Священный Призыв Семерых

⠀Чун Юнь взволновано оттянул облегающий воротник от своей уже мокрой шеи. До боли в глазницах усердно рассматривая каждую давно знакомую детальку на изображениях карт в руках, он оказался загнан в ловушку, где с одной стороны — кропотливо штопорящая каждый лишний вздох темная-Ян-личность, а с другой — янтарно-золотой хищник, до того устрашающий своим, поразительно, спокойным выражением лица, что внутри всё стремительно переворачивалось с ног на голову. Чун Юнь насторожился и всевозможно сжался, гоняя кипячёную слюну по языку и между щёк, пока она наконец-то не ушла вниз, словно раскалённый уголь, оставляя скользкие опеки не только в горле Чун Юня, а ещё и на глазах «хищника», на его ушах, на его обаятельных органах. Словно Он реагировал на каждое мимолётное движение. На каждую капельку пота, неловко выступающую из вне. С каждым тяжёлым вдохом Его зубы на тонкой шее смыкались всё сильнее, вдавливались острыми клыками в вены по бокам, мешали чистой крови войти в мозг, мешали грязной из него выйти, создавая в этой маленькой коробочке сущий хаос и кошмар.

⠀Однако, малым краешком светлого сознания он старался понять, что это всего лишь его странные фантазии. Всего лишь бурная реакция на такое дивное, редкое зрелище, как сосредоточенный Син Цю.

Это ведь абсолютно нормально, правда? Люди, редко встречающие старых знакомых, безумно радуются, когда видят их лица в толпе. Так же люди испытывают страх, когда слышат непрошеный стук в их окно ночью: потому что это редкое явление. И, ох, серьёзный Син Цю — тоже. Не то, чтобы он всегда вёл себя как балбес, не то, чтобы ему серьезность была не присуща. Но видеть это со стороны — одно. Наблюдать, как он окунается в самообладание перед посторонними людьми и, подобно химере, воплощается в совершенно иного человека, это одно.

Стать участником — одним единственным участником этого невероятно напряжённого и давящего во всех аспектах шоу, это совершенно другое...

⠀Чун Юню не уделялось никакого внимания, однако он чувствовал себя ещё более жертвой, нежели во все вместе взятые глупые насмешки и издёвки до этого. Он знал, что на него отнюдь не смотрят, но как же чётко он собственной нервной системой следил за странным, иголками пронзающим давлением, липкой тяжестью воздуха, исходящим цунами напряжения, да так, что просто хоть стой, хоть падай, хоть кричи, хоть убегай, зови на помощь, проводи ритуал прямо здесь: хм, может, это тот самый злой дух, у которого оказался иммунитет на энергию солнца Чун Юня?

⠀Син Цю строго смотрит на свои карты, перемещает их в разные стороны, не торопясь, рассматривает комбинации. Чун Юнь сам согласился убрать любое временное ограничение, ведь намеревался помочь, пусть сам не особо-то и смыслил.

⠀Син Цю всегда нужно иметь всё. Всегда нужно быть идеальным во всём, в любых начинаниях, всегда побеждать, всегда получать большее. И он готов стараться, он готов учиться, он делает всё, на что способен, даже то, на что не способен, но делает, и Чун Юнь знает это, знает его озорное выражение лица, меняющееся как погода осенью, незаметно и мягко, способное испытать весь эмоциональный спектр за доли секунды, как никто другой. Он видел, как слёзы на лице Син Цю высыхали ровно за тридцать секунд, когда он пытался исправить свой почерк. Как ребяческий звонкий смех сменяло собою злорадное хихиканье.

И каким, черт возьми, волшебным образом его потрясло нынешнее выражение лица Син Цю? Как же этот высокомерный, поверхностный, немного злой и суровый, взгляд, может вынудить Чун Юня истекать по́том, как мороженое на солнце? Как нетронутые, без единой морщины, губы, могут казаться сейчас на сто миль дальше, чем до этого?...

— Чун Юнь.

Окликнутый юноша съёжился чуть ли не до размера букашки, чтобы спрятаться от сумасшедшего табуна бегущих по его спине безумцев-мурашек. Собственное имя ещё раз двадцать эхом отозвалось внутри черепной коробки, и Чун Юнь сидел, не двигаясь, как плюшевая игрушка, стараясь даже не дышать, чтобы сыграть свою роль идеально.

