Come Back Down to My Knees

Джейсон переминается с ноги на ногу, тяжело выдыхает, перекладывает сумку со своими вещами из одной руки в другую. В конце концов – настойчиво вдавливает кнопку звонка.

Пока ждёт, он успевает осмотреть крыльцо: на столике у входа стоит почти заполненная пепельница, под ним валяется пара пивных крышек – и от всё них же на когда-то белых перилах виднеются выщерблены.

Дверь открывается. На пороге стоит Лиз. Её светлые волосы завязаны в уже порядком растрепавшийся пучок, на лице прибавилось морщин. Он, если честно, не знает, что сказать. Он думал над этим в ночь перед вылетом и в самолёте, но, чёрт возьми, здесь не было правильного варианта.

— Давно не виделись.

Он пробует улыбнуться – чуть-чуть, несильно – чтобы придать своему лицу максимально дружелюбное выражение.

— Ага, — Лиз хмыкает. — Давненько. Сколько прошло? Лет пять? Шесть?

Джейсону нечего на это ответить. Она пропускает его внутрь.

Ему выделяют небольшую комнатку на втором этаже, в которой раньше жил сын Лиз, Джейкоб. Его взгляд сразу цепляется за несколько плакатов, висящих на стене и – упс – это что, порно-журнал выглядывает из-под матраца? Похоже, перед его приходом не прибрались.

Джейсон проходит вглубь комнаты. Сейчас Джейкоб, насколько он понял, съебался в город, в колледж. Он даже немного завидует ему.

Джейсон скидывает сумку на кровать, ставит на зарядку мобильник, батарейка которого сдохла ещё в метро, поправляет кепку и возвращается к Лиз. Та ждёт его на кухне с двумя бутылками пива. Они садятся за стол.

— Значит, первый лейтенант.

Он кивает.

— Лучший из лучших. Идеальное личное дело.

Ему очень хочется пошутить, мол, не такое уже и идеальное, но он упрямо молчит и лишь снова кивает.

— Отец гордился бы.

Джейсон кривится. Пиво начинает горчить. Он смотрит на неё.

— Похуй.

Она долго смотрит в ответ, пока, наконец, не поднимает свою бутылку как для тоста.

— Похуй.

Завязывается разговор, и они перемещаются на диван в гостиную. Оказывается, даже спустя столько лет им ещё есть, что обсудить и чьи косточки перемыть.

Когда пиво почти заканчивается, а Джейсон откидывается на спинку дивана и глядит в полоток, он решает спросить:

— Почему ты вообще пригласила меня?

Лиз хмурится и какое-то время молчит.

— Не знаю.

Джейсон даже не поворачивает к ней головы. Он ожидал какого-то такого ответа. Она продолжает:

— Когда я это сказала, мне вроде как казалось, что так будет правильно. Знаешь, я всё думала, увидимся мы ещё когда-то или тебя пристрелят раньше, так что… не знаю, — она качает головой, сдаваясь. — Но не раскатывай губу, здесь тебе не приют. Через месяц вылетишь отсюда как пробка, — Лиз скалится и доканчивает свою бутылку.

Джейсон усмехается.

Когда она уходит, чтобы принести им ещё по одной, у него появляется возможность внимательнее осмотреть гостиную.

Посреди комнаты стоит низкий журнальный столик, с правого и левого фланга на него наступают два продавленных кресла. На подлокотниках виднеются замытые жирные пятна. Джейсон уже видит, как пьяный муж Лиз и его дружки играют здесь в блэкджэк каждый субботний вечер.

Его взгляд скользит дальше, на комод, нижние ящики которого, видимо, уже давно не закрываются до конца. На нём стоит несколько фотографий в дешёвых рамках – свадьба, пляж, рыбалка – ваза с искусственными цветами и какие-то ебучие статуэтки.

Он ненавидел, когда его заставляли вытирать пыль со всего этого дерьма.

Блять.

Джейсон отрывисто выдыхает и трёт ладонями лицо.

