Кольцо из белого золота

      Леви купил кольцо ещё в Митрасе, в той поездке, где Эрвина после не самой удачной миссии в очередной раз вызвали на ковёр.

      Купить такую побрякушку на деньги солдата разведки он никогда бы не смог, но жирные столичные свиньи, у который Леви под шумок пришлось наворовать добра, вряд ли от этого обеднеют. Разинут свои широкие рты, сморщат сальные лбы, начнут верещать полицейским в целом и Найлу Доку в частности, а потом закатят очередной бал в честь дня рождения кокетливой дочки министра, обожрутся пирожных, перетрахаются и забудут.

      Забрать краденное — не воровство.

      А вот Эрвин его подарок не забудет, не напьётся до беспамятства и не будет тупо хлопать на него глазами на следующий день. Эрвин вообще мало что забывает: у кого сколько отгулов за месяц накопилось, сколько у Майка пар обуви, сколько раз глаз Леви способен дёрнуться от криков Ханджи. Сколько кубиков и так недешёвого сахара он может кинуть в свой чай, пока Леви не видит, в конце концов, сколько раз ему нужно провести губами по бледной шее, чтобы капитан простил его за рандеву с важными бумагами после отбоя.

      Леви кратко улыбнулся своим мыслям, растирая внезапно похолодевшие от волнения руки.

      Ювелир не спрашивал, откуда у Леви столько денег, да и не то чтобы его это должно волновать — здесь без разницы, чего у тебя и сколько. Ему платят, он исполняет. Поэтому когда подмастерье — худощавый, больного вида парнишка — вынес Леви его заказ, он спокойно протянул ему увесистый мешок монет.

      Кольцо из белого золота в чёрной бархатной коробочке сияло, словно одинокая звезда на тёмном ночном небе. Как улыбка Эрвина, его милого жениха.

      Даже подумать страшно. Но думать, к счастью или к сожалению, много и не пришлось, время все как-то неподходящее было: то титаны подкопом внутрь стен проберутся, то Эрвин рукой домахается и в больницу сляжет, то переворот случится, то опять Эрвин с его ошеломительными идеями, включающими поездку в Шиганшину в один конец. Леви с такими планами не о помолвке грезил, а о том, как не поседеть в процессе и куда, чёрт его дери, делся Майк. Эрвин о нем почему-то молчит.

      «Что не срачка, так болячка!» — так дядя Кенни говорил, еще когда Леви под стол бегал. Правда сложно сказать, сколько ему точно лет было.

      Кенни вообще часто прав был, если не всегда. Страшный был, как чума, а мысли в голове умные крутились, даже если сразу по лицу и не скажешь. Только в одном, хрыч старый, прогадал.

      Сыворотка титана. Жидкость, способная превратить любого, кроме члена семьи Аккерман, в неразумного титана, доверенная Леви как Кенни (земля ему пухом), так и Эрвином; штука, которую Леви должен был вколоть умирающему солдату. Слава Стенам, даже в проклятой Шиганшине таких случаев не было — Леви никогда не ладил с иглами.

      Сколько ж шуму из ничего. Ханджи, носившаяся с шилом в заднице по всему штабу, Моблит, бегающий за ней с тетрадью в руках и блеском в глаза. Солдаты, сидевшие с непривычно умными и восторженными лицами. Да даже Эрвин — его Эрвин — который почему-то всё ещё стоял в простой рубашке с пустым рукавом и брюках, а не в свадебном пиджаке.

      Леви пообещал это исправить. И обещание своё сдержал.

***

      Леви проснулся к одиннадцатому часу, аккурат к своему позднему завтраку. После окончания войны уставший за годы нервотрёпок и сильных физических нагрузок организм решил забрать своё, и теперь он едва мог продрать глаза до обеда; кутался в пуховые одеяла («гнездися», как любил шутить Эрвин), притягивал к себе разгоряченное тело, утыкался носом в шею и спал так, что и артиллерией не разбудить. Леви уверен, что заявись прямо в центр этой комнаты Колоссальный титан, он бы и ухом не повёл.

