Я должен признаться. Я зависим.
Я зависим от его невероятной игры, которая заставляет меня каждый раз выпадать из реальности, может довести до слез, но самое интересное — дарит невероятный экстаз. Наверное, ни один наркотик в мире не сможет подарить тех же ощущений, которые дарит мне наш новый концертмейстер.
Я влюблён в его игру. В его невероятно голубые глаза, что светятся синим пламенем, как только подушечки его тонких пальцев касаются клавиатуры. И это выглядит так органично, как будто этот человек просто создан для того, чтобы играть на рояле.
Я таю. Я просто превращаюсь в лужу, как только Он начинает играть.
Никто так не может. Я не слышал ни одного исполнения, которое вызвало бы у меня такие же эмоции. Это просто невероятно.
Его нельзя назвать Сеней. Нельзя назвать Арсом. Да даже Арсением этого великолепного человека не назовёшь. Он, как минимум, Господин Арсений Сергеевич.
Так вот. Господин Арсений Сергеевич становится моим наркотиком, моей самой сильной зависимостью, от которой невозможно избавиться.
Я могу отказаться от никотина на несколько недель. Месяцами могу не пить. Могу даже не материться. Но не слушать его игру… невозможно. У меня спустя день начинается ломка. Спустя два — я хочу умереть.
Я так хочу его увидеть в уходящем году… Хочу подарить ему какой-нибудь подарок. Но больше всего хочу, чтобы он сыграл что-то только для меня. Наедине… без лишних людей и шума. Чтобы только я, он и его до невозможного очаровательная игра, которая действует на меня, словно гипноз.
Он мне нужен, как воздух. Без него не могу дышать. Не могу жить. Да я ничего не могу без него! Арсений — это совокупность Бога и человека. Его воспитание, манеры, речь… А внешность…
Держите меня семеро, чтобы я его не расцеловал и не задушил в своих объятиях…
Отчего-то я слишком сильно прикипаю к этому человеку. До такой степени, что жизнь без него уже кажется невозможной. И плевать, что это всё «неправильно».
Покупаю конфеты. Merci. Да, я ему благодарен за все те ощущения и удовольствие, которые он дарит своей игрой. Он стал для меня единственным близким человеком, о котором так много знаю. Причём, совершенно случайно.
Иду к музыкалке, попутно молясь, чтобы Арсений был там сегодня. Потому что сейчас он мне нужен, как никогда раньше. Потому что сегодня — тридцатое декабря. Последний день перед Новым годом, когда я могу бы его увидеть.
Я не имею права уйти в следующий, две тысячи двадцать третий, год, не попрощавшись с ним. Мне катастрофически надо его увидеть. Мне надо его услышать.
И я хочу, чтобы моё желание осуществилось.
Хочу дотронуться до его рук. Очень сильно. Это ведь та часть его тела, которая породила в моей душе новый объект поклонения — руки. Такие светлые, бледные, тонкие, с выпирающими синими-синими венками, которые так подходят под цвет его топазовых глаз… Но в этих пальцах столько силы — уму непостижимо!
Он вкладывает в кончики своих тонких и безумно чудесных пальцев столько силы, а после так бьёт по клавишам в нужные моменты, что инструмент издаёт громкий, но прекрасный звук, чуть отшатываясь в сторону.
Вижу его чёрные волосы в толпе девчонок. Какой он красивый! В строгом черном костюме, белой, идеально отпаренной рубашке и в чёрных, лакированных туфлях. Ну прямо Аполлон… Хотя, нет. Аполлон не так красив, как Арсений.
— Арсений, — аккуратно одергиваю его за рукав, после чего парень медленно поворачивается ко мне лицом, мягко растягивая в улыбке губы.
— Да? — спокойным, тихим голосом отзывается он, полностью фокусируя свое внимание на мне.
— Вы же освободились? — вот я дурак: не поздоровался. Ну да ладно. Уже поздно.
— Да, а что такое? — спрашивает Попов, в недоумении выгибая чёрную, аккуратную бровь. Чёрт, как же красиво он выражает свои эмоции…
— Не могли бы Вы сделать мне небольшой новогодний подарок? — я вижу в его глазах удивление и немой вопрос, поэтому спешу успокоить своего любимого пианиста. — Не переживайте. Я просто хочу… чтобы Вы сыграли что-нибудь. Красивое. То, что Вам больше всего нравится. Пожалуйста…
— Хорошо, — кивает старший и направился в сторону вахты. Видимо, ему нужен ключ от какого-нибудь свободного кабинета. — Нам наверх, а то на первом этаже всё занято.
— Как скажете, — я пожимаю плечами. Мне всё равно, где я смогу его услышать. Главное, что мы будем только вдвоём. А он будет играть для меня… Сам, лично, мне. Это чудо.
