сейчас, в смысле, через пару мгновений он уже увидит его член.
И, боже, да. Когда Юнги стягивает с себя полотенце неуверенным движением, он почти скулит, потому что он точно такой, каким он его себе и представлял: не очень большой, но и не маленький, бледный и тонкий, и это смотрится так органично со всей его сексуальной лёгкой угловатостью, что…
Что Тэхён впервые в жизни радуется тому, что на нём блядский пояс, скрывающий то, что у него откровенно, самым непосредственным образом стоит.
На клиента.
Даже Дэвид сегодня не пригодился, господи прости, потому что когда он начинает нежно массировать бледную, гладко выбритую кожу бёдер под изучающим его взглядом тёмных глаз, его пальцы немного дрожат, а в голове стучит дурацкое: он здесь, значит, он гей.
Или бисексуал.
Или просто экспериментатор.
— Мне друг подарил поход сюда, — словно отвечая на его мысли, неожиданно неловко говорит Юнги. — У меня ещё не было такого опыта.
— Конкретно такого или такого в целом? — возможно (определённо) в его голосе есть некая надежда, когда он, выдавливая на руки масло, задаёт этот вопрос, но, вроде бы, со стороны это выглядит как вежливый разговор или попытка избавить несчастного человека от смущения: Юнги вздрагивает испуганной кошкой, когда Тэхён аккуратно касается гладкой нежной кожи мошонки и начинает аккуратно её разминать, во все глаза глядя на то, как, блять, дёргается этот восхитительный член при одном простом касании.
— Конкретно такого, — на тихом выдохе шепчет Юнги, его скулы краснеют, что отлично видно благодаря тону его кожи.
— Ты гей? — это вырывается непроизвольно.
— Би. Это важно?
— Нет, абсолютно, просто интересуюсь, — Тэхён отстраняется только затем, чтобы выдавить ещё немного масла, а потом приступает к самому главному, с особым трепетом касаясь гладкого ствола, где головка ещё пока скрыта нежной крайней плотью, но это временно.
Он приложит для этого все усилия, он заставит Юнги быть зависимым от прикосновений его умелых рук, сведёт его с ума и сделает всё возможное, чтобы тот приходил ещё и ещё, потому что видеть его, одетого или полностью обнажённого — самая лучшая пытка.
Юнги тяжело вдыхает, кончики его пальцев ног жалко поджимаются от неспешных движений вверх-вниз, и тепло наливающегося в его руке кровью органа заставляет Тэхёна тихо скулить, в то время как чувство того, как этот парень твердеет, покрываясь сеткой вздувающихся вен, делает его в своих собственных штанах мокрым, грязным и жалким.
Когда крупная, налитая кровью головка, наконец, обнажается, Тэхёну становится сложно дышать, потому что накрыть её своими губами ему хочется так, что они начинают противно зудеть изнутри. Ему до этого ещё никогда не хотелось отсосать кому-то настолько сильно, и от этого он теряется, вторая рука сжимает мошонку чуть грубее положенного.
Юнги громко стонет, и это просто выстрел в висок, а на пуле написано роковое «сейчас или никогда».
— А ты… — голос срывается, рука на самом члене теперь работает с силой, а посетителя под ним плавит открыто и чувственно, до бисеринок пота на лбу. — Ты осведомлён об особых предложениях нашего салона? — он очерчивает уретру пальцем, слегка царапая ногтем, и блондин под ним прогибается в пояснице. — Пробный раз бесплатный, — и, боже, какой же это пиздёж, а его скулы опаляет таким неебическим жаром, что не заметить вранья очень сложно. — Хочешь попробовать?
— Только без «золотого дождя», — криво ухмыляется Юнги, и белая чёлка прилипает к его бледному лбу настолько бесстыдно, что Ким хочет сдохнуть.
— Ну, разумеется, — и Тэхён не теряет ни минуты больше, а склоняется над чужой вставшей плотью и покорно вбирает покрасневшую головку ртом, вырывая из чужой груди новый хрип.
Юнги вкусный такой, что просто пиздец, а вены его, на которые он давит языком, по годами оттачиваемой привычке взяв до основания почти не давясь, тоже охуительные. Тэхён сосёт ему так, как никогда до этого никому не делал минет, впиваясь в чужие бёдра ногтями, тихо мыча и двигая головой до аритмичного быстро, чтобы выпустить с громким причмокиванием и позволить чужого ствола коснуться лица.
