созвездие

От Кэйи пахнет пряным вином и жареным мясом, когда тот прижимается к Дилюку, тяжело рухнув на скамейку. Луди Гарпастум идёт полным ходом, отовсюду слышно звучание песен бардов, звонкие смешки и громкие весёлые разговоры. В стороне дети плетут венки из пушистых мондштадских одуванчиков; местная художница, улыбаясь, выводит линии светло-зелёных узоров краской на чужих щеках; кто-то почти побивает прошлый рекорд в «Расти гора», но в последнюю секунду упускает победу, получая в утешение лишь пару вкусных куриных шашлычков. Кэйа любит готовить такие, сочетая мясо и фрукты, добиваясь совершенно невыносимого привкуса. Кэйа сам невыносимый, особенно когда напьётся вина сверх меры, так что подобные блюда вполне в его стиле. Дилюк каждый раз покорно давится фруктово-мясными шашлычками и, порой, пусть он в этом никогда не признается, ему всё же нравится.

В Мондштадте шумно и весело, а ветер, пропитанный винной терпкостью, настигает случайного путника ещё в трёх метрах от главных ворот, так и маня войти и остаться хоть на пару часов. В Мондштадте любят Луди Гарпастум, веселье и танцы, вкусную еду и вино — Дилюк не может похвастаться фанатизмом касательно последнего, отпивая прохладный яблочный сидр, но всё остальное ему нравится. Даже Кэйа, глупо повисший на его плече и лениво мурлыкающий Дилюку на ухо похабную песенку заезжего барда. 

— Принеси мне шашлычков, — чуть капризно просит Кэйа, горячо выдыхая и касаясь вскользь рукой до чужой бледной шеи — Дилюка, обладателя Пиро Глаза Бога это не должно впечатлять, но ощутимая дрожь всё равно скользит по позвоночнику гибкой прохладной змеёй. — Мне уже лень вставать.

— Лентяй, — фыркает Дилюк и отпивает ещё шипучего яблочного сидра, радуясь, что на них никто не станет обращать внимания. Все знали, что они близки, словно две половинки одного целого, словно единый слаженный механизм, который никто и ничто не сможет остановить — у них особенная связь и они не хотят ни с кем это обсуждать.

— Ну же, позаботься обо мне, Люк, — тихо фырчит Кэйа в ответ, незаметно для чужих глаз зарываясь в ярко-красные волосы на затылке, прямо под высоким хвостом, приятно поглаживая. — Или хотя бы идём вместе, там слишком большая очередь, а я не хочу сейчас общаться с кем-то, кроме тебя. Внимание других, знаешь ли, порядком меня истощило.

Дилюк качает головой едва заметно — он немного утомился после традиционного утреннего патруля и сейчас хотел просто расслабиться, понаблюдать за весельем других со стороны, не вмешиваясь. Вместо этого Кэйа, румяный от вина, тянет его от таверны отца в центр города, щебечет что-то о мондштадских оладьях с ягодным вареньем и сияет между делом тёплой, солнечной улыбкой. Впрочем, Дилюк и не сопротивляется, пряча ответную улыбку.

Невысокие каблуки сапог весело стучат по каменным, аккуратным дорожкам Мондштадта; запах еды усиливается, чем ближе они подходят к «Хорошему охотнику». Дилюк чувствует, как во рту моментально скапливается слюна, от того, как приятно пахнет специями. Народа возле «Хорошего охотника» и впрямь порядочно, галдёж стоит неимоверный, но такой весёлый, приятный, голоса у всех такие разные, но складываются в единое целое. Кто-то в стороне звонко бренчит на гарпе, завершая всю эту буйную композицию аккуратными штришками, увлекая болтающихся без дела в очередной танец.

— Может, лучше пока потанцуем? — Кэйа тянет Дилюка к себе, затормозив около фонарного столба, почти прижавшись губами к его скуле. Терпкий запах снова окружает Дилюка, так настырно, что, кажется, от него никак не избавиться, никак его не выжечь. Кажется, он, оторопев от чужой наглости, даже краснеет. — Всё равно здесь слишком много людей, много заказов… идём, Люк.

