Каждый раз, когда Ацуси произносит своё задорное «Добро пожаловать!», она мило улыбается, смело показывая белоснежные, словно она сама, зубки, и прикрывает глаза. Её реснички чуть дрожат, на бледных щёчках появляется еле заметный румянец.
— Заполните бланк.
Акутагава прикрывает губы ладонью и тихо кашляет, протягивая вошедшим бумаги. Ждёт, пока подойдут, потому что знает, что они тоже любуются этой светлой девочкой, теребящей в руках белый платок с чёрным вышитым цветком в углу.
Рюноске берёт оплату за проживание, указывает кивком на Накадзиму:
— Наша сотрудница проводит Вас в номер. И добро пожаловать.
Её голос не такой приятный, звонкий. Она не умеет красиво улыбаться и красочно говорить всякую чушь, завлекать не столько историей, сколько своей живостью. А Ацуси умеет и каждый раз так делает.
— Ух! — произносит девушка, махнув на себя ладонью, словно веером. — Замоталась — жуть!
— Не ври, ты толком ничего не делала, — щёлкает по самому кончику носа свёрнутой в трубочку газетой, — только стояла, улыбалась, провожала. Всё. Успевала сидеть, отдыхать, перекусить...
— Ах вот оно что! — бессовестно перебивает Накадзима, поднимая указательный палец. — Ты ведь не ела ничего!
Акутагава фыркает, провожая «мелкую» взглядом. Всякий раз она говорит что-то подобное, но все давно свыклись, что у девчонки ветер в голове гуляет, как у себя дома.
— Скажи: «а-ам»! — Ацуси подносит ложку с отядзукэ совсем близко к чужим губам. — Ну же, не томи!
Рюноске хмурится, начинает медленно краснеть, чувствуя «загоревшиеся» кончики ушей. Но всё же закрывает глаза, чуть приоткрывает рот, позволяя себя накормить.
— Так-то лучше, — кивает довольная девушка, тыкает кончиком ложки в нижнюю губу коллеги. — Совсем исхудаешь же. Лопай, Рюноске я-задушу-вас-если-затупите-с-подписью Акутагава.
Сначала Акутагава смеётся тихо — позволяет себе лишь мелкий смешок. А потом приходится тащить её за рукав из-под стола, краснеть, ловя удивлённые взгляды постояльцев, но улыбаться единственной мысли — «Так она улыбается только мне».
— Ты такая прелесть, моя милая Ацу, — улыбается и снова прячется за ладонью, чтобы скрыть появившийся от смеха румянец и всё ещё не сошедшую с губ улыбку.
Накадзима наигранно дуется, позволяя щекам округлиться, сделав её похожей на хомячка, отводит взгляд.
— А ты та ещё бука, Рю.
Девушка тянется через ресепшн, чтобы поправить выбившиеся светлые пряди. Ацуси по-кошачьи тянется к ладони, даже словно готовится замурчать. Акутагава слегка улыбается, проводит кончиками пальцев по шее и думает, что Накадзима очень похожа на маленького тигрёнка — милая, ласковая, «пушистая», но может показать зубки, если захочет, и мало не покажется.
— Э-эм, Рю?.. — Ацуси дёргает за белоснежный манжет.
Она очень смущена, не знает, куда смотреть.
Слишком поздно до Акутагавы доходит, что «тигрёнок» вырвалось у неё вслух.
Рюноске не умеет выражать свои мысли, чувства, не может говорить красиво. И ей всегда очень за это обидно.
Но она знает, что Ацуси обо всём догадывается сама и ей не нужны объяснения редких глупых поступков.
— Мы п-пойдём сегодня г-гулять? — заикаясь, робко спрашивает Накадзима.
Хочется назвать её малышкой. Маленькой, глупенькой.
— Конечно, тигрёнок, — и смеётся, рассматривая покрасневшие от смущения ушки.
Они перебрались в северную часть континента уже вот как несколько лет, но привыкнуть к низким температурам всё ещё сложно. Приходится кутаться в тёплый вязаный шарф, прятаться в кофты и свитера, плотнее запахивать куртку. Никто не любит угги, но именно в такую, как сейчас, — ни тепло, ни дубак, — погоду в них достаточно тепло, чтобы спокойно прогуливаться по белоснежным тропинкам, но достаточно холодно, чтобы не расслабляться.