Блять.

Блять, она в точности повторила судьбу их матери, она понимает это? Даже их фамилию дала муженьку, породив ещё одно семейство Колчеков. Ему будто снова пятнадцать. Нахуя он вообще вернулся? Эта дыра ещё глубже, чем развалины шумерского храма.

Он стискивает зубы, борясь с настойчивым желанием «вылететь отсюда как пробка» прямо сейчас. Ему так сильно нужен отдых, перерыв, таймаут. Он бы всё отдал, просто чтобы поставить жизнь на паузу. Но она стремительно неслась вперёд – и волокла его за собой, пока он собирал затылком все ступеньки, камни и прочие неудобства.

Лиз возвращается как раз вовремя, чтобы не дать ему уебаться головой о стену. Она передает ему ещё несколько бутылок, отрывает между диванными подушками пульт и усаживается на своё место. Поставив между ними миску с чипсами, включает телек. Жвачка для мозгов, отлично. Джейсон, наверное, мог бы просидеть так до самого вечера, вперившись глазами в экран, но на середине какого-то тупого шоу Лиз произносит:

— Что-то случилось.

Джейсону не нужны уточнения, чтобы понять, о чём она.

— Операция пошла по пизде и…

Лиз машет рукой, обрывая его.

— Я уже слышала это. Меня интересует, что произошло на самом деле.

— Ты не представляешь, сколько бумажек о неразглашении я подписал, Лиз. Они отпустили меня, только вставив прослушку в задницу – так что, поверь, ты не хочешь ничего об этом знать. Государственная тайна.

Она кивает и больше никогда не поднимает эту тему.

Лиз не верит ему ни на секунду.

* * *

Джейсон заваливает себя работой. Он уходит рано утром, когда в булочную на углу только-только привозят свежий хлеб, и возвращается ближе к ночи. Ему не то чтобы нужно это, но Колчек руководствуется двумя вещами. Во-первых, он понимает, что деньги на его счету в банке хоть и составляли довольно приличную сумму, были не бесконечными. Во-вторых, он боится оставлять себя болтаться без дела.

Работа – выход. Лучший, что он может придумать, и, пожалуй, единственный, что у него есть.

Джейсон выключает воду. От слишком высокой температуры голова немного кружится, и он даёт себе пару секунд, чтобы прийти в себя.

Он привыкает ко всему как-то чересчур быстро. Душ перед сном, мягкая подушка под башкой, созвоны с Ники стабильно раз в два-три дня, холодное пиво в холодильнике – только спусти свою задницу на первый этаж.

Появляется ощущение, что где-то его знатно наебали.

Джейсон наскоро обтирается полотенцем, натягивает шорты с футболкой и тихо съёбывает в отведённую ему комнату.

Наверху он дежурно окидывает взглядом комнату, вечно освещаемую настольной лампой, направленной в стену, и запирается.

Сегодня ему, наконец, удалось переговорить с Рейч. У той в жизни происходил полный пиздец, и спасалась она только тёмным нефильтрованным. ЦРУшники злопамятные гады. Она потеряла большую часть связей и в целом старалась не отсвечивать.

Но у неё получилось узнать.

На Салима не вышли. У них вообще не было зацепок – тот как сквозь землю провалился.

Это было всё, что Джейсон мог получить, и он не имел права просить о большем.

Он надеется, что Салим в порядке.

Джейсон взъерошивает волосы – на висках те слишком отросли, и он подумывает заглянуть в парикмахерскую или, может, спросить, есть ли у Лиз машинка, чтобы разобраться с этим самому.

На днях Колчек собирается валить – его уже порядком подзаебали бесконечные кошки-мышки с мужем Лиз и знакомые лица, время от времени мелькающие на улицах.

У него уже есть несколько вариантов съёмного жилья, один из которых – в ёбаном Лондоне. Джейсон готов был рассмеяться себе в лицо, когда просматривал объявление.

Дохлый номер.