Арсений открывает дверь, проходя внутрь небольшого кабинета, а я забегаю следом. Удивительно, что в кабинете темно — как ни крути, а время всё же восемь вечера. Что меня удивляет ещё больше? Помещение практически опустело. Буквально ещё минуты три и в школе останемся только я, Арсений и вахтерша, а остальные уже будут на пути в свой родной дом.
Внизу живота закручивается какой-то приятный узел.
— Ну что, садись, вставай. Как тебе будет удобно, — спокойно произносит парень, разминая пальцы, и аккуратно прикасается ими к клавиатуре.
Меня пробирает дрожь. Появляется ощущение, будто его холодные пальцы касаются моей спины, пуская по телу разряды тока.
Я схожу с ума. Серьёзно.
Но, все же, встаю сбоку от него, прижимаясь поясницей к высокому подоконнику, а взгляд устремляю на изящные руки пианиста.
Он начинает играть.
Каюсь, я не знаю, что он играет. Но его руки так красиво бегают по белым клавишам, создавая картины из нотных красок. А после аккорды. Целый ряд аккордов, которые парень буквально выдавливает из себя и инструмента, убивая меня с каждой секундой.
По спине снова бегают мурашки. Табунами.
Эта музыка меня убивает. Убивает, как самый настоящий наркотик, который я сам вкалываю себе внутривенно. И доза — сумасшедшая.
А сейчас я умираю от нереального счастья и экстаза. Ах, если бы моя жизнь сейчас закончилась — я бы не пожалел. Ни разу. Мне совсем не грустно от того, что я умру от такой, казалось бы, безопасной вещи — от музыки. Но плевать. Если бы ноты были ножами — то Арсений самолично пронзил бы моё тело сотнями клинков.
Но мелодия резко заканчивается, завершившись ярким аккордом, который, собственно, вернул меня к жизни.
Как жаль, что это закончилось. Господи, как жаль…
— Ну что, доволен? — немного надменно спрашивает пианист, поднимаясь с места.
— Да, Арсений… Сергеевич, — я снова вспоминаю, как дышать. Какое счастье. — Спасибо большое. Это было шикарно. А Ваши руки…
— Налюбовался? — с некой усмешкой спрашивает он, опираясь локтем о крышку инструмента.
— Да.
— Целуй, — усмехается старший, протягивая левую руку, на которой красовался перстень, с ярким голубым камнем.
Я замираю в шоке. Что он только что сказал?..
— Ч-чего? — переспрашиваю я, на всякий случай. Он же шутит, да?
— Целуй, Антон, — повторяет старший, практически прижимая меня к окну своим телом.
— Ты серьёзно?
— Ага, — кивает Попов, поворачивая тыльной стороной левую ладонь.
Я подхватываю его руку в свою и преподношу к губам. А после оставляю робкий, аккуратный поцелуй и, удержавшись в таком положении буквально несколько секунд, отстраняюсь.
— А ты, оказывается, не такой выпендривающийся, каким кажешься на первый взгляд, — на бледных губах расцветает ухмылка, а красивая ладонь ложится на мой затылок и проводит несколько раз по моим волосам.
— А ты, Арсений, не такой скромный, каким представился, — парирую я, на что Попов сдержанно хихикает.
— Я знаю и могу с уверенностью сказать, что тебе это нравится, — я пытаюсь кивнуть, но не успеваю.
Он наклоняется ко мне. Слишком близко. Слишком мало миллиметров между нашими лицами и телами.
Резко становится жарко.
— Я надеюсь, что ты умеешь держать язык за своими ровными зубками, — Арсений шепчет мне это в самые губы, опаляя их горячим дыханием.
— Умею.
Наверное, это становится для него моим согласием. Собственно, так и было, ведь поцеловать эти губы — даже в мечтах не являлось.
Видимо, я сплю…
Одной рукой он держит мой затылок, а другой — отодвигает вниз подбородок, чтобы я, походу, не вырвался. Хотя и не собираюсь.
Чёрт. Его губы такие мягкие и сладкие, а язык острый и горячий, врывается в мой рот, исследуя зубы и нёбо.
Слава небесам, что я опираюсь о подоконник, иначе бы точно упал. Этот человек сводит меня с ума, заставляя тело становиться ватным, а разуму улетать куда-то далеко.
В какой-то момент, вспоминаю, что тоже не овощ. Поэтому углубляю поцелуй, сделав его более требовательным и страстным, а руки закидываю ему за шею.
Ну почему же людям нужен воздух?..
Мы практически синхронно отстраняемся друг от друга и, не глядя глаза в глаза, обнимаемся.
Наши тела находятся слишком близко, чтобы объятия можно было считать дружескими. Плевать. Абсолютно. Я люблю в этом человеке всё.
— Арсений… — начинаю я шёпотом. — Я тебя люблю.
— И я тебя, Тош, и я.
Я счастлив. Наверное, я впервые так счастлив в Новый год. Ведь, как ни крути, а моя мечта только что исполнилась…