Акутагава дует на ладони через тёплые варежки, шагает на одном месте и не слишком ласковыми словами вспоминает такую совершенно не пунктуальную капушу Ацуси. Они договаривались встретиться в шесть часов вечера на углу между отелем, в котором работают, и булочной, возле которой всегда тепло и вкусно пахнет, но она, как обычно, опаздывает.
И только Рюноске решает шагнуть в булочную, где постоит и прогреется, как сзади раздаются торопливые, чуть шаркающие шажки, тихий лепет с извинениями.
— Должна будешь, — звучит один и тот же ответ, как и каждый раз.
— Что будем покупать? — с большими паузами между словами спрашивает Ацуси, стараясь нагнать быстро идущую девушку.
— Всё, что нужно, — очередной сухой и холодный ответ, от которого хочется сжаться и уйти подальше, но привыкшая Накадзима просто хмурится, начинает идти быстрее.
— Рю-ю-ю! — тянет она, не в силах пробираться дальше через огромные сугробы. — В какую глушь мы идём?
— Ко мне.
Ацуси очень часто хочет прикусить себе язык или вообще стать немой, чтобы не говорить всякую чушь. А если Акутагава обиделась? Что делать? Как просить у такой, как она, прощение?
Накадзима решает использовать для этого всё, что потребуется. Может, даже попытается что-нибудь для Рюноске приготовить.
— Ты голодна?
— Немного, — раздражённо дёргает плечом.
Ацуси всегда такая шумная — хоть ваты в уши клади.
Снег сыплет искрящимися хлопьями и Накадзима готова поспорить, что бо́льшая часть снежинок крупнее, чем монетка в пять йен.
— Сматьлииии, — тянет она.
Акутагава лицезреет идущую за ней девушку, наклонившуюся корпусом вперёд и старательно ловящую снежинки высунутым языком. Она выглядит мило, красиво, наивно глупо, как кажется Рюноске.
— Шумишь, — одёргивает она, разворачивается и начинает идти быстрее.
Ацуси хнычет, — «я опять творю глупости, Рю, прости, прости, простиии», — но начинает идти шагами шире, чтобы не отставать так сильно.
Акутагава уже в подъезде отряхивает снежные хлопья сначала с себя, потом со всё ещё всхлипывающей Накадзимы.
— Перестань, — проводит большими пальцами по мягким щекам, — А то домой не пущу.
— Только если позволишь что-нибудь сделать для тебя! И побольше! — шмыгает. — Я много тебе должна.
Рюноске заинтересованно приподнимает брови, начинает подниматься вверх по лестнице, чтобы скорее достигнуть четвёртого этажа из пяти, Ацуси тихо шагает за ней.
— Приберусь.
— Ага, — усмехается Акутагава, вспоминая «вылизанную» до блеска квартиру.
— Кушать приготовлю.
— М-м-м, — чуть хмурится, сжимает вытянутые трубочкой губы, придумывая, куда спрятать наготовленное.
— Да чего же ты такая самостоятельная?! — Накадзима топает ножкой от злости, её брови изгибаются косыми домиками. — Ничего для тебя не сделать!
— Я что-нибудь придумаю, — обещает Акутагава, пропуская гостью внутрь.
Приятно пахнет духами Рюноске, последние солнечные лучи пробиваются через плотно занавешанные шторы — что уж поделать, если хозяйка не любит свет. Здесь действительно не к чему придраться, из-за чего хочется и охнуть восторженно и шмыгнуть как-то обречённо — план номер один провалился с треском и хрустом.
— Сладкое любишь?
— Люблю, — лжёт Рюноске и кивает.
А может, лжёт не так сильно, ведь она любит Ацуси, а она тоже сладкая.
— Тогда будут маффины!
На кухне Акутагавы так мало места, что они всякий раз сталкиваются коленями, когда Накадзима семенит из одного угла в другой, а сидящая Рюноске не успевает увернуться, чтобы не мешать.
Но кто сказал, что это неприятно?
— Вот всё и готово! Ой, ну, то есть, готовится! Уже в печи стоит.
Акутагаве остаётся только вздохнуть и подивиться всей наивности, что есть в Накадзиме.
