Всю следующую неделю Солас не появлялся в лагере. Так казалось.

      На самом деле он возникал там, где его никто не мог видеть, наблюдал за Фредерикой и уходил. Солас полностью отдался попыткам разобраться в себе, не понимая, что им все-таки движет. Явно не желание божественного секса: он знавал не менее божественный и при небольшом усилии мог воскресить эти воспоминания. И ему хватило бы их с лихвой, а значит, нужда мучила вовсе не плотская.

      Когда Солас не появлялся близ людей, то находился в своем замке. Он тосковал. В темноволосых рослых эльфийках он мог увидеть ее образ, дернуться ненароком и потом целых две секунды придавать себе обычный непринужденный вид. Солас впал в уныние. Если раньше разговоры о ритуале и идоле откликались в нем разве что осознанием неизбежного — необходимого, — то теперь он выслушивал отчеты надзирателя с поджатыми губами, внутренне терзаясь. Требовалось время. Нужно потянуть с ритуалом еще немного. Он не мог оставить все как есть, не разобравшись, что так разъедает его душу. Потом, скорее всего, ему будет все равно, но сейчас, пока он чувствует это...

      И вот, до чего дошло. Мудрый и могущественный эльфийский маг подглядывает за шемленкой из-за кустов. Раньше Солас не придавал значения разным мелочам — например, тому, как она расхаживает из стороны в сторону, ест яблоко, общается с Варриком. Но теперь все это отзывалось в нем, глаза подмечали малейшие детали, будь то взмах руки, жест, легкая улыбка. Как тепло она смотрит на Дориана. Как доверительно утопает в его объятиях. С какой искренностью смеется над шутками друзей и с какой тоской смотрит вглубь леса...

      В голове Соласа сам собой возникал ее голос: «Как хорошо, не прекращай... О, Создатель!..»

      Он видел и еще кое-что, вызывавшее беспокойство. Порой Фредерику сопровождал какой-то щеголь из Антивы, судя по одежде. Его манера держаться выдавала в нем отпрыска знатного рода, но Соласа занимало вовсе не его происхождение. Фредерика вела себя подчеркнуто вежливо, тогда как антиванец... клеился напропалую. Со стороны все выглядело вполне невинно: вот он легко приобнимает Фредерику за плечи, лишь на какое-то мгновение. Подает плащ. Отвешивает комплимент и даже поклон. Целует ее пальцы. И так, пока в груди Соласа не вспыхнула ревность; честно говоря, для этого хватило всего десяти минут.

      А вслед за ревностью пришло понимание, а вслед за ним голос подала нешуточная тревога, и на какое-то время ритуал отступил на второй план. Теперь нужно было понять, как пробраться в лагерь и выяснить все, что не давало покоя. Способ точно был. И Солас его нашел.

      Антиванская поэзия, в отличие от истории, — это скучно, поняла Фредерика за последние полчаса. Все это время торговый принц, чьим именем она по-прежнему не интересовалась, зачитывал ей наизусть любовные поэмы антиванских классиков, имея в виду вещи вполне недвусмысленные.

      Фреда и так была не в лучшем расположении духа. Внизу живота неприятно тянуло, а в голове крутились плохие мысли: за всю неделю Солас так и не пришел. Он, конечно, сказал, что хочет видеться с ней и без всяких... страстных продолжений, но теперь стало ясно, что любимый исчез. Либо он был всеми мыслями погружен в подготовку конца света, либо она, Фредерика, интересна ему только как любовница, как утеха, а не как человек.

      Фреда не хотела в это верить, не хотела даже думать о чем-то подобном. Гнала от себя тлетворную мысль, как могла. Не подпускала обиду к сердцу, пока хватало сил. Но тоска по Соласу и не лучшее самочувствие привели к тому, что Фреда занималась самобичеванием, пока торговый принц с выразительным акцентом пел про ее «шаг лебединый — как ветерок над водами тихого озера».

      Наконец, Фредерика не выдержала. Кругом шумел многолюдный лагерь, однако ей было все равно.

      — Простите, — прервала она принца на самой патетической строчке, — но мне нужно идти. Я не думаю, что разделяю ваши... ваш интерес. Как и всю эту... восторженность.

      Говоря все это, она бездумно шагала к границе лагеря, к вечнозеленой опушке. Принц плелся за ней: взгляд понимающий, брови нахмурены.

      — Миледи, прошу вас...

      — Нет, это я вас прошу, — оборвала она. — Я вижу, что происходит. Мне очень жаль, но я не приму ваших чувств. Я не могу.

      Тогда он посмотрел на нее бесконечно снисходительным взглядом, словно на неразумное дитя. И сказал:

      — Миледи. Меня восхищает ваш дух: мало кто стал бы рисковать ценным союзником вроде меня.

      Фреда смотрела на него не мигая, в упор. Долго-долго. Молча.