Блондин разочарованно стонет сначала, а потом принимает правила игры:
— Какие у меня есть ещё привелегии? — это получается томно, хрипло, сводяще с ума, и Тэхён не удерживается: выдохнув, тихо скулит, и, не скрываясь, трётся о край массажного стола.
В их салоне эротического массажа всегда были два строгих правила: не заниматься сексом с клиентами и никогда, слышите, никогда не вступать с ними в отношения.
Тэхён работает здесь едва что не с момента открытия, и у него никогда не было проблем с их соблюдением: лапать — пожалуйста, раздеться — раз плюнуть, у него всё равно никогда не вставал на этих похотливых упорных псевдоальфачей, которым, очевидно, не дают в повседневной жизни.
И сегодня он готов послать эти правила на то, по чему ежедневно водит руками, творя волшебство.
— Хочешь трахнуть массажиста прямо здесь и сейчас? — интересуется он, глядя сквозь полуприкрытые веки.
— А разве это не запрещено правилами? — ухмыляется Юнги.
— Нахуй правила, — честно отвечает Тэхён, а потом наклоняется, прикусывая бледную кожу чужого бедра и поцелуями-укусами опускается ниже, к самым ступням, где берёт в рот большой палец с тихим поскуливанием, наглядно повторяя то, что только что проделывал с членом. Но здесь меньше и легче, и он скользит языком по каждому пальцу, заканчивая мизинцем, который прикусывает, не забывая нежно растирать ступню большими пальцами, а потом снова возвращается к большому, заглатывая его жарко и сильно сжимая губами.
Юнги там, сверху, бьёт током.
— Хочу, — раздаётся задушено-хриплое.
— М? — Тэхён нежно кусает костяшку на щиколотке.
— Я хочу трахнуть массажиста, — хрипит Юнги, а потом резко садится, хватает его за шкирку и тянет на себя, так, чтобы потерять равновесие и рухнуть на его вылизанные охуенные ноги, лицом к лицу и вопрошающим выдохом в приоткрытые губы, в котором Ким слышит это «ты целуешься?».
Он целуется. Глубоко, влажно, со вкусом и горя нахуй заживо в этом водовороте пиздеца, скуля в чужой рот, как бесстыжая сучка, когда большая ладонь с длинными пальцами ложится на его оттопыренную ширинку под поясом, давит призывно и, не разрывая поцелуй, он расстёгивает его и скидывает к чёртовой матери на пол, чтоб не мешал этим пиздатым рукам сжимать его задницу. Она у него не такая костлявая (совсем не костлявая, если честно, Чонгук часто шутит про потерянного ребёнка Ким Кардашьян), и Юнги мнёт её слишком бесстыдно, чтобы у него оставались крупицы рассудка.
Тэхён стягивает футболку и бросает на пол, позволяет себе застонать, когда в его ключицу впиваются зубами, а потом опускаются ниже, мягко прихватывая губами сосок. Его руки беспорядочно шарят по голым плечам, и когда Юнги, наконец, расстегивает его чёртову ширинку, с губ срывается блядский вздох облегчения.
Джинсы тоже летят к ебеням истребителем, за ними — и нижнее бельё, чтобы после его подмяли под себя задницей вверх, похотливого и распадающегося, и вводят палец в смазанный проход на проверку.
— У меня нет презерватива, но я чист, — рыкают в ухо и прикусывают за мочку так чувственно, что он почти кончает.
— Я тоже, — код «зелёный», а он достаточно растянут, чтобы Юнги вошёл в него слитно и полно, сводя с ума ощущением заполненности и убивающего трения, наваливаясь на него всем своим весом и заставляя кричать в чужую ладонь так громко, как никогда до этого.
Тэхён в жизни не кончал так быстро, сука, всего лишь от пары движений руки на нём, пока собственные цеплялись в обивку массажного стола.
Ничья сперма не казалась ему настолько вкусной до этого дня, когда ему кончают в рот.
Никогда раньше он не мог собраться с силами, трясясь всем телом после бурного оргазма, чтобы убраться после того, как клиент покидает помещение.
И до этого дня он определённо не смеялся так счастливо, обнаружив визитку с номером и роковым «Мин Юнги, тату-мастер» на ней.
***
А спустя два месяца частых свиданий, что ещё чаще заканчивались таким же восхитительным трахом, он увольняется.
Ему больше не нужно платить бабки за аренду квартиры, потому что у Юнги она своя.
У них теперь она своя.