—.. Ты подстрелил меня, сукин сын!
Это уже не входило ни в какие рамки, блять. Они, конечно, думали, как будет сложно вести роман, сражаясь на два разных фронта, но не стрелять же друг в друга для «правдоподобности». Мог бы и промазать для приличия и уважения.
С рыжим, к счастью, всё в порядке, не считая его новой рубашки. Плечо заштопал Огай — он из того малого круга людей, который знал о них. Реагировал он неоднозначно: вроде и против не был, но и вслух не одобрял. Дазай считал, что Чуя у Мори является рычагом давления. Он рано или поздно столкнёт их лбами и заставит выбрать между агентством и ним же, как чуть не произошло сегодня. Босс прекрасно знает, что Осаму выберет Накахару.
— Чуя, тебе стоит принять тот факт, что Огай манипулирует тобой, чтобы вернуть меня, — Осаму хочет помочь юноше протереть мокрую голову после душа, но тот остаётся неприкосновенным: шипит и посылает к чёрту.
— Так а что тебе, блять, мешает? — Он сам, через боль в плече, вытирает волосы почти насухо от злости.
Дазай дёргает уголком губ, не в силах улыбнуться — выходит виноватая ломаная улыбка. У него на душе скребёт. Он сделал Чуе больно. Его Чуе. Да Дазай на крови может поклясться, что не планировал стрелять, просто так вышло.
Давящее, очень неуютное молчание затянулось. Накахара смотрел в сторону, лишь бы не на партнёра, а Осаму — точно на него. Вернее, на тонкую шею, что открылась его взору; шляпы на коротышке нет.
— Чуя...
— Уже поздно, я сплю здесь. — Он грубо перебивает, хмуря тонкие бровки. Детектив заметил это даже будучи за его спиной. Чуя неумолим.
Дазай, убедившись, что возлюбленный улёгся, выключил свет в гостиной, а сам поплёлся в спальню.
— Спокойной ночи, Слизень.
В ответ ожидаемая тишина.
***
Свет от телефона падал на слегка веснушчатое лицо — летом на его бледном лице их стало порядком больше, хоть сейчас и было начало осени. Наверняка болван Дазай думает, что Чуя не разговаривает с ним только потому, что тот подстрелил. Не в этом даже, блять, дело. Просто... Он почему-то усомнился в «а если бы». А если бы он и правда был перед выбором, неужели Осаму бы выбрал тот гадюшник? Накахара сглатывает и переворачивается с живота на здоровый бок, поджав губы. Ему... Обидно, что ли.
Потому что ради Дазая, он был бы готов предать мафию.
Да, тот был до ужаса невыносимым имбецилом, но он — единственный человек, который показал ему себя. Дазай ведь... Он был буквально всем.
Усталость всё-таки взяла своё, рыжий отложил мобильный и потянулся. Сначала ему почудилось, будто рука задела что-то мягкое, когда на том месте должна была быть пустота. Но нет, это не галюны от стресса, а всего лишь Осаму, которому, с какой-то стати, не спится. Он целует рыжего в ладонь, а тот старается вернуть свою руку; щекотно, вообще-то, а он тут обиженку строит.
— Иди спать, — пальцами он ловит чей-то охуеть какой длинный нос и зажимает.
— Да как я могу, когда Чуя спит на диване?
Рыжий затылком чувствует, как сзади улыбаются, а потом нагло, совсем легко поднимают его и устраиваются за спиной, утыкаясь носом в изгиб шеи. Излюбленный жест нахуевертевшего Осаму Дазая.
Соукоку слишком долго знают друг друга, поэтому особого труда понять, что будет дальше, не нужно: складывать два на два Чуя умеет. А Дазай умеет не только манипулировать, но и извиняться.
