Пара секунд прошла в молчании. Затем Фреда медленно, нерешительно убрала свою руку от ладони Соласа. Встала. Сделала шаг назад. Ее тепло исчезло.
Солас настороженно смотрел снизу вверх, пока не зная, что на нее нашло, но уже подспудно чувствуя: надвигается гроза. Такого выражения на лице Фреды он еще не видел, вот и не смог его распознать. Однако в одном он был уверен: ему никогда не хотелось, чтобы она смотрела на него так.
— Твоя приспешница... Веланна... Она мертва, — произнесла Фредерика голосом, который, казалось, кровоточил.
Солас молчал.
Не дождавшись ответа, Фредерика продолжила:
— Она уловкой заманила меня в лес, чтобы напасть. Она говорила... говорила, что я стою на пути всей эльфийской расы, но...
— Да, это так, — сухо ответил Солас, и Фреда отшатнулась еще на шаг; у нее отвисла челюсть.
Сумбур, поднявшийся в его голове словно пыльная буря, так же быстро и улегся. Новость о кончине своей ближайшей помощницы Солас воспринял почти бесстрастно. Даже с некоторым облегчением. Жаль было терять столь опытного мага с редчайшим даром, но все же в последнее время Веланна причиняла сплошное беспокойство. Пожалуй, узнай он, что та собирается напасть на Фредерику, — сам бы с ней не церемонился.
Но сейчас речь была уже не о Веланне. Фреда смотрела с недоверием, ее глаза сверкали как-то по-особенному, точно сталь блестела в них. Это и впрямь было новое для нее выражение. Ее разум снедала загадка, прозвучавшая в трех словах Соласа — таких простых, таких желанных, таких опасных.
Кажется, они означали, что Солас колеблется. Что какая-то шемленка затмевает ему отблеск грядущего, того славного будущего, которое он обещал своему народу.
— Веланна чувствовала, что что-то происходит между мной и тобой, — обманчиво-спокойно сказал Солас и поднялся на ноги. — Она уже заводила об этом речь. Пришлось проявить резкость, что, конечно же, ее не устроило.
Но Фреда покачала головой:
— Вы оба... Ревность толкает вас на страшные вещи... Солас! Ее волновал лишь ты, вот из-за чего она пришла за мной! Ответь мне, только будь честен, потому что я не выдержу новой лжи: с Нунцио было так же? Ты поэтому избавился от него?
— Ты ошибаешься насчет нее. И при чем здесь Нунцио?
Фредерика заплакала. Она старалась подавить рыдания, прижав ко рту свою единственную руку, но всхлипы так и прорывались сквозь сомкнутые пальцы. В другое время Солас немедленно привлек бы ее в объятия, но теперь...
— Ты был прав, — измученно произнесла она, — ты был прав: так больше нельзя! Мы скоро умрем, останетесь лишь ты и твой народ, и ничего больше не имеет значения! Я надеялась... я хотела надеяться... Я так хотела верить, что ты выше этого!
— Ma elgara...
Он все-таки протянул к ней руки. Внутри него поднималось отчаяние. Но Фредерика отвернулась.
— И Нунцио, и Веланну убила вовсе не война! Это мы их убили! Наша связь не спасает, а губит, теперь я это вижу! И бежать от нее некуда, разве что прямиком в Бездну! Слышишь, Солас? — запальчиво говорила Фреда, уже не скрывая всхлипов. — Я — помеха, я — тебе не ровня, я — это целый народ, с которым ты борешься! Но твои мудрость и сила не дают тебе права смотреть на нас свысока. Ты убил Нунцио, как назойливого жука, не моргнув и глазом, потому что он вертелся вокруг меня? В целом мире... Я не представляю, кто еще в целом мире мог такое совершить!
— Неправда, — тихо, но твердо ответил Солас. — То, чего он от тебя хотел, — не единственное, за что его следовало убить. Но теперь это не важно.
— Это важно! — Фреда снова глянула на него, теперь с яростью. — Ведь сейчас все выглядит так, словно Нунцио умер только потому, что...
— Если я назову причину, что это изменит? — непреклонно возразил Солас, сузив глаза. — Ты разочарована во мне. Подумать только: ты разочаровалась во мне лишь сейчас, хотя должна была давным-давно... Ты же видела, что случается с теми, кто препятствует моим планам. Это был лишь вопрос времени, когда в их числе окажется кто-то из твоих союзников. И даже если я сейчас открою свои мотивы, рано или поздно ты снова возненавидишь меня, ведь твой мир погибнет. Я понимал это с самого начала. Вот тебе часть правды: не ревность заставила меня убить Нунцио, не чувства к тебе двигали мной. Я так не поступаю. Но когда этого человека не стало, то я вспомнил о тебе. С облегчением.
