Однажды Джебому всё надоедает.
У них камбэк на носу, времени нет даже на то, чтобы почистить зубы, поэтому усталость ставится вторым «я». А может, и первым — Джебом так устаёт, что почти ничего не соображает. Его голова под завязку набита графиками, концептами и грядущим промоушеном. А ведь им приходится ещё и долбаные трансляции в vlive как-то снимать. И общаться, общаться, общаться…
Джебом чувствует себя на грани помешательства, он тихо ненавидит всю индустрию кей-попа в целом и каждого представителя JYPE в частности. Поэтому когда в дверях комнаты появляется цветущий улыбкой Ёндже, единственное, чего хочется Джебому, — это послать его на все четыре стороны. Или хотя бы на две, лишь бы он отвалил и не трогал его до скончания веков.
Джебом поднимает тяжёлый взгляд. Он ждёт всего: каких-то новостей, просьб, сообщений о том, что ему опять нужно куда-то бежать и что-то делать. Но вместо этого Ёндже плюхается рядом на диван, поворачивается и жизнерадостно говорит:
— Хён, не хочешь съездить в Пусан?
И внутри Джебома рушится цивилизация. Целый, мать его, мир, потому что это не «Съездим к моим в гости в Мокпо?» и не «Сгоняем в круглосуточную закусочную за рамёном?». Это спасательный круг, и Джебом сам не понимает, как вцепляется в этот круг дрожащими от усталости и стресса руками.
***
Поезд забирает их с платформы ранним утром. На улице крепчает мороз, и Джебом, тупо пялящийся в окно, только сейчас с запоздалым удивлением думает, какого хрена они едут именно в Пусан? Ведь сейчас не сезон, пляжи наверняка безлюдны. Так есть ли смысл морозить жопу в такой дали от Сеула?
— Там сейчас красиво очень, — говорит Ёндже, будто прочитав его мысли.
Он сидит рядом, копается в телефоне и выглядит расслабленным и уютным. Джебом смотрит на него недоверчиво, почти опасливо, а когда Ёндже внезапно протягивает ему свой наушник, и вовсе впадает в ступор. Их музыкальные вкусы не слишком похожи и чаще всего они спорят именно из-за этого. Но раздумывать некогда, анализировать — тоже. Джебом молча берёт наушник, вталкивает его в своё ухо и, закрыв глаза, на некоторое время растворяется в чужой душе. Музыка — это ведь душа, никак иначе. И, к слову, душа Ёндже тёплая, почти горячая. Прямо как ладонь, которой он стискивает руку Джебома.
В Пусане оказывается холоднее, чем представлялось. Джебом зябко кутается в пальто, шмыгает носом, натягивает шарф почти до бровей. В то время как Ёндже, напротив, даже куртки не застёгивает. Он бежит впереди, до смешного сильно смахивая в этот момент на Коко, что-то говорит и смеётся. А в голове Джебома играет музыка из его плеера. Она настолько «похожа» на Ёндже, что Джебом никак не может отделаться от острого желания спрятать свой плейлист как можно дальше. Он не настолько доверяет людям, чтобы позволять им читать себя как открытую книгу.
Но Ёндже этот момент, кажется, ничуть не беспокоит. Он привык быть честным, привык говорить прямо, смотреть, не отводя глаз, и смеяться от всего сердца. И Джебому не хочется признавать, но временами он ему немного завидует. Ему вот этого честного, открытого страшно не хватает. Он будто бочка, наполненная скисшим бульоном, и пена от него точно скоро полезет верхом.
Пляж и вправду оказывается пустынным. Ветер тут куда сильнее, чем на станции, однако Ёндже и это не пугает. Он прыгает по песку, снова хохочет и постоянно дёргает Джебома, тормошит его, указывая то на одну деталь, то на другую. Джебом бредёт за ним убитой тенью. Он улыбается очередной шутке, кивает, послушно вертит головой и, ощутив вибрацию в кармане, в двадцать восьмой раз сбрасывает вызов. Менеджеры ведь не в курсе, куда они так внезапно пропали, трезвонят уже третий час, но Джебом упорно не отвечает. Он не хочет. Знает, что им и так вломят за исчезновение, так есть ли смысл портить момент.