Носом он ведёт за ухо, шепча тысячу извинений. Чуя его уже не слушает, потому что Дазай, чёртов искуситель, знает его слабые места. Его дыхание опаляет ушную раковину и становится порядком щекотно, от чего хочется вжать голову в плечо. Рыжий это и делает, а Осаму переходит от слов к делу, перемещая руки под рубашку. Он оглаживает нежную бархатистую кожу, ведя кончиками пальцев, касаясь любовно и искренне. Так, как никогда бы никого не трогал, кроме Чуи. Ему хочется этим телом обладать с каждым разом всё больше, находить новые эрогенные зоны не любовника — любимого. Дазаю нравятся шумные вздохи мафиози, тихие стоны и стоны на грани всхлипов. Потому что понимает — до такого состояния он доводит его сам и слышит, видит его такого только он.
Пальцы ловко забираются под домашние штаны (и когда он успел их переодеть?), а вместе с этим — под бельё, нащупывая пока ещё не вставший член. Накахара поёрзал, хватаясь руками за руки парня, ещё кое-как пытаясь протестовать. Он, значит, думает о том, как дальше будут развиваться их отношения, жизнь, а этот похотливый клоун заслужит прощение дрочкой? Чуя вот вообще против. Мысленно. А не мысленно поворачивает голову к Осаму, обхватывает его щеки ладонями и ловит чужие губы своими, признавая этим поцелуем своё поражение.
Дазай не останавливается и водит по стволу, ловит тихие томные вздохи губами и снова шепчет в них же тонну извинений. Его блядский голос возбуждал чуть ли не сильнее движений рук на члене, Чуя откидывает голову назад, задыхаясь от ощущений — Осаму стал стимулировать быстрее, играясь с поджатыми яичками. Рыжий стонет в голос, вырывается имя своего парня. Шею детектив, к слову, тоже не обделил, оставляя яркие засосы на молочной коже.
Приятная судорога Чуи стала внезапной для обоих, он кончил в руку Осаму и несколько секунд пытался отойти. Ещё минуту он потратил на то, чтобы наконец повернуться лицом к Дазаю, потому что шея у рыжего уже начала болеть.
— Я весьма убедительно извинился? — Вытирая руку салфеткой, между делом спросил суицидник.
— На тройку, — Накахара встал с дивана, чуть пошатнувшись — ноги затекли, что тысяча маленьких иголок сейчас неприятно пронзали мышцы. Он хотел спать. А раз Дазай попытал удачу, то можно было и пойти в спальню. — из десяти.
Осаму хмыкнул, шустро поторапливаясь за Чуей для продолжения банкета. Ибо его стойкая любовь больно упирается ему в ширинку.
— Чуя...
— Я хочу спать, душ в твоём распоряжении, не трогай меня.
— Это не по-напарнически.
— Сказал тот, кто, блять, выстрелил в меня.
— Я уже извинился!
— Ну значит, — рыжий накрывается одеялом, сверкнув глазами, — этого недостаточно.
***
Дазаю и правда пришлось идти в душ, потому что стояк был ну просто каменным. И это только при факте надрачивания партнёру. А в итоге! Никакой взаимопомощи, хоть он и накосячил.
Чуя, когда Осаму вышел, должно быть спал. Никаких телодвижений не было, кроме как мирного дыхания. Что ж, и в этом есть своя больная эстетика. Он ложится рядом, на другую сторону постели и хочет укрыться, но почти всё одеяло Накахара перетянул на себя. Детектив старается аккуратно выдернуть хотя бы маленькую часть, но когда это удаётся, Чуя снова дёргает на себя, вслух усмехаясь. Не спит. Дазай принимает это как вызов и снова тянет на себя, сильнее, да вот только Накахара дёргает так сильно, что тот оказывается на полу под заливистый смех сверху.
Рыжая макушка показывается очень скоро, на лице — довольная улыбка. Он облокотился о кровать и наблюдает за этим представлением.
— Ну и как там погодка снизу?
— Знаешь, поддувает. И как ты только живёшь? — кряхтит шатен, но его попытки встать с треском проваливаются прилетевшей в лицо подушкой.