И будто он может отказать, крепко держа Кэйю за руку. Здесь есть рыцари Фавониуса помимо них, но, всё же, Дилюк чувствует себя немного беспокойно. Когда же Кэйа вновь так нежно касается одной рукой его шеи, а другой подхватывает под локоть и уводит в быстрые, плавные па, Дилюк может забыть обо всём на несколько минут. Пока Кэйа улыбается для него, а его глаз мерцает синевой, словно растущая в окрестностях винокурни трава-светяшка, Дилюк хочет позабыть обо всём вокруг, кроме лёгкой мелодии и тёплых смуглых ладоней в его руках, иногда попадая под брызги воды из фонтана.

С Кэйей Дилюку легко — они знают друг друга наизусть, делятся самым сокровенным. Нет ничего плохого в том, что между ними происходит. Сейчас, кружась в хороводе с горожанами, он не беспокоится ни о чём, просто наслаждаясь моментом и теплом — пальцы одной ладони переплетены с пальцами Кэйи, а другой он держится за руку юной прелестной девушки, Донны, которая танцует рядом с ним. Ладонь у неё немного потная, но мягкая, нежная, девушка бросает на него взволнованные взгляды, которые Дилюк украдкой встречает с улыбкой; Кэйа, едва кончается танец и раздаются ликующие выкрики и аплодисменты музыкантам, тянет Дилюка к «Хорошему охотнику», держась слишком близко и не давая тому и шанса поблагодарить девушку за танец. Кэйа немного собственник и, порой, слишком безумный любовник.

— Спасибо за танец, капитан, — вычурно учтиво и сдержанно кивает Кэйа, сорванно дыша, едва они останавливаются, а в его единственном глазе пляшут такие черти, что Дилюку не по себе становится. — Вы не против, если я Вас угощу?

Кто его знает, что за игру решил устроить Кэйа, но Дилюк осторожно ей поддаётся, надеясь, что это всё закончится хорошо. По крайней мере, без лишних неуместных выходок.

— Не против, — так же учтиво отвечает Дилюк. 

Через несколько минут, держась на приличном расстоянии, они занимают один из только опустевших столиков на площади, сидя друг напротив друга. Заказ на пару куриных шашлычков с простыми, но ароматными и сытными рыбацкими бутербродами принимают довольно быстро, так что теперь им остаётся лишь ждать.

Вокруг шумит город, слышен шелест всюду размещённых разноцветных бумажных ветряных мельниц, а голоса то затихают, то вновь становятся громкими настолько, что собеседника рядом становится не слышно. Кэйа молчит, только улыбается загадочно, едва заметно приподняв уголки губ и играя пальцами со своим невыносимо безвкусными пуговицами на распахнутом сегодня жилете. Он почти не смотрит на Дилюка, внешне витая где-то в облаках, в то время как тот на Кэйю почти в упор смотрит — на раскрытую смуглую грудь, удивительно гладкую, на ловкие тонкие пальцы, что тянут крупную тёмную пуговицу, на кошачью ухмылку и сияющий синевой глаз, горящий ещё ярче в свете полуденного солнца.

Кэйа говорит что-то о жаре, распахивая рубашку ещё сильнее — Дилюк слушает его вполуха, пока любуется. Кэйей хочется любоваться, наслаждаться плавностью его движений, с лёгкой тенью манерности. Не удивительно, что в него влюблено слишком много людей. Не удивительно, что он сам влюбился — в лёгкую истому в движениях и поволоку во взгляде, что проявилась так внезапно и сногсшибающе сильно. Они были детьми, дружили, ценили друг друга неимоверно сильно, деля игры и плетя друг другу глупые косы, чтобы теперь Дилюк позволял Кэйе порой постыдно зажимать себя по углам, теряя голову от чужой нахальности. Новый уровень близости? Дилюк не знает. Он просто хочет этим наслаждаться, радуясь тому, что Кэйа у него есть, что у них всё получается так, как надо.

— Люк, — Кэйа зовёт его, кажется, уже довольно давно, судя по лёгкой насмешке, что читается в его улыбке. Он взмахивает аккуратным шашлычком в своей руке. — Прекрати витать в облаках, наш заказ уже принесли.

Дилюк опускает взгляд на тёплые закуски в тарелках — и как только проглядел? А затем поднимает взгляд на Кэйю — тот захватывает всё внимание, одной лишь улыбкой может вспороть грудную клетку Дилюка, а тот и слова против не в силах сказать. Кэйа уже активно жуёт кусочек мяса, глупо дирижируя шашлычком в такт мелодии уличных музыкантов, качает головой, такой солнечный, беспокойный… родной.