      Тот смягчился:

      — Вам неприятно мое общество?

      — Не то чтобы, но...

      — Что ж, тогда я приму ваш поспешный отказ за обыкновенную застенчивость. К счастью, я умею обращаться с застенчивыми женщинами...

      И, не успела Фредерика сказать хоть слово, принц рванул ее на себя.

      — О, excusez-moi, — огрел ее по голове чей-то голос, прежде чем излишне взбудораженный спутник успел коснуться ее губ.

      Этот голос она знала.

      Ей, возможно, послышалось. Но она повернула голову — и увидела эльфийского слугу, довольно рослого, хоть и сгорбленного. На его голове красовалась шапочка со скромными серыми перьями, а лицо было спрятано за маской дома де Шалон.

      «Не может быть», — мелькнуло в голове Фредерики, ведь она действительно знала этот голос. И эти полные губы, и раздвоенный подбородок.

      Не обратив на опешившую Тревельян никакого внимания, слуга с мягкой улыбкой обратился к торговому принцу:

      — Господин Нунцио, вас ожидает гонец орлесианской армии у обозов с провиантом. У него важное сообщение.

      Принц, имя которого стало теперь известно Фредерике, удивленно воззрился на эльфа, посмевшего их прервать. При этом он хмурился, как капризный ребенок, у которого отбирают игрушку.

      — Это может подождать. Я не закончил.

      — Сожалею, месье, это срочно, — с нажимом на последнее слово произнес слуга.

      Нунцио закатил глаза. Казалось, его тошнило от всей этой орлесианской напыщенности с масками и рюшами.

      — Ладно, пойдем со мной. Проводишь меня.

      Но слуга возразил ему снова:

      — Сожалею, месье, но у меня есть сообщение и для леди Тревельян.

      — Выкладывай. — Нунцио опередил Фреду, прежде чем та успела что-то сказать.

      Что-то изменилось в эльфе. Прежде мягкая и учтивая улыбка больше такой не казалась, а походила на зловещую.

      — Сожалею, месье, — повторил он в третий раз, чем вызвал раздражение у принца, — это сообщение для леди и только для нее. Вы должны понимать.

      Нунцио скривился и обратился к ней:

      — Вынужден покинуть вас, миледи, но не расстраивайтесь! Мы еще обязательно увидимся.

      Легко поцеловав тыльную сторону ее руки, от чего глаза слуги сверкнули (к счастью, принц не мог этого видеть), Нунцио удалился чеканной поступью.

      Убедившись, что тот скрылся, Солас жестом указал Тревельян на чащу леса:

      — Убедимся, что нас никто не услышит.

      Фредерика послушно кивнула и пошла за ним. Ее сердце колотилось чуть ли не до боли. Ах, если б Нунцио только знал, каких усилий стоило Соласу сдержаться! Потому что она заметила все: и кривую улыбку, и прожигающий блеск в глазах, и это бы ей польстило, не понимай она, сколько опасности за всем этим скрывалось.

      Когда они ушли достаточно далеко, Солас расправил плечи и замедлил шаг, озираясь.

      — Солас...

      Он заметно вздрогнул от ее оклика. Обернулся. Что-то было не так, Фредерика чувствовала это всем телом. От попыток понять случившееся ее отвлекала тянущая боль внизу живота, ежесекундно напоминая о себе. И все же...

      — Он сделал тебе больно? Принуждал к чему-нибудь? — Солас стал беспокойно осматривать Фредерику, легко касаясь ее тела.

      Фреда перехватила его кисть, прижала к своим губам.

      — Нет. Все хорошо. Я так соскучилась...

      Не дожидаясь его реакции, Фредерика прильнула к Соласу и зарылась в чужой для него костюм. Мужские руки легли ей на спину, неловко замерев. Странно, но даже в таких объятиях ей стало легче; Фреда сняла с него маску, потянулась к его губам, и Солас с готовностью ответил на поцелуй. Однако он был не таким, как обычно. Был менее чувственным. И коротким.

      Эльф отодвинулся и снова осмотрел ее, еще более пристально. Глаза его казались колючими и чужими. Затем он разомкнул объятия, положил руку Фреде на живот. Ее объяло неяркое голубое свечение. Минута — и Фреда вздохнула от облегчения, а Солас слабо улыбнулся.

      — Лучше?

      — Да. — Она благодарно взглянула на Соласа. — Спасибо.

      Несколько минут они шли в молчании. Видя Соласа таким и не понимая его мыслей, Фредерика просто не решалась заговорить. Но эльф сам прервал неудобную тишину:

      — Я обеспокоен вниманием этого Нунцио... к тебе. Ты ему потакаешь.

      Это был не вопрос, а утверждение. Фреда смутилась.

      — Он влиятельный партнер, и я не могу быть беспечной с ним. Это грозит...

