Первая птица, вырвавшаяся из-под его ладоней, была невероятно яркой, но неуклюжей и, наверное, аляповатой. Она выпорхнула, но не пролетев и полуметра, рухнула на подоконник. Склонив голову, наблюдала она за миром и делала несмелые шаги кривоватыми лапами, неспособными удержать пухлое туловище. Подобно птице, первые шаги делал и Эрик.
Год или два прошли почти незаметно, если не считать птиц всех мастей и видов. Толстые и худые, яркие и блёклые, визгливо поющие и едва слышно что-то скрипящие. Они были разные, схожие лишь в том, что выглядели незавершёнными, будто слепленными на скорую руку из куска пластилина, случайно оказавшегося под пальцами. Эрик же использовал любую возможность, чтобы совершенствоваться.
Эрик был рад, когда после всех трудов однажды с его ладони на белый пластик подоконника тихо спрыгнул воробушек. Самый обычный, с невзрачными коричнево-чёрными пёрышками, серой грудкой и глазками-бусинками. Воробушек чирикал, бодро прыгал к раскрытому окну и, добравшись до края, выпорхнул на улицу. Он был совершенно обычным, и оттого ещё более живым.
С тех пор птицы, срывавшиеся с его ладоней, выглядели куда аккуратнее. Синицы были синицами, галки словно сошли с картинки, и даже самая настоящая жар-птица выглядела не дешёвой размалёванной куклой, а прекрасной, сильной и невероятно важной. В каждой из птиц, если приглядеться, можно было найти пару недочётов, но все они лишь придавали созданиям глубины.
С каждым новым творением Эрик чувствовал себя увереннее. Волшебство, возникшее будто совсем случайно, со временем стало ручным и покорным, позволяя всё лучше и точнее придавать форму мыслям и чувствам. Эрику временами казалось, что и у него самого за спиной есть огромные крылья, которые стоит только распахнуть и тут же взлетишь.
Но самое чудесное видел Эрик в том, что его птицы приносили радость другим. Заставляли смеяться и плакать, смело идти навстречу любой проблеме, или же тихонько оглядываться назад и вспоминать, что есть дом, где всегда ждут. Птицы находили отклик в чужих глазах, мыслях и сердцах. Именно с одной из птиц однажды к Эрику пришёл Дей, ставший парню лучшим другом.
День за днём птицы становились всё прекраснее, сильнее и ярче. Эрик же, стоило лишь новой птице покинуть его руки, на мгновение ощущал пустоту в груди, будто от него отделялось что-то важное, что-то, что обычно хранят глубоко-глубоко в душе, пряча от всех. С заразительной улыбкой Дея чувство пустоты растворялось, сменяясь радостью.
— Подумать только, в мире ещё не перевелись люди, способные делиться с другими теплом. Дарить надежду, веру, любовь и счастье. Невероятно, не правда ли? — Скорее рассуждал, чем спрашивал, Дей, сидящий на подоконнике и глядящий на снегирей, весело прыгающих на ветке за окном.
— Да, наверное. Вот только мне кажется, что с каждым новым творением сил во мне остаётся всё меньше, — с грустной улыбкой произнёс Эрик, потирая уставшие глаза. Те понемногу теряли цвет, что, конечно, беспокоило Эрика, но не мешало ему создавать чудесных птиц.
— А ты надеялся на бесконечный источник, откуда можно будет брать пригоршнями яркие краски, мысли и чувства, ничего не отдавая взамен? — рассмеялся Дей, отвлекаясь от пейзажа за окном и поворачиваясь лицом к собеседнику, который последний год с трудом вставал с кровати. — Чем сильнее творения, тем слабее творец. Ты отдаёшь частицы собственной души, логично, что рано или поздно наступит конец.
— А что же тогда останется мне? — спросил Эрик, приподнимаясь на подушках, чтобы дотянуться до стакана с водой. Потревоженный огненный чиж возмущённо запищал в складках пледа. Этот яркий птенчик появился лишь полчаса назад, но уже успел прочно обосноваться на коленях у творца.
— Вечность. Разве этого тебе мало?