Дилюк прячет ладонью тёплую улыбку, полную нежности, а затем и вовсе занимает себя большой кружкой свежего сладкого сока из закатников, опуская взгляд вниз. Он столько всего чувствует в этот момент.

Кэйа болтлив не в меру, обращается на «Вы» и подаётся плавно вперёд, томно жалуясь на жару и смахивая со лба синие пряди, как какая-нибудь леди из высшего общества. Дилюк стоически терпит, посмеивается порой над чужими шутками и смотрит внимательно, будто впервые, не замечая, как быстро проходит время.

Постепенно, на Мондштадт опускается тёплый, ласковый вечер, солнце прячется за высокими стенами, а горожане постепенно расходятся по своим домам. По всему городу зажигаются тусклые огоньки: стоят гордо украшенные флагами уличные фонари, освещая шумную улицу; мерцают светом окна домов; даже светлячки в переулках стремятся поделиться своим светом.

— Сегодня ведь не Ваша смена на вечернем патруле, верно? — Кэйа поднимается, отсчитывая нужное количество моры из своего кошелька, оставляя монеты рядом со своей тарелкой. — Как насчёт небольшой прогулки до винокурни, капитан? Или лучше сразу проводить Вас к поместью?

В какой-то момент он оказывается рядом, улыбается опьяняюще-мягко, склоняясь к уху всё ещё сидящего Дилюка:

— Может, Вы даже позволите переночевать с Вами, мой дорогой капитан? — шепчет он тихо, сладко посмеиваясь. Он почти мурлычет игриво, ласково так, а Дилюка вновь окружает впитавшийся в чужую кожу запах вина, от которого ведёт слишком сильно, моментально почти. — Проведу до самой постели и больше не оставлю.

— Тогда, нам стоит отправиться уже сейчас, — отвечает Дилюк, кусая губу, будто загипнотизированный тёплым звучанием такого родного для него голоса. Всё вокруг затихает, кроме него одного. — Идёмте.

Они оставляют свой столик и, под очередную удалую мелодию, направляются к главным воротам, держа приличную дистанцию, делая вид, будто у Дилюка не кружится голова от желания целовать пухлые розовые губы до тех пор, пока его собственные не начнут болеть.

Вне города гораздо темнее, но по мостовой всё ещё гуляют люди — возвращаются в Спрингвейл охотники, парочки любуются видами ночного неба и озера, говорят о том, какая сегодня красивая луна. Дилюк, наверное, немного хочет также, просто беспечно любить и вплетать светяшку в пряди волос Кэйи, посмеиваясь, наблюдая за тем, как голубоватый свет даёт отблеск от синих волос. Самую малость.

Вместо того, чтобы замереть, насладиться звёздным тёмно-синим небом Тейвата, он ведёт Кэйю дальше, разглагольствуя о грядущих патрулях и новых скоплениях разбойников в окрестностях города — очередь Дилюка говорить, пока чужая рука нагло пытается устроиться на его бедре. Будто бы никто ничего не замечает, будто никого вокруг и нет, они одни и Кэйа может позволить себе приблизиться, зажать в своих объятиях и шептать интимно, тепло так, как сильно он влюблён.

Конечно, ему это не позволено; разумеется, ему наплевать. Он тянет Дилюка в другую сторону, пряча от прохожих меж деревьев по дороге между Мондштадтом и Спрингвейлом, бредёт по траве, игнорируя любые вопросы, размышляет вслух о высоком, вине и грядущих днях праздника — их диалог звучит как бессвязный бред, но каждое их взаимодействие, на самом деле, обладает смыслом. По крайней мере, для них двоих.

Кэйа тянет его вверх по пригорку — ближе к звёздам — и толкает на траву, посмеиваясь. Дилюк морщится, ложась удобнее, но ничего не говорит.

— Покажи мне своё созвездие, — требует Кэйа и, оторвав пару листиков цветущей рядом мяты и закинув их в рот, ложится рядом, сминая своим телом ярко-зелёную траву в капельках росы. В воздухе витает приятный аромат свежести, светится рядом с ними светяшка, бледным, голубым сиянием озаряет это место для них, углубляя тени на лице Кэйи. Дилюк, стянув перчатки со своих рук, положив их в сторону, берёт Кэйю за ладонь, осторожно переплетая пальцы, чувствуя, как одежда чуть намокает от вечерней росы.

