Плетеные сандалии чуть шуршали по запылённым песками каменным плитам. Складки тог учёных мужей шелестели от невидимого сквозняка. Пахло тысячами свитков, чернилами и, совсем немного, сырым ветром Нила.
Смуглый лекарь задумчиво держал один из бесценных текстов у себя в руках, рефлекторно скребя ногтем большого пальца по резной дощечке. Вблизи от него, на одном из мраморных плоских камней заменяющих столы, лежал ещё целый ворох таких-же свитков, некоторые из которых были написаны на уже мертвых языках. Даже клинопись была.
Казалось, что ничего не способно оторвать его от смазанных временем строчек, как сбоку раздался вопрошающий юношеский голос.
- Нижайше прошу прощения, господин, позвольте узнать, долго ли вы будете занимать схолии Аристофана?
Подняв глаза, смуглый лекарь несколько секунд ловил взглядом образ возникшего перед ним бледного и светлоглазого поэта. Тот, облаченный в простую холщевую тогу, чуть доходящую до коленей, неловко переминался с ноги на ногу.
- Аристофана? - лекарь растерянно осмотрел стол. - Как он сюда попал? Берите конечно, молодой человек, я наверно перепутал.
Юноша просиял, и легким движением притянул скрученный в трубочку пергамент к себе, сразу же его разворачивая.
- Ах, благодарю, я уж думал что не окупятся мои затраты на сегодняшнее путешествия, и я не смогу воочию узреть гений современной комедии! - казалось, радости светловолосого не было предела. - Невозможно не любить Аристофана, особенно «Вавилонян», что вы думаете?
- Да, да, конечно, молодой человек, - рассеянно отмахнулся лекарь, всматриваясь между строк своего медицинского трактата.
- Вот вы, вижу, - не унимался юноша, - ученый муж, спасающий жизни простых людей. А ведь и у вас должен быть любимый комедиограф! Или вам боле по нраву драма? Кто ваш фаворит среди поэтов и философов, господин?
- Философов? - лекарь рассеянно поднял взгляд. - Довлатова люблю сильно, все книги читал.
И сразу же опустил глаза. Однако, спустя пару секунд его зрачки резко расширились, кожа побледнела, и всё внимание обратилось к поэту, который одарил его ну очень странным взглядом.
- Довлатов? Чудное имя для гражданина свободной Греции, - юноша призадумался. - Хотя я тоже люблю двадцатый век, правда поэзия мне больше импонирует. Маяковский и Есенин наше все, согласитесь?
Смуглый лекарь удивленно поднял брови, и несмело улыбнулся.
- Само собой! Я например считаю, что с XXII века поэзия потеряла свою пластичность, и да, - он протянул раскрытую ладонь юноше. - Академик Конюхов Петр Алексеевич, историк, ищу работу для диссертации, а вы?
Под его тогой блеснула серебристая подвеска, по-незнанию которую можно было принять за украшение. Однако, молодой человек сразу узнал в ней так похожий на его собственный нейтринный маяк, выдающийся строго после прохода всех комиссий Академии Времени РФ.
Юноша крепко пожал протянутую руку.
- Студент пятого курса литературного института Горького, Кудрявцев Антон, собираю информацию на диплом. Вы из какого года? Я из 3014.
Не совсем лекарь улыбнулся шире.
- У меня 3016, совсем рядом, будем знакомы.
Рукопожатие закрепилось ответными открытыми взглядами.
Учёные мужи ходили по мраморному полу библиотеки, ещё целой.
Тысячи рук перебирали бесценные для человечества свитки, ещё не сожжённые.
Тысячи пар ног носили будущих вершителей мировой истории, ещё живых.
Миллионы людей делали первые шаги в сторону светлого будущего, ещё не смелые.
Два коллеги смотрели друг на друга и улыбались, условившись встретиться в августе 3017, и выпить по кружке пива за науку, машину времени и отечественных литераторов, ещё не существующих.
Время шло.