— И это всё, что я могу сделать для тебя? — шаркает ножкой в белом чулке. — Как-то мало.
— Можешь, но вряд ли тебе понравится, — чуть хрипло сообщает Рюноске и улыбается, с прикрытыми глазами отпивая чуть тёплый чай.
— А может быть понравится! — хмурится, ударяет кулачками о стол. Хотя, слова эти, конечно, напрягают.
Акутагава задумчиво прикусывает губы.
— Подойди ближе, — говорит шёпотом, словно они шкодливые дети, не спящие ночью, намеренно бродящие между взрослых.
Ацуси подходит медленно, несколько опасливо. Старшая аккуратно берёт её за руки, притягивает, чтобы усадить себе на колени.
— Ты милая.
Рюноске говорит вкрадчиво, хочет придумать что-нибудь ещё, но, кажется, просто не создана для чего-то нежного.
— Ещё не передумала? — едва ощутимо проводит большими пальцем по приоткрывшимся губам.
— Н-нет.
Накадзима издевательски тёплая, аккуратная, сладкая. Даже её неуклюжесть словно прибавляет какую-то изюминку, делает её той самой особенной.
Акутагава никогда не говорила о чувствах, которые считала глупостью до недавних пор.
Она просто так иногда брала за руку или целовала в щёку.
Она невзначай готовила две чашки кофе и брала две порции на работу.
Из-за упрямства, но никак не от любви просила надеть шапку — потому что холодно.
Она ни в коем случае не считала имя — Накадзима Ацуси — нежным, идеально подходящим.
И уж точно не специально иногда упоминала, какая Ацуси милая дурочка — совсем девочка ещё.
И целоваться Накадзиме правда понравилось.
Ацуси совсем чуть-чуть смущается, но всё-таки позволяет взять себя за руку, поплотнее завязать лёгкий шарфик вокруг носа. Она отчего-то боится, что в торговом центре на них будут пялиться, может быть, будут задавать странные вопросы.
Акутагава не думает, не боится — просто идёт, обхватив чужую маленькую ладошку, ведёт от магазинчика к магазинчику и почти заставляет что-нибудь выбрать.
Всё равно не посмотрят и не спросят, а Ацуси — милая трусиха.
— Ой, скоро же новый год! — разноцветные глаза начинают счастливо гореть, девушка улыбается. — Мы обязаны купить что-нибудь!
— М-м-м... К примеру? — Рюноске крепче сжимает ладонь, останавливается напротив ювелирного.
— А может?.. — Ацуси тыкает указательными пальцами друг о друга.
— Ну? — нетерпеливо скрещивает руки на груди.
— Может, купим что-нибудь парное? — Накадзима говорит быстро, боится того, что только что предложила, но слово — не воробей.
Акутагава закатывает глаза.
— Пойдём.
— К-куда?!
— Украшение выбирать.
На Рюноске всё та же форма — платье до колен с белым витиеватым «передничком», чёрным верхом, где рукава заканчиваются на запястьях «фонариками», белоснежное жабо почти до талии, с одного плеча на другое повисла золотая тонкая цепочка — тот самый парный подарок.
На Ацуси пышная чёрная юбка выше колен, держащаяся на подтяжках, светлая блузка с рукавом в три четверти, чёрный галстук, спадающий на грудь, и тоже цепочка, но меньше — может только держаться за разные уголки воротничка. Накадзима всё так же мило улыбается каждому проходящему мимо, самая длинная передняя прядь покачивается из-за малейшего движения.
— Иди сюда, — зовёт девушка Акутагаву, выманивая её из-за ресепшена протянутыми вперёд руками.
Рюноске быстро преодолевает это расстояние, касается пальцами худых плеч.
У Ацуси красивые глаза, лёгкий естественный макияж, на вкус — клубничный блеск для губ.
И она первая тянется за нежным поцелуем, обвивая тонкую шею Рюноске руками.
— Добро пожаловать!
Ацуси улыбается вошедшим людям, быстро отрываясь от оторопевшей Акутагавы, которая прикрывает губы со смазанной помадой ладонью, тихо кашляет, стреляет взглядом в этого невинно улыбающегося реб... тигрёнка.
Она такая нежная, что иногда Рюноске становится плохо.
Настолько плохо, что она говорит о любви вслух.