Взглядом он блуждает по мерцающему от света звёзд небу, выискивая свою сову, но блики других звёзд и тепло чужой руки в его собственной отвлекает. Сосредоточиться оказывается слишком сложно, хотя вокруг тишина, лишь шелест травы под лёгким дуновением ветерка и звук чужого дыхания.

— Смотри, — наконец, находит он искомое и поднимает свободную руку вверх — пальцы аккуратно вырисовывают фантомные линии, соединяющие яркие звёзды в единый аккуратный рисунок. Кэйа жадно следит взглядом за плавным движением руки и льнёт чуть ближе, слушая внимательно. — Вот те шесть звёзд соединяются в созвездие совы. Главное — это знать, что представлять вокруг звёзд. Включи воображение.

— Больше похоже на крюк, — хмыкает Кэйа и мажет легко губами по теплой щеке Дилюка — он настолько аристократично-бледный, что, кажется, будто кожа его изнутри сияет. — Но, ладно, тебе лучше знать, мой милый брат. Пусть будет сова.

Он касается губами ещё и ещё, мягко, аккуратно, чуть поддразнивающе, посмеиваясь чуть слышно, бархатно, на ухо — у Дилюка от этого бегут лёгкие мурашки по телу.

— Глупый, — шепчет негромко Дилюк в ответ и чуть приподнимается, положив руку на чужое плечо, и касается губами чужих губ — вместо ожидаемой горечи вина чувствуется пряная сладость мяты, которую он трепетно сцеловывает.

Кэйа мямлит что-то невнятно в ответ, предпочитая продолжать целоваться — он надавливает всем своим телом, садясь Дилюку на бёдра и вжимая его в сырую траву, забравшись руками под плотный сюртук. Дышать тяжелее становится, будто вместо вечерней прохлады вновь наступила полуденная жара; а внутри у Дилюка всё торопливо собирается в единый горячий ком внизу живота, который становится плотнее с каждым прикосновением Кэйи. Так сладко.

Руками они жадно касаются тел друг друга, с нуждой, чистой необходимостью — этого весь вечер хотелось, они оба в этом нуждались. Дилюк лезет под полурасстёгнутую рубашку Кэйи сразу, сжимает ладонями упругую грудь, постанывая в поцелуй лишь от ощущения горячей кожи под его руками.

Они друг другу друзья и немного больше даже — братья, не по крови, но названные, связанные узами. Нет ведь ничего страшного в том, чтобы укрепить эти узы, сделать их мощнее, глубже, верно? Им обоим этого хотелось, быть любовниками, насладиться чужими прикосновениями вдоволь, пустить под кожу, слиться воедино — они и без того едва фразы друг за другом не заканчивают, стремясь защитить друг друга, сберечь от любых несчастий. Что плохого может сделать их связь? Ничего. Но оба молчат, предпочитая держать всё между ними в секрете. Это ведь только для них.

Это лишь их горячие, полные нужды поцелуи, их прикосновения к обнажённой коже, которые будто электрическим током пронзают, их хриплые стоны на выдохе, когда ближе прижиматься уже некуда и остаётся только тереться друг о друга, утопая в чужом тепле. Это личное.

— Сожми крепче, — негромко командует Кэйа, отстранившись ненадолго, упираясь в плечи Дилюка, нависнув над ним. Цвет его глаза кажется темнее — может, так падают тени, а может, желание настолько его переполняет, заполняя собой синюю радужку. И Дилюк сжимает, чуть впиваясь ногтями, легко царапает.

Кэйа негромко удовлетворённо урчит, словно большой наглый кот, чуть выгибаясь, вжимаясь бёдрами крепче, оголяя шею — сладкое искушение, невозможно отказаться, вновь приподнимаясь и целуя горячо чуть выше тонкого кожаного ремешка на воротнике. Дилюка раздражает этот безвкусно-пошлый ремешок, но он не может отрицать тот факт, что ему нравится чуть тянуть за него, подцепив кольцо пальцем, так, чтобы чужое дыхание чуть сбивалось.

Кэйа негромко стонет, обнимая Дилюка за плечи, посмеивается, прикрыв глаз, и аккуратно приподнимается, почти сразу опускаясь — Дилюк стонет тоже из-за слабого трения, приглушённо, едва сдерживая порыв оставить на смуглой коже маленькую любовную метку. Это, в конце концов, неприлично.

— Укуси, — Кэйа стонет требовательно, будто прочитав его мысли. — Твоя метка на моей шее будет идеальна, ты ведь знаешь.