      — Чем? — вперился в нее Солас пронзительным взглядом.

      Фредерике вдруг стало зябко. Следующие слова ей пришлось выдавливать из себя:

      — Отсутствием необходимой поддержки.

      Соласа, однако, это не устроило, а совсем наоборот — вконец вывело из равновесия. Он хотел рвать и метать. Он хотел обратить в камень этого напыщенного болвана, посмевшего думать, что у него все схвачено. Лишь бы тот больше не прикасался к ней и не... Солас не понимал, как Фредерика может быть так слепа, и в то же время принимал ее близорукость как должное. Иначе не могло быть.

      И все же он совсем запамятовал за эти годы, что Тревельян умела говорить как союзникам, так и врагам именно то, что они хотели слышать. Да, умела ничуть не хуже его самого. До сих пор было очевидно, что ей неприятно общение с Нунцио, однако Солас хорошо представлял себе, как легко притворство может обернуться искренностью. Не всегда быстро, но ошеломляюще легко.

      И еще он знал — превосходно знал, — что от полуправды не убережется никто.

      — Он хотел поцеловать тебя, — медленно произнес Солас, — а ты не сопротивлялась. Ему нужна власть, а ты всеми способами намекаешь, что готова слушать его и принимать ухаживания. А что будет после? Он устанет ждать, выставит ультиматум? Как далеко ты готова зайти ради «необходимой поддержки»?

      Фредерика стояла опустошенная, с поникшей головой. Ее терзала обида. До чего же легко Солас забыл, что ей нужен только он! Она хотела сказать ему об этом и не только... Но вслух произнесла другое:

      — Все равно мы все скоро умрем.

      Солас разом осекся.

      Ее слова прозвучали настолько обреченно, что ответить на них было нечем. Несколько долгих мгновений он смотрел на нее, а затем, не сказав ни слова, развернулся и исчез в чаще леса.

***

      Все кончено?

      Она совершенно не понимала.

      В уголке сердца теплилась надежда, что это временная размолвка. Что ее слова не заставят Соласа совершить нечто непоправимое; что не она, Фредерика, будет виновата в наставшем конце света.

      За этими переживаниями крылись другие, более личные: ее чувства были уязвлены, и тоска невыносимо стягивала душу. Обида боролась с сомнениями (ведь Солас был прав! она позволила Нунцио слишком многое!), а сомнения — с обреченностью (какой смысл? Солас убьет ее, как и всех остальных). Фредерика поникла. Боль ушла из ее тела, но укоренилась в душе.

      Ей было плохо, как бывало раньше, еще до любовной связи с Соласом — в те дни, когда неопределенность мешала есть и спать, а невзаимные чувства уже даже не подавали голоса. И все-таки сейчас было даже не так худо, как после первого поцелуя в храме, когда Солас отверг ее и ушел. Тогда он думал, что принял твердое решение... а потом стал приходить в ее сны. Фредерика втайне надеялась, что в этот раз случится то же самое. Солас остынет, передумает. Они встретятся и все обговорят, и тогда им станет ясно, что делать дальше.

      Возможно, Солас поймет, что свидания с ней ему дороже какой-то минутной вспышки?

      Его ревность и впрямь польстила бы Фреде. Ревность намекала на глубокое неравнодушие — они виделись не так много, но он уже считает ее своей. Если бы Солас не обвинял ее, Фредерику, та усмотрела бы в ревности хороший знак. Но, позвольте! Как он вообще мог думать, что ей нужен кто-то еще? Что еще ей сделать, чтобы доказать Соласу, насколько крепка ее любовь?

      Правда, память подсказывала, что у эльфа были причины ревновать. Встречалась же она с Томом Ренье, хотя втайне любила другого! И в ее мотивах легко усомниться. Она в самом деле любит Соласа — или просто пытается отвернуть от намеченной цели? Стоит ли винить его за сомнения?

      Но стоило мыслям пойти в другом направлении, как Тревельян начинала сходить с ума. Нет, она не громила убранство шатра, не бросалась с рыданиями на шею Дориана, не хваталась за бутылку. Все это было не в ее духе. Безжалостную бурю она переживала внутри себя, а снаружи бродила, осунувшаяся и тихая. Лицо без кровинки. Губы искусаны отнюдь не страстным кавалером. По ней можно было видеть, что что-то произошло, но кто бы в лагере предположил, что их предводительница поссорилась с их же заклятым врагом?

      Спустя несколько дней даже Дориан прекратил донимать ее вопросами, а торговый принц, к счастью, больше не пытался подловить ее в момент слабости. Он, похоже, решил, что Тревельян не в духе из-за него (и был прав), а поэтому выжидал другого момента.

      Но дождаться ему было не суждено, ведь однажды леди Тревельян, по своему обыкновению, ушла после завтрака в подлесок за травами. И не вернулась. Ни к вечеру, ни к ночи.