Его лицо стремительно приобретало насыщенно-вишневый цвет, зрачки, невольно, разливались по радужке, увеличиваясь в размерах, мышцы напряжены до предела — карты чуть ли не рвутся, а в голове заевшая пластинка: «Чун Юнь», «Чун Юнь», «Чун Юнь»...

— Чун Юнь, твой ход. Будь добр, смотри на стол.

Словно управляемый невидимыми нитями, застывший в одном положении, экзорцист смог медленно опустить тяжелую голову и нечёткий взгляд на выложенную вперёд карту: поверхность поблескивала и переливалась под светом настольной лампы, половина укрылась тенью от тонких пальцев Син Цю, которые выдвигали её вперёд.

Чун Юнь узнал собственный облик на изображении карты. Аккуратные пальцы Син Цю умело касались поверхности лакированного картона, но там, куда они падали, Чун Юнь ощущал испепеляющие прикосновения. Абсолютно измученный и выпотрошенный, он раздосадованно поднял взгляд с собственного лица на карте к лицу Син Цю, инстинктивно ожидая увидеть на нём лукавую усмешку.

Но он был абсолютно серьёзен. Поверхностный взгляд, словно сильнейший в мире толчок, отбросил Чун Юня назад, вынуждая вжаться в спинку стула и буквально прилипнуть к ней. Застыть снова, как фарфоровая куколка, и безоглядно смотреть прямо в глаза своему главному страху, будто окаменевший от шока, как в легендах о Медузе, однако у Син Цю не оказалось никаких змей на голове, лишь этот медный взгляд, направленный копьями в самую душу, он пронзает её насквозь и садит на золотую цепь у своих ног. От подобного рода внезапной и излишне яркой фантазии Чун Юнь чуть ли не закипел как чайник.

Син Цю же наблюдал за всем этим крайне удивлённо и смущённо. Ему казалось, что его молодой человек сходит с ума. Глубоко внутри начало возникать беспокойство, намекая на очевидные внешние признаки жара; он взволнованно закусил нижнюю губу и привстал, чтобы наклониться над столом и, приложив свою холодную ладонь к горячему лбу Чун Юня, постараться, как его милая мама в далёком детстве, узнать примерную температуру.

Но, стоило ему лишь встать — Чун Юнь громко и взвинченно вздохнул, отодвигаясь дальше, а Син Цю обомлел, вскидывая брови от изумления.

У него даже перца с собой нет, что за дурная реакция?

Он крайне медленно и аккуратно вышел из-за стола, передвигаясь так осторожно, будто Чун Юнь — дикий птенчик, которого легко спугнёт любое лишнее движение. Равнодушным выражением лица он хотел расположить к себе компаньона, но откуда ему стало знать, что именно этот взгляд и привёл к столь неловкому положению?

Чун Юнь глубоко дышал, а реальность в его глазах плыла, пузырилась и растворялась, как масло на горячей сковороде. Отдавшись в твёрдые руки внезапно возникшего адреналина, Чун Юнь вскочил со стула, стыдливо чувствуя то, что не должно было появляться, вовсе не должно было!

Син Цю же это увидел, медленно шатнувшееся в штанах вслед за экзорцистом. И мир вдруг стал так ясен и понятен, вместе с этой глупой ситуацией, неловкость которой сейчас плавно перетекает в вовсе другое русло. Ни обронив ни единой улыбки, Син Цю закрыл их внутри своей головы, уже действительно хищником приближаясь к бедному Чун Юню, которого сейчас ну никак оставить не получится...

⠀Чун Юнь вжался худой задницей в столешницу так сильно, что, казалось, даже кости заскрипели. Син Цю же продолжал дарить своей жертве надменный взгляд, которым можно было умыться ничуть не хуже кипящего пота. Широко распахнутыми очами, Чун Юнь со страхом вглядывался в казавшееся темным лицо, тень которого расходилась только на светящихся янтарём омутах. Они же наблюдали, пока тонкие, словно паучьи лапки руки, бледные, как кости, удивительным образом не возникли из-за спины и не вжали чужие руки — сильные, крупные, но такие бесполезные сейчас, в ту самую бедную столешницу. Чун Юнь проскрипел ногтями по ней, сжимая в кулаках скомканные карты. Монстр же опасно приближался, и фантазия Чун Юня уже готова была пририсовать ему огромные рога и сумасшедшую пену со рта, однако была недостаточно всемогуща, недостаточно много имела власти над его умом, из-за чего маленький, потерянный среди лабиринта собственного туманного сознания Юнь-Юнь понял, что: либо он адреналиновый наркоман, либо это его очередная слабость в одной большой слабости по имени Син Цю.