Ёндже устаёт спустя пару часов. Они находят неподалёку открытое кафе и решают перекусить заварной лапшой. От тарелок идёт пар, когда Ёндже расставляет их на столешнице, а Джебом думает, что это до жути напоминает кадр из шоу, где у них было «свидание» на реке Хан. Если не считать необходимости держаться за руки, ему тогда всё понравилось: и прогулка, и обжигающая лапша в ларьке, и назойливое внимание со стороны. Джексон потом ржал как бабуин и ещё несколько дней стращал Джебома, что обязательно сделает скрытую камеру, где заставит их повторить. Джебом пообещал сломать ему челюсть.
Однако теперь, когда они опять оказываются вдвоём там, куда вездесущие камеры не могут дотянуться, Джебом смотрит на Ёндже, который, обжигаясь, втягивает лапшу в рот, и вдруг ощущает прилив горячего, как волны летом, счастья. Это ведь лучше любого свидания, правда. С холодом, промозглой сырой погодой, пустующими пляжами и уличными кафе, в которых нет ни одного посетителя. Это лучше.
Да и за руки им держаться не надо.
Поезд в Сеул отправляется только утром, поэтому Джебом и Ёндже всю ночь гуляют по окрестностям. Они практически не разговаривают. Вернее, Ёндже как раз болтает без умолку, но это, как ни странно, не выглядит вымученно — напротив, кажется, что он действительно получает удовольствие от происходящего. А Джебом слушает его, сбрасывает очередной вызов и чувствует себя поистине прекрасно. Накопившаяся за это время усталость сползает с него медленно, нехотя, однако когда на Пусан опускается ночь, а вдоль дорог зажигаются фонари, он ощущает бодрость — такую, какой не было уже давно. В таком состоянии можно горы сворачивать, наверное, вершить великие дела, покорять вершины. Но у Джебома тут Ёндже и очередной рассказ про то, как Коко познакомилась с соседской собачкой, и такое точно нельзя пропускать. Даже ради подвигов и свершений. Даже ради того, чтобы ответить, наконец, на звонок и сказать, что с ними всё в порядке.
Джебом снова нажимает на кнопку сброса.
Когда время переваливает за полночь, Ёндже хватает Джебома за рукав и опять тащит на пляж. Он что-то говорит про звёзды, которые должны отражаться в воде, и Джебом послушно плетётся следом.
На пляже стоит кромешная темнота. В отдалении от дороги с фонарями и гирляндами, развешанными по палаткам и козырькам кафе, ночь кажется непроглядной, так что через десяток шагов из-под ног пропадает песок, а ещё через десяток — Джебом едва может разглядеть собственные руки. Он осторожно крадётся, боясь упустить момент, когда начнётся вода, и щурится, будто это может помочь. У него при себе нет запасных вещей, поэтому замочить кроссовки, а потом до возвращения в Сеул шляться в мокрых носках у него нет никакого желания.
Ёндже, кажется, ничего не страшно. Он уверенно шагает вперёд, говорит о камбэке, парнях, ведущих на шоу, о менеджерах, концептах, компании — обо всём, что уже набило оскомину. Однако Джебому, как ни странно, не хочется его обрывать. У него ощущение, будто вместе со словами Ёндже покидает напряжение, ведь чёртова работа не щадит никого. Поэтому кому-то нужны молчание и тишина, кому-то — душевные разговоры и чашка тёплого чая. А кому-то — всё вместе и ничего одновременно. Поэтому Джебом находится тут, в окружении плеска волн, щебета Ёндже и непроницаемой темноты. Ему так хорошо. Ему комфортно почти до слёз.
Побродив вдоль берега, они усаживаются прямо на песок. От воды тянет прохладой и свежестью, и Джебом снова кутается в пальто и шарф, попутно жалея, что под рукой нет шапки. Хотя будь у него шапка, он наверняка натянул бы её на Ёндже — слишком уж тот беззаботно себя ведёт. Застужать горло перед камбэком — последнее дело.