      Чего, на удивление, не скажешь об Эрвине. Этот человек, проведя в разведке гораздо больше времени, кажется, вообще перестал испытывать какую-либо усталость. Ложился спать часов в двенадцать, а вставал каждый раз в шесть, как по будильнику. Леви не раз говорил, что это бессмысленно, что нужно больше отдыхать, а ранний армейский подъем этому никак не способствует, но Эрвин только пожимал плечами, улыбался виновато и спихивал всё на привычку. Привычка привычкой, но за полгода, проведённых в их деревянной хижине, а не в командорских покоях, при желании от неё можно было избавиться.

      Хотя не ему жаловаться на чьи-то привычки. Леви, не пытаясь скрыть легкий смех (наконец, в их доме он может себе это позволить), вспомнил, как сам пару дней назад перетёр всю спальню только потому, что Эрвин чихнул. И теперь, в этой сияющей чистотой комнате, он готов начать свой день.

      Леви бодро (насколько это возможно с его травмированной ногой) управился с ванными процедурами, несмотря на неутолимое желание ворваться на кухню прямо так, нагим, с растрёпанными волосами, лишь бы поскорее увидеть Эрвина. Увидеть, как удивление плавно перетекает в безграничную радость, может быть, даже на грани слёз.

      Сегодня особенный день. Сегодня Леви готов.

      Не теряя больше ни минуты, он направился на первый этаж — туда, где Эрвин в льняных рубашке и штанах — подарок от офицера, чьего имени Леви всё никак не мог вспомнить, — уже вовсю хозяйничает на кухне, готовя поздний завтрак.

      Смита можно было расцеловать хотя бы за это.

      Как раз к тому моменту, как Леви приблизился к нему, тот повернулся лицом к лестнице, услышав торопливые шаги из спальни. Леви пришлёпнулся к большой груди, обвив руками талию Эрвина, и прислушался к успокаивающему звуку сердцебиения.

      Ту-дум-ту-дум.

      Ты-здесь-ты…

      А дальше почему-то не шло. Впрочем, Леви в последнее время и так жаловался на слух — грохот громового копья под ухом никому не пойдёт на пользу.

      — Доброе утро, — поприветствовал его Эрвин, утыкаясь в чуть влажные волосы носом, и мягко провёл руками по спине. — Хорошо спалось?

      Леви одобрительно промычал куда-то в теплую грудь, но, собравшись с мыслями, чуть отстранился и взял уцелевшую руку Эрвина в свою.

      — Как раз пока спал, кое о чём подумал. В смысле, я думал об этом давно, просто всё как-то не до этого было. Может быть, боялся, но, — Леви вздохнул, с улыбкой глядя прямо в голубые глаза, — сейчас я точно уверен. Когда ты нашел меня в Подземном городе, я был не более чем крысой, рыщущей в поисках еды, денег и убежища, — в знак протеста брови Эрвина недовольно сошлись, и он было открыл рот, но Леви легонько приложил палец к мягким губам, призывая помолчать и дать ему высказаться. — Да, я помню, тебе не нравятся мои нелестные сравнения, но сейчас я хочу поговорить с тобой максимально честно. Так вот, в тот день, когда я увидел тебя — ангела, сошедшего откуда-то с небес, с поверхности, — я не мог сдержать гнева и обиды. На тебя, на себя, на обстоятельства. И после первой экспедиции, кажется, эти чувства не пропали. Только вот… Появилось что-то ещё. Когда, несмотря на мои угрозы и крики, окровавленную ладонь, ты вскочил обратно на коня, гордо уходя с поля боя, заранее зная итог, я почувствовал трепет. И уважение — ты не сомневался во мне даже тогда, видя что-то большее, чем юркую, грязную крысу. И из раза в раз, видя, что ты не мистический ангел, не дьявол, а человек, я проникался твоими идеями, твоими мыслями, тобой. Я не хочу следовать за Богом, я хочу следовать за тобой, Эрвин Смит. Как и моё сердце, отданное тебе давным-давно, будто ещё до нашей встречи.

      Руки Леви слегка подрагивали от волнения, но он упорно продолжал говорить.

