Вспышка. Оцепенение. Границы. Отсутствие границ.
Ты шагаешь вперед изо всех сил, но так медленно, что приходишь не вовремя. Ты, кажется, опоздал. Тебе мерещатся всполохи, шум, боги Древнего Египта, жатва. Жатва тебе не мерещится. Стрелять совсем не сложно — беретты продолжение твоих рук, руки всегда жаждут нежности, крови или наживы. Ты весь перепачкан кровью, купюр так много, что ими впору бы заткнуть сердечные раны.
Рана в сердце. Ты ловишь чужой взгляд напротив. Ему грустно? Он сожалеет? Какая разница, ведь Костя все равно убьет тебя. Ты не знаешь, кто из вас больший Иуда. Ты или Костя? Костя или ты?
Ты и Костя…
Ты вспоминаешь прошлое, ведь у вас общее прошлое. Неприлично много общего. Он видит в тебе только шута и шестерку, но не гнушается использовать. Порой Костя даже может сказать тебе: «спасибо». И тогда ты не чувствуешь ничего, кроме удушающего унижения по поводу собственной щенячьей радости. Ты действуешь согласно своей выдуманной инструкции, когда тебя отправляют в очередное преступное логово раз за разом. Та легкость, с которой удается вживаться в роли, удивляет даже тебя.
Ты завороженно смотришь на стопки купюр. На них ты мог бы купить себе новую жизнь, на них ты мог бы продлить жизнь тем, кого больше нет рядом. Все решают деньги и власть. Любовь больше ничего не решает.
Гром медленно упирает в тебя дуло табельного. Ты просишь хриплыми, гулкими словами, а мысленно умоляешь, выстрелить. Тебе почему-то так холодно, что начинает трясти. Ты почти готов умереть ради этих ублюдских бумажек.
Ты в абсолютном отчаянии.
Ты думаешь, хорошо, что Костя никогда не узнает. Ты думаешь, хорошо, что Гром так ничего и не понял. Ты надеешься, что его пули окажутся проворнее твоих. Только вот Гром не стреляет. За его спиной кто-то еще.
Ребенок.
Ты даже не чувствуешь слез и того, как они катятся по щекам. Ты ранил Костю и ранил смертельно. Он падает, и ты видишь все как в замедленной съемке. Воздух теперь становится каким-то вязким, и ты тонешь в нем, как в воде, связанный по рукам и ногам. Ты не можешь вынести того, как мальчик — как Игорь Гром смотрит на тебя. Ты знаешь, что такое уже никогда не заживет.
Рука дрожит, и ты направляешь оружие на ребенка. Ты будто пытаешься защититься от него. Тебе так страшно, что ты больше не можешь дышать.
И поэтому ты падаешь.
И поэтому Костя пытается пресечь твои попытки к сопротивлению. Ты упорно стараешься смотреть в его глаза, но не можешь поймать фокус, ты больше не чувствуешь вибрации времени.
Костя желает тебя уничтожить.
Браво.
Костя делает все правильно — так ты думаешь.
Браво!
Только тебе до сих пор катастрофически страшно. Ты даришь Косте на прощание еще несколько пуль. Твои руки совсем ослабли, поэтому ты не можешь приобнять его, не можешь попросить прощения. Не можешь сказать, что тебе жаль, что ты жалок.
Ты не можешь сказать, что, как ни старался, так и не смог стать для него хорошим другом.
Ты уже никогда не скажешь, что у тебя тоже были чувства, что со всей нежностью, на которую только был способен, ты любил, как Костя улыбался.
Ты любил его.
Ты умираешь.