Несколько минут они проводят молча. Ёндже наконец-то надоедает говорить, поэтому он тоже погружается в тишину. О его присутствии теперь напоминают только короткие выдохи и тихое шмыганье носом — видимо, холод всё-таки пробирает его насквозь, так что желание превратиться в фокусника и вытащить из кармана пальто шапку усиливается. Но Джебом, увы, не фокусник, карманы его пальто пусты, зато на языке множество вопросов.
— Почему ты позвал меня сюда? — спрашивает он, когда тишина превращается в пока ещё далёкий звон.
Ёндже озадаченно уточняет:
— В смысле?
— В прямом. — Джебом поворачивается, пытается найти лицо Ёндже в темноте, но тусклого света луны едва хватает только на то, чтобы высветить неясный силуэт. — Ты позвал меня не в Мокпо, не в гости, а сюда. Что такого в Пусане?
Ёндже улыбается — Джебом понимает это интуитивно. Его на миг обдаёт теплом.
— Ну как же, тут пляжи хорошие, — говорит он.
— И холод собачий, — перебивает Джебом и прищуривается. — Что задумал, мелкий? Убить меня и прикопать в песке?
Ёндже, хрюкнув, заходится смехом — смущённым, немного дёрганным. Тепла становится меньше, зато любопытство усиливается. Джебом борется с желанием пересесть поближе, коснуться Ёндже хотя бы плечом, чтобы не потеряться в сгустившемся мраке.
— Знаешь, — говорит он, и в голосе его не веселье, а, скорее, сожаление, — если бы я хотел тебя убить, я уехал бы сюда сам. А тебя оставил работать. Думаю, не стоит объяснять, что именно я имею в виду.
Джебом отворачивается, хмурится, думает, что действительно не стоит, Ёндже ведь прав — этого нельзя отрицать. Он и так на ходячий труп похож, как и любой из них. Стаффу придётся тонну косметики вмазать в их синюшные рожи, чтобы они не распугали фанатов на шоукейсе.
Помолчав ещё немного, Джебом опять поворачивается.
— И всё-таки, — говорит он, — почему Пусан?
Ёндже отвечает не сразу. Некоторое время он безмолвно разглядывает что-то в небе — Джебому приходится максимально прищуриться, чтобы не потерять его очертания, — а затем со всей честностью выдаёт:
— Первое, что пришло на ум, когда я увидел тебя после последней репетиции. В детстве бабушка возила меня сюда, когда я болел. Летом, правда, но не суть. С тех пор я стараюсь приезжать, когда выматываюсь. И, знаешь, помогает. Ну, отвлечься, поправить здоровье, выдохнуть, когда становится невыносимо. — Ёндже запинается, будто смутившись своих слов, после чего поворачивается к Джебому и осторожно, почти робко спрашивает: — Тебе ведь тоже это было нужно?
У Джебома опасно быстро теплеет в груди. Он и подумать не мог, что Пусан для Ёндже настолько особое место, и сейчас, когда это становится ясным, в голове вспыхивает и гаснет мысль, что теперь его сложно будет воспринимать иначе. Особое место Ёндже точно станет особенным и для Джебома, потому что здесь и вправду можно выдохнуть. С кашлем, правда, и ощущением, будто кости вмерзают в кожу, но всё-таки.
Джебом опускает голову. Перед глазами неожиданно проносится картинка, как Ёндже в поезде поделился своими наушниками, и теплота в груди превращается в пожар. И Джебом, испугавшись, глубже зарывается носом в шарф.
— Ты меня бесишь иногда, — внезапно признается он и пугается повторно, только теперь уже того, что Ёндже может обидеться.
Однако Ёндже почему-то не обижается. Вместо этого он разражается смехом, в котором угадывается облегчение, и легонько Джебома в плечо кулаком.
— Ну слава богу! — радостно говорит он. — Я уж боялся, что ты скажешь «постоянно».
Джебом не верит своим ушам. Замолчав, он почти впивается взглядом в воду, в которой и вправду отражаются звёзды, и думает, что это очень красиво. Наверное, надо будет сюда вернуться.