      — Видя твои взлёты и падения, горе и радость, я не мог не испытывать гордость и благодарность за то, что ты делишь эти моменты со мной. И я храню в своём сердце каждый из них, но самый важный для меня — ну, помимо нашего первого поцелуя, конечно же, — Леви хмыкнул, смущённо отводя взгляд, — это день, когда мы стали свободны. Это война не закончилась бы без тебя, Эрвин, мы бы все не дошли до конца. И теперь, когда мирная жизнь начинает становится чем-то привычным, я бы хотел сделать ещё один шаг… Для меня это большая честь.

      Под удивлённый вдох Эрвина, Леви опустился на одно колено, второй рукой стараясь быстро достать чёрную коробочку.

      — Эрвин Смит, тринадцатый командор Разведывательного Корпуса и герой Парадиза, согласен ли ты стать моим супругом?

      Секунды ожидания длились бесконечно долго. Леви старался не обращать внимание и не морщиться от боли в ноге, устремив взгляд на очаровательное, шокированное лицо Эрвина, на его волшебные голубые глаза.

      — Нет.

      Что?

      — Мне жаль. Мне правда очень жаль, Леви. Это… Это очень больно, я понимаю. Прости меня Леви, мне ужасно жаль…

      Хватит извиняться, объяснись, чёрт тебя дери!

      — Всё так… сложно, — Эрвин смотрел куда-то в сторону, не пытаясь скрыть от Леви блеск непролитых слёз. — Я бы всё отдал, чтобы иметь возможность согласиться.

      — Я абсолютно ничего не понимаю, Эрвин. Давай просто… сядем и обсудим это нормально.

      Леви неуклюже встал, старался не обращать внимание на боль в груди и предательское жжение глаз, устремив взгляд на очаровательное, печальное лицо Эрвина, на его волшебные голубые глаза, кажущиеся сейчас абсолютно пустыми.

      — В этом нет никакой нужды, — Леви поклялся, что слышал блядскую, злую усмешку.

      Да о чём ты?!

      — Мертвецы свадьбу не играют, Леви.

***

      Леви проснулся к одиннадцатому часу, аккурат к своему позднему завтраку. После окончания войны уставший за годы нервотрёпок и сильных физических нагрузок организм решил забрать своё, и теперь он едва мог продрать глаза до обеда; кутался в пуховые одеяла, притягивал к себе прохладную подушку, утыкался в неё лицом, заглушая редкий плач, и спал так, что и артиллерией не разбудить. Леви уверен, что заявись прямо в центр этой комнаты Колоссальный титан, он бы и ухом не повёл.

      Только вот расплата за такой отдых — кошмары.

      Во снах Леви видит всевозможные ужасы прошлого, лица погибших товарищей, «альтернативные» развития событий, приведшие к ещё большему количеству жертв. Его мучает сожаление непринятых решений, колебаний, упущенного времени.

      Но самым большим кошмаром для Леви стали сны о будущем, в котором он никогда не сможет очутиться. И как будто этого мало, раз сознание услужливо превращает его самые светлые мечты в нечто, наполненное болью и разочарованием.

      Мы всё-таки дошли до конца, Эрвин.

      И он сам выбрал этот путь. В тот день, на крыше Шиганшины, он проявил благородство высшей степени, позволив самому дорогому на свете человеку уйти на покой.

      Может, Кенни и тогда был прав? Может, сыворотка титана всё же могла подействовать, просто он, Леви, ничего для этого не сделал?

      Леви не знает.

      Леви не помнит.

      Леви не хочет помнить.

      Леви устал. Только сейчас, в мирное время, это почему-то звучит безнадёжнее. Облокотившись на подушку, он перевёл взгляд на ещё одну несбывшуюся мечту.

      Не выбрасывать же его, в конце-то концов. Может, малышне ещё понадобится; Леви хоть и плохо видит, но то, как Фалько мнется рядом с Габи, топчется, да всё никак на серьёзный шаг не решится, не заметит только совсем уж незрячий. Или Габи. Он вообще в умственных способностях Браунов после нелепого тоста от Райнера: «Да здравствует победа, воины!» на королевском приёме стал сильно сомневаться.

      А кольцо из белого золото в чёрной бархатной коробочке продолжало сиять, словно одинокая звезда на тёмном ночном небе. Как когда-то улыбка Эрвина, его милого жениха.