⠀Причинка, по которой Син Цю резко изменил маршрут, ощутимо была зажата между двумя, горячими телами. Тем временем чувства внутри Чун Юня снова возвращались на свои полочки, и он ярко ощутил своё изначальное желание. Будто близость с любимым человеком могла привести его в чувства, и она сделала это, но чувства оказались не самые удобные. По крайней мере, экзорцист смущённо отвёл взгляд. Син Цю же проследовал вслед за светлой макушкой, и вновь оказался напротив, совершенно не считая нужным посвящать партнёра в какие-либо другие эмоции, кроме этих. Чун Юнь спохватился, и зажатое двумя телами «напряжение» тоже, от чего Син Цю едва ли не засмеялся, но не позволит ведь он себе с позором проиграть прямо на глазах у своего парня? Игра-на-двоих уже была начата, а роли распределены. Син Цю уже сделал свой ход; теперь настала очередь Чун Юня.

Но он совершенно не знал, куда ему ходить. Этот взгляд угнетал. Вынуждал чувствовать себя ничтожным, и он знал, что какой бы ход он не совершил — Син Цю выиграет. Экзорцист усердно попытался выстроить стратегию, рассматривая всевозможные варианты ответов и поступков. Голова кипела, с ушей шел пар. Время неукротимо бежало, как песок сквозь пальцы, а Чун Юнь ничего не мог придумать, и даже ждать устал, ведь «причинка» отступать так же не намеревалась. Даже терпению Син Цю подходил конец, и он собирался сыграть второй ход подряд, но Чун Юнь его опередил.

Тряхнув головой так, чтобы белоснежная чёлка прикрыла лицо, он двинул бёдрами вверх-вниз, выгодно используя малое количество пространства между животами.

Син Цю, в свою очередь, мысленно фыркнул, не оттягивая уже трижды обдуманный ход: сунув одну из рук в щель, он умело схватил член Чун Юня и, сквозь одежду, сжал так, словно достал книгу с высокой полки. В ответ послышался громкий вздох и полурык. Син Цю склонил голову к низу, чтобы скрыть мимолетную улыбку. Чун Юнь поступил так же, чтобы спрятать румянец.

⠀Они начали ходить по очереди: Син Цю держит пальцы, гладит и сжимает, а Чун Юнь неловко трётся и толкается. Но с нарастающими возможностями дорожка становилась просторнее, и им стало неудобно толпиться посреди широкой тропинки. Син Цю убрал руки и толкнул в грудь экзорциста, от чего тот вскочил на стол, полусидя, полулёжа, сбил шкатулку и едва ли не угробил лампу, но так и не смог отнять снисходительного взгляда от своей дрожащей фигуры. А тот всё так же продолжал наблюдать, будто это не его хозяина пальцы бесцеремонно и разом стягивают штаны вместе с исподним. Чун Юнь дрогнул от внезапной смены температуры и блаженное чувство скорейшего удовлетворения невольно смогло облегчить его муки.

Как бы не так.

Син Цю нагнулся и подпёр подбородок рукой, прямо между раздвинутых ног Чун Юня, продолжал находить ледяные глаза и цеплять их, как рыбку на крючок. Внешний холодок и некий ветер проходился поверх обнаженных эрогенных зон, и Чун Юнь дрожал, истекая предэякулятом лишь от одного зрительного контакта. Ему казалось, что коль Син Цю снизойдёт до легчайшего касания к телу — произойдет огромный взрыв, ведь накопившееся количество чувств внутри экзорциста медленно находило выход не только через белеющую уретру, а и в виде слюны, в виде слёз. Он просто сходил с ума от желания и от чувства собственной порочности, начиная надрачивать самому себе буквально перед носом у своего, внешне, не особо заинтересованного парня...

Чун Юнь сумасшедше закатил глаза, уставился в потолок, окутанный тьмой, и воскликнул мысленно: «Это просто безумие!»; локоть правой руки елозил вместе с картой по столу, и он едва ли не соскальзывал, ложась на поверхность полностью. Прежде совершающая быстрые фрикции рука остановилась, обмякла. Он выпустил ещё не готовый член из пальцев, и врезался ногтями в красное дерево, превращая стол в опилки, противно остающиеся под ногтевыми пластинами. Больно и гордо он загнал сухую губу под зубы, и тяжело нахмурился, хрустальными глазами устремляясь в бездну темноты над ними, которую немного разгонял лёгкий свет лампы.