Слишком опасно, к тому же он даже не уверен, захочет ли Салим ещё когда-то видеть его рожу.

Джейсон ловит себя на том, что нарезает круги по комнате, останавливается и садится на кровать.

И всё же, тот не шёл у него из головы. Колчек зациклился. Храм не отпускал его.

Джейсон снова и снова прогоняет в голове повторяющиеся сценарии. Добрая половина заканчивается его гибелью – чаще медлительной, чем нет. В большей части из этой половины он жертвует собой, чтобы спасти Салима. В коридорах, в логове тварей, на поверхности. Джейсон умирал там сотни раз, заслоняя собой Османа.

Иногда он думает о том, что мог бы сказать ему и чего говорить не стал бы.

Часто он вспоминает, как Салим прижал его к стенке, придушив своей железякой.

Джейсон усмехается себе под нос и откидывается на кровать. Он не уверен ни в чём в своей ёбаной жизни, кроме одного – если бы тогда Салим приказал ему стянуть штаны, он бы так и сделал.

Джейсон выуживает из кармана тюбик с кремом, кладёт его рядом, другую руку запускает под резинку шорт.

Да, он стащил крем для рук у собственной сестры. Насколько жалким по шкале от одного до десяти это его делает?

Он медленно гладит себя и жмурит глаза, пытаясь сконцентрироваться. Если бы… если бы…

Он отпускает его и разворачивает лицом к стене. Воздух обжигает лёгкие. Кирпич сдирает кожу на щеке. Заломленные руки ноют – чужие давят на бёдра и бока, и Джейсон отплывает.

«Твой рот пора бы вымыть с мылом».

У него поджимаются пальцы на ногах, и он непроизвольно сильнее сжимает кулак.

Блять. Просто блять.

Потом, когда наколенники глухо стукаются о пол, а кепка отброшена в сторону – жёсткая ладонь стягивает волосы на затылке, а его руки смиренно сложены на бёдрах. Висок холодит дуло его собственного автомата. В тусклом свете ламп оно влажно поблёскивает от слюны. В этом нет ни капли нежности, но зато честности хоть отбавляй. В первую очередь, к самому себе. Он давится и загнанно дышит через нос, запахи вскруживают голову – и, в общем-то, он мог бы кончить только от того, как давит на глотку член.

Джейсон чувствует, как горят уши и шея, и останавливается лишь затем, чтобы стянуть шорты. Пятками он отпинывает их на угол кровати, чтобы не мешались, и переворачивается на бок. Крем – на самом деле не такой плохой вариант, если ничего другого под рукой нет. Уж точно лучше, чем слюна или вообще ничего.

Он начинает с одного пальца, но почти сразу переходит на быстрый темп, потому что не может терпеть.

Картинка в голове расплывается примерно на том моменте, когда он перегибает его через какой-то стол и заставляет шире раздвинуть ноги. Колчек почти слышит, как шуршит под подошвами песок, когда чужие ботинки врезаются в его, почти чувствует стальную хватку на загривке, когда он хватает его точно провинившуюся псину, – но даже не узнаёт помещение, что на этот раз подкинула фантазия.

Джейсон отчего-то знает, что Салим бы так не поступил. Он бы сделал хорошо. Он бы позаботился о том, чтобы сделать хорошо. Даже если бы это означало грубость, жестокость, что так были нужны ему, – позаботился бы.

Но Салима здесь не было.

А это был единственный язык, что Джейсон понимал.

Он становится на четвереньки, пряча лицо в подушке. Он помнит, как не верил, что такая позиция может быть удобной, но что ж, как выяснилось, он ошибался. Каждый писк оказывается задушенным глубоко в горле, каждый выдох – пойманным в синтетический наполнитель подушки. За это его вообще впору представить к награде.

Джейсон останавливается на трёх пальцах и, чтобы помочь себе, просовывает под живот свободную руку. Мышцы мелко дрожат, так что от не спадающего напряжения становится почти больно, а колени разъезжаются, пока мысленно он срывается на жалкий скулёж, прося отыметь его как последнюю шлюху.