***
Уезжать обратно в Сеул совершенно не хочется. Джебом и Ёндже едва не опаздывают на поезд, успевают буквально в последнюю минуту, так что двери с шипением закрываются прямо за их спинами. Вид у них, наверное, при этом потрясающий, потому что девушка-кондуктор настороженно хмурится, разглядывая их билеты, однако Джебому почему-то всё равно. В его кроссовках полно песка, пальцы почти не чувствуются от холода, но полыхающий в груди пожар греет лучше любого одеяла. И покачивающийся от усталости Ёндже, улыбка которого не сползает с лица только благодаря усилию воли, играет в этом не последнюю роль.
На свои места они попадают спустя несколько минут. Поезд медленно набирает скорость, пейзаж за окном постепенно превращается в размытую акварель. Усевшись в кресло, Ёндже падает на плечо Джебома с протяжным сочным зевком. Глаза Джебома тоже слипаются, путь им предстоит неблизкий, так что времени, чтобы вздремнуть, предостаточно.
— Как думаешь, менеджеры нас сильно убьют? — спрашивает Ёндже, сморщив нос.
Джебом чувствует прилив умиления, а ещё ему становится немного смешно.
— Думаю, — говорит он после короткой паузы, — дешевле было сразу закопаться на пляже, — и фыркает. Ёндже поддерживает его тихим смешком.
На самом деле, ситуация аховая и накажут их, скорее всего, по всей строгости закона, но Джебому уже не страшно. За один неполный день и ночь он отдохнул лучше, чем за пару выходных, которые щедро выделил им Пак-пидиним в прошлом месяце, так что теперь он снова может впахивать как вол и без принуждения. И за всё это следует поблагодарить Ёндже — человека, не пожалевшего ради Джебома времени, сил и своей задницы, которая, к слову, тоже попадёт под раздачу во время беседы с менеджерами.
Спохватившись, Джебом достаёт телефон и кривится, увидев на дисплее космическую цифру. Столько раз ему даже мама не звонила, когда он уходил в загул на неделю. Однако когда он открывает пропущенные вызовы вместо десятков имён стаффа там сплошь высвечиваются Джексон, Джинён и Марк. Последнего, к слову, совсем мало.
Джебом вздёргивает бровь и едва не роняет телефон, когда в ладонь ударяет короткая вибрация. Сообщение. От Джексона.
«Парни, если вы сбежали в Лас-Вегас, чтобы наконец-то пожениться, я за вас дохуя рад, но на медовый месяц у вас осталось полдня! Стафф пока не в курсе, но сегодня вечером нас повезут на тренировку, так что будьте так любезны, притащите свои задницы до приезда менеджера, иначе нас всех казнят!
PS БэмБэм за вас тоже рад!
Целую, Джексон
PPS Надеюсь, вы привезёте сувениров!»
Джебом прижимает кулак к губам, чтобы не расхохотаться, и, чуть наклонившись, заглядывает в лицо Ёндже. Тот спит, зажав ладони между стиснутых коленок, и у него настолько трогательный беззащитный вид, что Джебом всё-таки сдаётся. Ничего страшного ведь не произойдёт, если кто-то хоть раз увидит её. Душу Им Джебома, которую тот хранит за семью печатями.
Тем более это же Ёндже, и он наверняка уже видит десятый сон.
Посомневавшись ещё немного, Джебом вытаскивает из внутреннего кармана наушники и неспешно разматывает их. Когда на дисплее телефона показывается отдельная, спрятанная от посторонних глаз папка, его пробирает нервной дрожью, которая усиливается, когда он со всей осторожностью приподнимает голову Ёндже и, втолкнув в его ухо наушник, нажимает play. Пару секунд он с замиранием сердца ждёт, что тот проснётся, удивится, однако Ёндже даже не вздрагивает. Лишь когда Джебом успокаивается и сам ныряет в объятия любимой мелодии, его губы трогает лёгкая улыбка. Только Джебом этого, конечно же, уже не видит.