В тот же миг светлое поле померкло, и вздрогнувший Чун Юнь почувствовал возникший совсем рядом облик, тело, взгляд, такой тяжёлый, медный, большой, тянущий на самое дно как гиря.

— Чего ты ждёшь, Чун Юнь? — Он попытался открыть рот и ответить что-нибудь ядовитое, отрывистое, но стоило лишь соединиться взглядами, и он онемел словно рыба. Син Цю прогнулся и дотянулся паучьими руками до острого подбородка своей жертвы, грубо схватил и потянул на себя, из-за чего Чун Юнь вынужден был посмотреть на него сверху вниз. Но это был не надменный взгляд, как у властелина к своим подчинённым. Это был взгляд раненой птицы, к которой ползет змей. Охватываемый бурей эмоций и противоречий внутренне, внешне Син Цю оставался непоколебим. Желтые глаза сияли, как два драгоценных камня, гипнотизировали Чун Юня, как жадных ювелиров в Ли Юэ. И Чун Юнь хотел потянуться, схватить их, схватить его, и не важно, что произойдет потом, кто победит, лишь бы эта мука в нескольких проявлениях сразу прекратилась.

— Что ты хочешь? — Син Цю продолжил так же монотонно, но глубоко, проходясь по каждому нервному окончанию в теле партнёра, добавляя тёмное, немного брезгливое, — Чун Юнь.

Напряжение превратилось в невидимые, острые осколки, и Чун Юнь, незаметно для самого себя, заплакал. Тощая рука на подбородке, словно почувствовав отвращение, скользнула к широкой шее, и сжала её, надавив пальцами на вены, от чего экзорцист томно привздохнул, и слова начали вылетать из него, как крысы из тонущего корабля.

— Син Цю, — он остановился, быстро красная в щеках, вдохнул весь позволенный ему воздух, и продолжил тараторить — помоги мне, ты знаешь как, просто сделай это!... — Чун Юнь тяжело выдохнул, ощущая молниеносное покалывание в области лёгких, которое сейчас, почему-то, не принесло никаких болезненных ощущений. Стоило ему только чуточку успокоиться, как чужая голова оказалась значительно ближе, глазами на уровне скул, спокойнейшим взглядом, но от того самую малость безумным, вызвала крупную дрожь, и одно единое каверзное слово:

— Проси.

Это разбило Чун Юня, и он громко всхлипнул, почувствовал себя настолько униженным и размазанным, что всерьез захотелось кулаком проехаться по этому дьявольски красивому и безжалостно убивающему одним взглядом лицу. Но экзорцист, годами тренированный, смекал, в какой ситуации оказался сейчас, а Син Цю легко испепелял пользу от этих годовых тренировок, и понимал, что ещё немного — сам не сдержится, набросится, и безжалостно отберёт у своего парня возможность сидеть ровно на ближайшие три дня. Однако Чун Юнь собрался — очень быстро собрался, вдохнул настолько горячий и густой воздух, что лёгкие скукожились, а от находящихся на венах чужих пальцев, возник неуместный рвотный рефлекс, и сказал так моляще, будто предсмертные слова:

— Я сделаю всё, что ты хочешь, абсолютно любое желание, просьбу, только Син Цю... — всхлипнул, глотнул слюну, которая уже давно безостановочным ручьем стекает с подбородка — ... Пожалуйста.

Писатель, как бы смакуя услышанную просьбу собственными вкусовыми рецепторами, медленно опустился ближе, сменяя руку нежными губами, которые невесомо коснулись кожи в красных следах, и Чун Юнь поклясться готов, что ощутил на шее след от самодовольной ухмылки. Теплая ладонь, что всего секунду назад сдавливала вены на шее, теперь ощутила пульсацию от вены в другом месте; вновь бесповоротно зажатый двумя телами член экзорциста наконец-то очутился в желанных пальцах, которые так, до потери собственного Я, умопомрачительно справлялись со своим нынешним занятием, что тяжело верилось в каллиграфические проблемы их хозяина: тонкие пальцы бабочками порхали вокруг ствола, иногда мучительно жалили, как осы, оттягивая крайнюю плоть предельно, а потом, утешающе, разрешали толкнуться в мягкую ладонь, гладили и ласкали, и это нельзя было назвать просто «дрочка», это было похоже на театральную игру. Так больно-приятно умел делать только исключительно Син Цю, из-за чего мастурбировать одному Чун Юню никогда не нравилось.