Каждая мольба, что так и не срывается с губ, срывает рамки и убеждает Джейсона, что есть ещё одна вещь, в которой он может быть уверен: едва он окажется на члене Салима – выложит ему всё как на духу, поклянётся в чём угодно и продаст родину, может, даже заговорит по-арабски. Лишь бы сильнее, резче и быстрее, быстрее, быстрее.

Он бесшумно спускает в кулак и, тяжело дыша, замирает, удосужившись лишь отвернуть лицо от слюнявой лужи на наволочке. Сердце в груди заходится, оглушая.

Устало, Джейсон выпускает из себя пальцы и нервный смешок.

Пошатываясь, подходит к кучке грязного белья, что как-то сама собой образовалась возле сумки с его вещами, и обтирает руки о какую-то футболку, потому что это – проблемы утреннего Колчека, а сейчас он хрена с два попрётся куда-то.

Когда он возвращается в постель, глаза слипаются сами собой, а на душе снова гадко и пусто.

Джейсон стыдливо натягивает шорты и до самого утра забывается сном без сновидений.

* * *

Засохшие кровь и грязь противно тянут кожу и трескаются под палящим солнцем. Больше всего на свете хочется в душ.

Трясущимися руками – руками, которые, бросив валяться разряженный автомат в хижине, стали вдруг бесполезными, – Джейсон срывает с шеи жетоны. Сразу оба, ведь, ну, не мог же он потерять только один, верно?

Путаясь в пальцах, суёт их Салиму.

Он хочет только, чтобы Осман, весь такой тактичный и дохрена понимающий, со своими этими грёбаными добрыми глазами и спокойным мягким голосом, если и решит выкинуть их – сделает это, когда он не будет видеть.

Салим сжимает их в кулаке, точно это самая дорогая вещь, что у него есть – дороже даже, чем эта его ебучая палка.

Джейсон в панике ищет выход из сложившейся ситуации, думает, что в рюкзаке лежит перманентный маркер, думает, что помнит свой телефон наизусть, думает, что сейчас это поможет ему как мёртвому припарка.

Слишком опасно. Если звонки на его номер будут отслеживаться…

Джейсон делает шаг навстречу, зная, что должен стерпеть. Роняет голову, не смея смотреть в глаза. Насколько низко ты готов пасть, лейтенант Колчек? Слова подкатывают к горлу – каждое новое ничтожнее предыдущего. Он говорит:

— У меня сестра в Джорджии живёт.

И это совсем не то, что он хочет сказать, но уже – слишком.

Салим кивает – движение уверенное, оборванное усталостью. Салим сжимает его ладонь, его локоть, его плечо, его. Джейсон хочет заорать.

Джейсон поднимает взгляд, лишь когда Салим разворачивается к нему спиной.

* * *

Среда – законный и единственный выходной у Колчека, ведь и суббота, и воскресенье у него заняты подработкой в супермаркете.

Сегодня – среда, поэтому, перед тем как начать свой день, Джейсон долго и бесцельно пялится в потолок.

Он выползает из комнаты лишь к полудню и первым делом заглядывает в ванную, чтобы вернуть на место крем. На кухне, сложив ладони вокруг чашечки кофе, сидит Лиз, которая выглядит чуть более заёбанной, чем обычно. Наверное, это как-то связано с теми криками, что разбудили его с утра. Но, пожалуй, Колчек и сам выглядит не лучше, так что он решает не лезть.

В солнечном свете, заливающем подоконник и раковину, воспоминания о ночи кажутся далёкими и нереальными. Джейсон здоровается. Она кивает.

За компанию он тоже заваривает себе кофе, засыпает его сахаром и только тогда замечает, что из чашки Лиз давно не идёт пар. Наверное, замечает это и она.

— Тебе звонили, — говорит она, стоит ему сесть напротив. — На город. На мой номер. Хорошо, что я взяла трубку, а не Клинт.