И Дилюк прихватывает зубами кожу над воротником, чуть оттягивает, зализывает, после отстраняясь — в тусклом голубоватом свечении темнеющий на чужой коже след почти не заметен. Кэйа сладкий на вкус, пряный, поэтому Дилюк снова и снова касается языком до смуглой кожи, одной рукой крепко обхватывая его за талию, а второй всё же вцепляясь крепко в тот самый ремешок, от чего Кэйа сбивчиво выдыхает.

— Хочу тебя, — глухо шепчет он, наклонив голову, глядя Дилюку внимательно в глаза, прежде чем прижаться сладострастно губами к его губам, комкая в руках плотную ткань сюртука. То, насколько его желание сильное, чувствуется в каждом прикосновении, в каждом поцелуе, укусе, стоне — в нём самом, в его тёмном взгляде, сбивчивом дыхании и том, как крепко сжимаются бёдра вокруг бёдер Дилюка. — Хочу, Люк, так сильно.

Ох, уж он-то чувствует, как недовольно что-то бурчащий Кэйа, ёрзающий на его бёдрах, в этом нуждается. Он трётся, напирает своим телом, толкается требовательно, смахивая чужую руку со своей шеи — вместо этого обхватывает в ответ шею Дилюка и толкает его назад, на траву, сжимая крепче.

Их бёдра снова сталкиваются и это, всё же, не слишком удобно, но лучше, чем ничего. Кэйа стонет, кусая губу, давит сильнее на шею, так, что в глазах начинает темнеть, от чего Дилюк хватается за траву, но не спешит вырываться, доверяясь — его возлюбленный умеет вовремя останавливаться, улыбаясь едва уловимо. От подобных вещей ком возбуждения внизу живота нарастает лишь сильнее, вязнет, оставляя стыдные прозрачные пятна на белье — они оба в сущности ещё юны и им не так уж и много надо, тем более, они знают тела друг друга достаточно хорошо, знают, где и как нужно надавить, как потереть и укусить, чтобы услышать полный желания вскрик. У них для этого было достаточно времени, достаточно безлунных, тихих ночей в поместье.

Кэйа сейчас этим пользуется, распахнув чужой сюртук и кое-как расстегнув жилет с рубашкой. Он ругается, бормочет что-то про холод Снежной и чьи-то слои одежды, вскоре замолкая и прижимаясь ртом к чужой оголённой груди, такой горячей, что губы почти жжёт — он не стесняется кусать, царапать зубами и влажно посасывать до тех пор, пока метки не нальются багрянцем, пользуясь тем, что Дилюк вечно носит закрытую одежду. Он ведёт языком вдоль узких шрамов, которые остались после не слишком удачной тренировки с громадным клеймором, целует родинки, что тёмными пятнами выделяются на светлом полотне чужого тела, царапает ногтями живот, а после лапает нагло бёдра, пока Дилюк где-то там, наверху, чувственно задыхается от контраста ощущений, от прохлады ночного воздуха и горячего дыхания Кэйи, и тянет его к себе ближе, зарывшись пальцами в волосы.

Они снова и снова толкаются друг к другу бёдрами ближе, наваливаясь, прижимаясь, без чётко обозначенного ритма и темпа, просто поддаваясь инстинктам и жажде, от чего движения становятся более неряшливыми и грязными, сбивчивыми и развратными, но от того лишь более идеальными для них. Ох, это абсолютное совершенство.

Кэйа кусает почти до крови, но тут же ласкает нежно языком, стирая любые недовольства одним толчком бёдер и ногтями в глотку — Дилюк стонет сбивчиво, не то от боли, не то от удовольствия, он и сам не может разобрать.

Однако, всё это внезапно прекращается — укусы сменяют нежные поцелуи, а давление на шею становится аккуратным поглаживанием. Даже трение их тел смягчается, давление уже не такое острое и сильное, но всё ещё приятное до безумия.

— Извини, я немного… переборщил, да? — Кэйа фыркает, поднимаясь повыше и целуя Дилюка в губы, толкаясь сильнее, выбив из него стон.

— Да, — тихо выдаёт Дилюк, обнимая крепко Кэйю ногами за бёдра, беспорядочно, импульсивно об него потираясь. Он огнём горит, это даже сквозь одежду чувствуется — Кэйе жарко, так душно, но хорошо. — Но я не против.

