Просыпаться каждое утро от звона соседского будильника было для Анны невыносимо. Соседка по общажной комнате безмятежно спала под назойливые завывания модного певца — завернувшись в тёплое одеяло, девушка безмятежно сопела, мало заботясь тем, что именно её телефон буквально подпрыгивал на прикроватной тумбочке от вибрации.
Откинув одеяло, Анна опустила босые стопы на ледяной пол. Занавески лениво раздувались весенним ветром — апрель выдался на редкость промозглым. За окном уже давно должна была цвести зелень, но вместо этого сквозь стекло до сих пор виднелись чёрные голые ветки и тяжёлый, мокрый снег. А ведь они жили даже не на севере…
Почти разбитое окно заунывно скрипело, то натягивая старый тюль, то отпуская его. По комнате гулял ветер, перегоняя из угла в угол снесённые со стола листы с курсовой. Обычное серое утро, когда больше всего хочется завернуться в тёплый кокон из одеяла, а не выбираться из общаги и по холоду тащиться на интервью.
Привычным жестом Анна выключила телефон соседки. Достала из растрескавшейся тумбочки будильник, видевший ещё царя Гороха. Завела на без пятнадцати восемь. Завывания популярного певца, конечно, штука хорошая, но что может сравниться в силе с дребезжащим древним будильником?..
В зеркале старого шкафа Анна видела своё отражение.
Худая фигура с сутулой спиной и плечом, одно из которого ниже другого — Анна. Соломенного цвета волосы с проступающей рыжинкой — не тёмной и благородной, как у двоюродного брата, а какой-то блеклой, сероватой, — Анна. Светлые, отливающие желтизной глаза — тоже Анна. Длинная красная царапина от плеча и до бедра — всё ещё Анна.
Анна каждое утро смотрела в зеркало, стараясь запомнить то, что отражалось в стеклянной поверхности. Самая обычная девочка из самой обычной семьи, которая каким-то чудом дожила до совершеннолетия. Каким-то чудом поступила в институт и даже училась в нём почти без троек. По крайней мере в зачётке.
Врачи говорили, что её заболевание редкое, почти не встречающееся среди простых людей. Каждый раз слово «простых» Анна повторяла вслед за врачами с горечью. Как будто она не была простой, как будто она была какой-то избранной. Хотя всё, что её отличало от соседки по комнате, скрывалось в черепной коробке.
Возможно, это было наследственной болезнью. Возможно, приобретённой. Врачи всё чаще склонялись к тому, что Анне просто немного не повезло. Выжить в безумной толпе, выбраться из давки паникующих людей, но оступиться на ступенях, упасть и… вот уже который год каждый её день начинается с привычного ритуала.
Встать у зеркала, смотреть на отражение и словно мантру повторять: «Анна. Я — Анна. Меня зовут Анна. Анна Стравинская»…
В попытках удержать в памяти хоть отголоски былой личности, Анна снова и снова смотрела и на худые руки с ободранными из-за вечной возни с карандашами и лезвиями пальцами. На волосы, собранные в небрежные косы, с одной из которых за ночь сползла лента. На глаза, которые больше подошли бы печальной дворовой кошке, которую все гоняют и шпыняют.
На тумбочке у её кровати в рамке стояла фотография. Четыре человека — отец, мать с младшей сестрой на руках, дядя и брат, но Анне это больше ни о чём не говорило. Поставь перед ней рядом парня, изображённого на фото, соседа из комнаты напротив, старосту их группы и пару мальчишек из сборной по футболу и Анна не сможет назвать кто из них её близкий родственник.
Их лица будут сливаться в одно, совершенно ничем не примечательное. Разве что… разве что брат, по привычке, приколет к рубашке значок с летающей тарелкой и надписью «хочу верить». Он высокий, широкоплечий и волосы у него густые и тёмно-рыжие. И одевается он всегда в неизменные тёмные джинсы, футболку и рубашку. Он тоже смотрит на неё с жалостью, но Анна чувствует, что его жалость другая.
Его жалость не острая и не колючая. Не унижающая. Его жалость тесно замешана с любовью — он единственный, кто не отказался от неё после того, как врачи поставили окончательный диагноз. И, возможно, именно брат останется рядом с Анной в конце пути, когда однажды днём она окончательно забудет саму себя.
А пока… в зеркале отражалась худая сутулая девчонка, небрежно натягивающая на исцарапанные ноги светлые джинсы с несколькими пятнами от акриловых красок, которые так и не удалось отстирать до конца. Тощеватые руки расчёсывали и заплетали в по-модному небрежные косы соломенного цвета волосы.
— Анна, меня зовут Анна, — тихо произнесла Анна, вновь пытаясь запомнить черты отражающегося в зеркале человека. Запомнить себя.