Оу. Блять. Или, возможно, это – причина.

Лиз правда выглядит взволнованной, но Джейсон уверен, что она переживает больше не о нём, а о том, как бы не вляпаться из-за него в дерьмо. Не то чтобы он может её винить – в конце концов, никто не хочет одним воскресным утром увидеть на своём пороге федералов или ещё какой «привет» из прошлого.

Джейсон стискивает зубы, подбирается и отставляет в сторону кофе, судорожно перебирая в памяти тех, кто мог знать её телефон. Если только не…

Лиз продолжает:

— Какой-то твой армейский друг. Или типа того. Не представился, сказал, ты поймёшь. Дал свой номер.

Джейсона резко начинает тошнить.

Его ведёт в сторону, дыхание перехватывает, закладывает уши. Перед глазами темнеет, точно кто-то зарядил прикладом по затылку. В одно мгновение он не может пошевелиться, а в следующее подрывается с места, подлетает к раковине и подставляет лицо под ледяную воду. Лёгкие будто сводит судорогой, и это помогает прийти в себя.

И, да, блять, если до этого Лиз была взволнована, обеспокоена, сука, озадачена – то теперь она просто охуеть как напугана.

—Что за пиздец, Джейсон? У тебя проблемы? Ты знаешь, кто это был? Это как-то связано с тем, что тогда произошло?

Она вываливает это на него на одном дыхании, а Колчек не в состоянии обработать её поток сознания даже наполовину. Он дёргает головой – а вместе с этим, кажется, дёргается каждая мышца на его лице и всё его существо.

— Ничего не происходит, Лиз. Всё нормально, ладно? Это… это длинная история. Я думал, он умер, думал, погиб, окей. Блять, — на пробу он заглядывает ей в лицо, но та, похоже, его речью не впечатлилась. Он сдаётся: — Я всё объясню, договорились? А теперь, гони сюда чёртов номер.

* * *

Джейсон переминается с ноги на ногу, нервно выдыхает, поправляет футболку, приглаживает волосы и жмёт на кнопку звонка. Дверь открывается почти сразу, так что он едва ли успевает рассмотреть крыльцо. Взгляд цепляется разве что за совершено глупый и всё же отчего-то очаровательный коврик с надписью «добро пожаловать домой».

Джейсон давит ухмылку, вспоминая, как одним утром, толком не проснувшись, ответил на срочный звонок и умолял купить хотя бы его, а не тот, надпись на котором гласила «дом, милый дом» – потому что это уже слишком.

Дверь открывается. На пороге стоит Салим. Его волосы чуть спадают на лоб, лицо чисто выбрито. На нём светлая футболка и явно домашние штаны.

Джейсон смотрит ему в глаза – чёрные, тёплые и радостные-радостные – и, если честно, понятия не имеет, что сказать. Он думал над этим всю последнюю неделю, снова и снова представлял этот момент в ночь перед вылетом, но так ничего и не придумал.

— Давно не виделись.

Он улыбается – так широко, как только может, и, кажется, сейчас нахрен взорвётся.

— Ага, — Салим улыбается в ответ, у его глаз собираются гусиные лапки. — Я скучал, Джейсон.

Колчек точно знает, что на это ответить. Он кивает сразу же и несколько раз, перешагивает порог, где-то там же бросает свою сумку и сгребает Салима в объятия. Тот пахнет лавандовым ополаскивателем для белья, и выпечкой, и собой – и смыкает руки у него за спиной.

Он так ждал этого. Так ждал, что может только скомкать в кулаках футболку, когда Салим прижимается губами к его виску, щеке, губам. Выходит коротко, по-детски даже, как в средней школе перепугано забившись в угол раздевалки, ведь по итогу они оба просто лыбятся в поцелуй.

Потом, Салим пропускает его вглубь квартиры, не забыв вручить его вещи, до сих пор валяющиеся в дверном проёме, и запирает дверь.

На полочке, откуда он берёт ключи, остаётся лежать ещё одна точно такая же связка.