— Ох, капитан, Вы такой развратник, — хихикает Кэйа сбивчиво, срываясь в стоны, снова целуя, тихо поскуливая от того, что даже чужие губы, кажется, горячее стали.

Дилюк, не вытерпев, перекатывается в обнимку с Кэйей, роняя его на влажную траву — тот едва язык от неожиданности не прикусывает и стонет немного нелепо, когда его ногу плотно обхатывают чужие бёдра. Они двигаются чуть неуклюже, снова и снова хрипло стонут имена друг друга, целуясь и посмеиваясь, прижимаются ближе и гладят по обнажённой коже — подобная стимуляция позволяет достаточно долго оставаться на грани, дрожа и сливаясь в единое целое.

Оргазм ощущается весьма странно, смазано, долго — у обоих коленки чуть подрагивают и Дилюк поспешно валится на примятую траву рядом с Кэйей. Он прижимается к его боку, обнимая и лениво прикрывая глаза, переводя дыхание, пока его милый любовник смотрит куда-то в пространство, в тёмное, украшенное мерцающими звёздами, небо Тейвата, медленно, глубоко вдыхая. В брюках липко и неприятно, но оба игнорируют это — не впервой уже. Хотя Дилюк считает это всё же чем-то немного противным, однако, выбора у них толком и нет.

— Ты ведь всегда будешь со мной, да? — внезапно спрашивает Дилюк, кладя руку на грудь Кэйи — сам себя он чувствует до противного приторным, но смолчать не может. Ему важно знать, ему нужно знать.

— Конечно. Всегда, — Кэйа улыбается как-то странно, печально, гладя Дилюка по щеке, а после целует его легко в губы.

Они встречают вместе рассвет, лишь изредка впадая в полудрёму, целуются и прижимаются друг к другу плотнее, ленясь встать с примятой травы и всё же отправиться дальше. Лишь когда лучи солнца тревожно показываются над линией горизонта, озаряя далёкие белые городские стены розоватыми отблесками, а голубоватые точки светяшек вокруг них гаснут, они поднимаются, устало друг другу улыбаясь.

— Что ж, капитан, кажется, это задание я провалил, — хмыкает Кэйа, поправляя одежду в капельках росы и пытаясь хоть как-то исправить катастрофу в своём белье — тем же пытается заняться и Дилюк и, что ж, выходит у них так себе. Он тянется к пуговицам на рубашке Дилюка, аккуратно их застёгивая — и только сейчас тот с некоторым смущением замечает, как сильно выделяется его метка на чужой коже. — Или Вы ещё желаете вернуться домой, в свою постель?

— Увы, мой рыцарь, самое время вернуться и продолжить служить городу, — Дилюк зевает, прикрыв аккуратно рот ладонью, и жмурится, чувствуя, как в глазах неприятно жжёт, словно в них песка насыпали. Он потирает их пальцами, пытаясь проснуться — впереди патруль, отчёты, работа, гора работы и, может, только потом ещё одна маленькая капелька развлечения, которую обещает мягкая кошачья ухмылка Кэйи. Но, о, Архонты, как много он бы сейчас отдал ради простой воды.

— Точно. Служить городу, как я мог забыть, — Кэйа качает головой и целует Дилюка в губы, едва касаясь. — Тогда отправляемся, нас ждёт Ваш кабинет.

Тот в ответ хмыкает, чуть вздёрнув бровь:

— Кабинет?

— Ох, и дела, — тут же исправляется Кэйа, однако, усмехаться не перестаёт, касаясь губами чужой гладкой щеки, приобнимая за плечи развязно. — Кабинет и дела. А после, может, посетим праздник? Сегодня должна прибыть какая-то новая исполнительница из Ли Юэ, день обещает быть особенным.

Через двадцать минут неторопливой прогулки пешком они уже в городе, бредут по пустым улицам, где пока нет и следа былого веселья. Они едва соприкасаются кончиками пальцев, молчат утомлённо после насыщенной ночи и лишь устало, но влюблённо переглядываются порой. В пределах города они не целуются.

Позже, Джинн, заглянувшая на секунду к Дилюку в кабинет, обнаруживает его, благополучно уснувшего на тесной кушетке в обнимку с Кэйей. Это вызывает у неё слабую усмешку, но она пока их не тревожит, аккуратно прикрыв за собой дверь. В конце концов, в патруль она могла отправить и других рыцарей — от двух сонных мух всё равно будет слишком мало толка.