Его, словно палящее солнце, нагревали глаза, исполненные горячим золотом, и он таял, как плавленный сыр, представляясь лишь лакомством для своего возлюбленного мучителя. Син Цю всегда умел выдавливать из Чун Юня всё с остатками, и он всегда наслаждался своей неоспоримой властью над его состоянием, над его телом, над его желаниями.

⠀Первый акт представления подходил к концу, а Чун Юнь готов был феерично его окончить: одновременно трясясь и онемевая от крадущегося оргазма, который, словно безжалостный император, покорял его тело, сознание вертелось внутри головы, прыгало из угла в угол, кружилось и баловалось, не желая даже предоставлять возможности сфокусироваться на чем-либо. И Чун Юнь уже приподнял было таз, но член соприкоснулся только с внезапной, холодной пустотой.

Он знал своего возлюбленного, но всё же тщетно надеялся, что сегодняшний раз станет исключением среди его садистических пристрастий.

Обречённо вздохнув, он опустил взгляд на Син Цю, который умело возился с пуговицами на шортах. В тот же момент его синяя макушка сменилась лицом; оно прожигало в Чун Юне дыру похуже, чем пиро попрыгуньи в одежде во время сражений.

— Ты подготавливался? — Спросил он с таким серьезным и непреклонным выражением лица, будто это столь очевидная вещь; Чун Юнь внутренне возмутился и истерически рассмеялся: «Я в карты играть шел, а не на столе...!».

Только вот, скажешь подобное Син Цю и, чует нутром экзорцист, будешь съеден, как муха, застрявшая в паутине. Сопровождаемый надменным взглядом, он мог лишь стыдливо прошептать:

— Нет...

Син Цю тихо хмыкнул и повёл плечами, мол «тебе же хуже». Как бы не так. У них с собой только эти проклятые карты, о чем вообще может идти речь?

Он безоглядно наблюдал за тем, что делает книгочей: немного приспускает коротенькие шорты, обводит свой член ладонью — наблюдающий инстинктивно дернул бёдрами; придерживая «себя» рукой, медленно приближается, и...

Глаза Чун Юня широко распахнулись, он ахнул, когда в его голове возникло яркое представление того, что именно может сотворить Син Цю. Он такой безумный, такой страшный и жестокий, беспощадный и бескомпромиссный каждый раз, когда хотя бы немного власти оказывается в его недобрых руках... Чун Юнь заныл, ощущая, как чужой орган трётся о его промежность, дразнится и пытает, кажется, не собираясь (слава Архонтам) заходить дальше. Черт его побери! Чун Юнь громко и измученно мычал, жалея лишь о том, что не принял душ перед предложением Син Цю потренироваться в Священном Призыве Семерых. И обернулось всё так, что отныне любое предложение мечника Чун Юнь будет рассматривать сквозь призму недоверия и подтекста, но всё же обязательно примет душ, ведь сам хочет этого в действительности, но как же тяжело признаться в том, что тебе нравится, когда тебя мучают, нравится, когда смотрят на тебя взглядом, наполненным безразличия и одержимости единовременно, который ровняет тебя с землёй и тотчас же превозносит на трон.

— Ах, Син Цю... Ах! — Липкий, хриплый шепот озарил ужасно вульгарную тишину, когда головка члена Син Цю проехалась по чужой мошонке. Член ещё раз съехал вниз, подобрал собою стекающие капли предэякулята, поддел сжатое отверстие, нарочно извращаясь ради лишнего полустона, слетевшего с бледных губ, и снова соприкоснулся с органом Чун Юня.

Он сунул другую ладонь партнёру, пусть тот сперва и не понял, с какой целью — на мыслительный процесс жутко влияет суета между ног, но через несколько секунд всё-таки широко прошёлся языком по всей её длинне, от запястья до кончиков пальцев, словно милая кошечка, и Син Цю не мог не подначить его за это, прежде занятую руку на несколько секунд отвлекая для того, чтобы одобрительно погладить стройное бедро.

⠀Перфекционизм Син Цю проявился в несколько неподходящее время, и к тому моменту, как он наконец-то уместил свой член на другой достаточно ровно, вторая рука уже истекала слюной, обильно вылизанная и подготовленная.