Плач Фреды понемногу затихал. Но вряд ли это подействовали слова Соласа: скорее, больше не осталось сил на слезы. Когда эльф положил руку ей на плечо, Фредерика не отстранилась — лишь устремила к нему взор, полный боли и сомнения.
— Ты стоишь у меня на пути, — сказал он. — Ты живешь в вечном страхе, в ожидании дня, когда я уничтожу все, что наполняет твой мир. Ты не хочешь этого, и поэтому преграждаешь мне дорогу, а твои слова о любви — это щит, которым ты надеешься...
— Что? — пронзила его взглядом Фреда. — Что? Ты это всерьез?
— Я... Я не знаю. — Солас, напротив, устало смежил веки. — Не знаю, что думать.
Еще полминуты тишины. Воссозданный Тенью Скайхолд был молчалив. Не свистали горные ветра под окнами, не трещали дрова в камине, и поэтому биение двух сердец казалось оглушительным.
— Я знаю лишь одно, — наконец посмотрел на нее Солас, нахмурившись, весь напрягшись. — Лишь то, что внутри меня самого. Фредерика... Я правда полюбил тебя. Я это допустил.
Крепость дрогнула. Фредерика забыла, как дышать.
Создатель. Как давно она хотела услышать эти слова. Бывало, она представляла, как Солас произносит это, воображала себе его голос, как наяву... Представляла, как затрепещет ее сердце, как в полузабытьи она бросится ему на шею и будет целовать до беспамятства...
Но ничего этого не случилось. Фредерика ощутила пустоту. Она облизала пересохшие губы. Сняла руку Соласа со своего плеча. И горько усмехнулась:
— Бьешь меня моим же оружием, да?
С мрачным удовольствием она наблюдала, как расширяются глаза Соласа. Ее сердце пронзало тупой неприятной болью. Очередная ложь. Подлая. Мерзкая. Мало того, что усомнился в ее чувствах, так еще и попытался использовать это против нее... Довольно.
Вот теперь Солас понял, что он натворил. Он не ожидал, что его искреннее признание будет воспринято... так, потому что знал, как сильно она вожделела этих слов. Знал — и своими собственными руками все испортил! Эмоции захлестнули. В отчаянии он ринулся вперед, бездумно сгреб Тревельян в охапку и стиснул, не давая высвободиться.
— Я... Фредерика, я люблю, люблю тебя! Я не должен был... Не должен был сомневаться, ты никогда мне не лгала, я же знал... Я до последнего не желал этих чувств и... Я сожалею! Я пользовался тобой и твоей любовью, но теперь все иначе, и что бы ни случилось, слышишь, что бы я ни совершил... Хочу, чтобы ты знала, Фредерика, ma nehn...
Солас все говорил, сбивался и чувствовал, что его слова звучат фальшиво. Но он хотел, чтобы она поняла. Его душу раздирало отвращение к самому себе, ведь все шло не так. Все шло не так с самого начала, и виноват был он один.
Фредерика слушала как сквозь пелену. Оставив попытки вырваться, она обмякла, положив голову ему на грудь. Речь Соласа заглушал громкий стук его сердца, пока ее собственное сердце то и дело замирало. Фреда поймала себя на мысли, что его слова не значили для нее ни-че-го.
Она медленно подняла голову, и Солас замолк. Ветер пробирал ее до костей, даже горячие объятия не спасали. Фреда смотрела в его глаза, горящие усталостью и обожанием: в кои-то веки он был полностью открыт перед ней, но Фредерика даже не задумалась об этом. Она разглядывала его лицо, надеясь увидеть ответ на вопрос, что так сильно мучил ее. Доколе? Доколе он будет ей лгать?
— Почему ты убил Нунцио? — спросила она.
В комнате снова повисла тишина. Солас смотрел на нее долгим, тяжелым взглядом. От его лица отхлынула кровь, оно совершенно утратило выражение. Наконец разжал тугое кольцо рук и отступил на шаг, с обреченным взглядом.
— Кажется, тебе пора. — сказал он безжизненным тоном. — Тебя ждет твоя армия. Ты должна их поддержать.... Леди Инквизитор.
Сон Фредерики безнадежно почернел.
Она долго не сознавала, где находится. Ее словно еще сжимали в объятиях, и голос Соласа все звучал в ушах, повторяющий вновь и вновь: «Я люблю тебя, люблю!..» И теперь ее сердце билось бешено, грозя разорваться.
Затем она проснулась окончательно.
Военный лагерь тоже потихоньку пробуждался. На полотняную стенку шатра легли тени ночного караула, обходящего лагерь в последний раз перед сменой. Фредерика лежала, оглушенная, широко распахнув глаза. Она смотрела вверх и даже не дышала.
Но стоило ей вздохнуть, как вся тяжесть мира смертных обрушилась на нее. Фреда не помнила, когда бы ее дух возвращался из-за Завесы с таким трудом. Душу тянуло назад, туда, где Солас с таким отчаянием и жаром говорил ей самые заветные слова. Прежде Фредерика за одно лишь «люблю» отдала бы ему все время своей жизни до секунды, но сейчас ее охватила апатия. Она одевалась, и ее пальцы не чувствовали пуговиц, вдеваемых в петли. Земля качалась под ногами, точно палуба быстрого судна. Из утреннего воздуха исчезли ароматы, солнечные лучи не грели кожу. Она не понимала, куда бредет и зачем; она была абсолютно потеряна.
Солас любит ее. Наконец-то это случилось.
Но душа Фреды не спешила воспарить от счастья.
Она чувствовала: вот теперь все кончено. Мгновения упоительной нежности позади, годы тайной страсти рассыпались в пыль. Солас предавал ее не раз и не два, но осознание его бесчеловечности накрыло Фреду только сейчас — и перевернуло ее всю. Прошел день, прошло два, прошло три, а она по-прежнему не могла собрать разбитое сердце воедино.
Она не хотела больше спать, опасаясь видеть сны. По правде говоря, она боялась, что ее сны будет осаждать Солас: да, прощался он с ней как будто навсегда, но все еще мог передумать. Фреда не знала, хочет ли увидеть его снова, пускай ее сердце молило об этом; оно все еще любило и делало ей больно. Гнев, отчаяние и боль, и горечь предательства, и по-прежнему неубиваемая любовь, и жалость, и стыд — что только не клокотало в ее душе!
Она попросила у штабного медика отвар, позволяющий спать совершенно без снов. Это помогло. Но каждый раз, открывая глаза, Фредерика подспудно ждала: вот-вот отогнется полог ее палатки и она увидит Соласа, пришедшего за ней. Раньше она ни за что бы не поверила, что Соласу будет дело до этого. Но он сам сказал: «Я люблю тебя». А за то, что ему дорого, он всегда боролся до конца.
Но Солас не приходил. Фредерике все больше казалось, что все его слова были ложью. Она боялась, что если он все-таки объявится, то с таким трудом принятое решение будет... А принимала ли она это решение? Она ведь не сказала, что отказывается от него, верно?
Окончательно запутавшаяся в себе Фредерика избегала всех. Уже вернулся Варрик из дальней поездки (и вид у него был такой мрачный, что хуже не бывает); и Дориан заглядывал к ней и точно никак не решался вызвать ее на разговор, — а она была только рада притвориться невероятно занятой. В лагере поговаривали, что на лесных тропинках давно не попадалось эльфийских патрулей. Реальность застыла, мир затаил дыхание.
Фредерика очень-очень много думала. Ее мозг работал на износ, отчего та уставала даже после долгого сна в кромешной темноте. В голове снова и снова билось: «Что, если Солас говорил правду? А что, если нет?»
Вдруг у него действительно были веские причины для убийства Нунцио?
Лгал ли он ей вообще, хоть когда-нибудь? Он мог недоговаривать, мог хитрить, однако... Если с кем в целом мире он и мог быть честен, то только с ней. Конечно, высокомерно было так думать (и совесть Фреды не давала об этом забыть), но... Что, если все было правдой?
Фреда по-прежнему принимала сонный отвар, однако наяву ей было не спастись от всех этих мыслей. Ее тело просило, нет, требовало Соласа, и первое время это было невыносимо. Сердце то умолкало, не желая снисходить к ней, ищущей ответов, то кричало на одной ноте. Фредерика принимала отвар, но больше она так не могла — разрываться, расслаиваться, быть не в ладу с собой.
Прошло пять дней после их расставания... А может, неделя. Может быть, и две. Однажды вечером измученная Фредерика просто-напросто провалилась в сон, совсем того не желая. Полная кружка отвара так и осталась нетронутой, пока Фреду уволакивали в Тень ее сомнения и боль, как камни на ногах.