Этой же влажной рукой книгочей небрежно обхватил оба органа, без лишнего пафоса и особой галантности норовя сразу довести дело до конца, оставляя только себе присущую, природную грацию движений, взмахи окрылённой руки, гибкие, длинные пальцы, а мокрые — делающие мастурбацию ещё более чувственной и приятной. Он уже не был в состоянии уследить, посещала ли похабная улыбка его лицо, иль может смущенная, смотрел ли он как-то слишком мягко? Его грудь распирало от невероятных ощущений, к которым никогда нельзя привыкнуть, которые не станут обыденностью и не утратят свою достоверную ценность: каждый момент, проведенный с Чун Юнем, оставался в памяти, как след от стопы, ненароком оставленный на свежем бетоне. Однако, он старался хранить верность самому себе, продолжая игру до тех пор, пока это возможно, выкладываясь на самый свой максимум, всё так же вглядываясь в искаженное удовольствием лицо Чун Юня так, что у того в глазах стояли искры, плечи подпрыгивали вместе с тазом, совершаемых фрикций становилось мало — Син Цю даже не уверен, что тот способен разглядеть его сквозь пелену адского удовольствия. То, как он сводил свои кристальные глаза, то, как хмурил густые брови, открывал рот в немой «о», громко и сбито дышал, поднимая свою грудь высоко-высоко: Син Цю видел всё, абсолютно всё, слизывал зрелище глазами, и именно оно становилось батареей для золотых «фонарей», которые сегодня вновь свели с ума его дражайшего Чун Юня.

⠀Приостанавливая движения, тяжело вздыхая так, словно его душат, книгочей обильно излился на чужой живот и половой орган, а за профессионально отыгранную роль решил позволить себе окончить шоу утробным стоном.

⠀Вдоволь отдышавшись, всё так же с мутью в глазах и бесконтрольной слабостью, он обратился к Чун Юню, всё ещё на грани, но застывшего в изумлении, с ярко-малиновым, едва не светящимся, румянцем на лице, со светлыми, полупрозрачными глазами, чистейшими, словно горный ручей, посвященными только Син Цю.

— Ты выглядишь так красиво, когда кончаешь... — снизошло хриплым шепотом с искусанных губ так естественно и правильно, будто он озвучил какой-то всеизвестный факт, вроде: «небо — голубое, а вода — мокрая»... Син Цю дёрнулся и удивлённо разомкнул уста, но всё же тепло улыбнулся, алея в щеках, отводя глаза в сторону, когда не мог больше выдержать потрясающей открытости и искренности в виде своего возлюбленного...

Он прошёлся липкими пальцами по чужой эрекции, снова подхватил её и начал медленно опускать свободную ладонь, а при поднятии обратно сжимать её и ускорять темп, создавая некий ритм. В груди писателя стремительно цвёл узор из нежнейших чувств: плавно наклонившись, он начал оставлять лёгкие, невесомые поцелуи на чужом теле, задирая так и не снятую водолазку как можно выше.

Этим же способом он довёл Чун Юня до оргазма, вслушиваясь в его неровный, блаженный стон.

⠀Чун Юнь, до этого опирающийся на локти, устало грохнулся назад, раскидывая руки по всему столу. В тот же момент на пол, кажется, посыпались нечаянно сброшенные игровые кости. Син Цю измученно вздохнул, головой укладываясь на, даже сквозь одежду, мокрую грудь экзорциста.

⠀Книгочей молча вслушивался в его сердцебиение, восстанавливая способность адекватно мыслить и ровно дышать. Ему казалось, что он может даже уснуть подобным образом, пока покой не нарушил самую малость обиженный полушепот:

— В следующий раз я с тобой в карты играть не буду... — Син Цю удивлённо поднял голову.

— Но ведь это ты возбудился первым! — Процедил уже полноценным шепотом.

— Что?! Неправда! Просто... Я был в замешательстве, всего-то. Ты редко такой...

— А какой? — Муркнул писатель, поддевая экзорциста за каждое невпопад произнесённое слово.

— В любом случае, на такое я больше не куплюсь...

Син Цю, даже и не ожидая ответа на свой вопрос, лишь тихо хихикнул, возвращаясь к своему обычному поведению.

— Не переживай, мой дорогой Юнь-Юнь. В следующий раз я придумаю что-нибудь новое. Кстати, что там на счёт моего желания?...