Don't cry, I am just a freak

Бокуто закрывает шторы с силой, почти заставляя себя не смотреть в окно, на яркие огни красочно украшенной улицы.

Наверное, это несправедливо. То, как все веселятся, все продолжают жить и праздновать этот богом проклятый день.

Что-то ломается в нем каждый раз, когда он видит счастливых детей и целующихся под омелой парочек. Из сердца выжигается то детское очарование огнями и ёлкой, нетнет больше ощущения праздника и волшебства.

Пугающая, накатывающая волнами боль, непроходимая словно буран.

"Все что я хотел бы на рождество, Акааши, это ты.

Ты, живой и рядом, отвечающий на звонки, в глупой шапке Санты и с бокалом глинтвейна в руках. С трудом держащий лицо чтобы не засмеяться, так тепло и легко..."

Нет смысла звонить, писать, стучать в эту стеклянную холодную дверь. Номер уже давно принадлежит другому, и родные цифры, которые раньше на быстром наборе, уже не Акааши.

Как будто его и не было.

Бокуто сжимает телефон до судороги в руке, и скручивается прямо на полу. Истерично хватает ртом воздух. Захлёбывается в рыданиях, прямо как в тот раз, в самый первой. Когда "абонент не доступен, перезвоните позднее".

В тот раз, когда мир стал темнее. Порвалась красная нить, связывающая их, оставляя лишь гноящуюся рану.

«Бокуто, я лблюю тебя»

Акааши никогда не делал ошибок в словах. Акааши всегда педантично вычитывал сообщения, исправлял все до единой опечатки. Всегда, кроме одного раза.

Тогда Бокуто не придал этому значения. Он готовился встречать Акааши, экстренно запаковывал все подарки и был немного пьян. Для смелости.

Он просто ответил Акааши что тоже его очень любит и спросил когда тот наконец приедет.

Сообщение осталось непрочитанным. Теперь навсегда.

Акааши умер, застряв в обломках машины и не дождавшись скорой, которую вызвал только после того как написал последнее сообщение.

Красная коробочка, для которой и была смелость, осталась лежать на столе, когда Бокуто выбежал из квартиры, чтобы встретить...

Смерть.

С черными добрыми глазами штатного психолога морга на опознании, с зализанной прической работника страховой, с блеском значка полицейского.

Она была доброй и участливой, не показывала себя и скользила меж теней и отблесков ламп.

Куроо с Кенмой вылетели как смогли, и эти несколько часов между городами казались пустотой.

Не было ничего.

Ни сил, ни эмоций, ни слез. Акааши тоже не было.

Больше не было.

Каждое рождество лишь издевательство над Бокуто. Напоминание о том, что могло бы быть. Могло быть между ними, что все было бы хорошо. Они бы обменивались подарками, неважными и может глупыми. Акааши бы фыркал когда на него насильно надевали бы оленьи рога и немного пьяный от количества вина лез целоваться. Дразнил бы Куроо, показывая ему язык.

Но Бокуто сейчас один. В полутемной квартире, из которой не может уехать.

Психотерапевт говорил, что это не его вина. Куроо говорил что это не его вина. Кенма, команда и семья Бокуто, семья Акааши, Хината и все остальные говорили то же самое.

Но чья же?

Он не мог избавиться от этой мысли.

Ненависть к себе была глубже, она рвала когтями сердце и заставляла до боли впиваться пальцами в углы стола.

И рыдать иногда, до хрипов и осипшего голоса.

На рождество.

Did you get enough love, my little dove

Why do you cry?

And I'm sorry I left, but it was for the best

Though it never felt right

My little Versailles

Утри же слезы, Котаро. Ты не плакал даже когда проигрывал на матчах, зачем же сейчас? Прости что ушел, но я не мог иначе. Все будет хорошо, верно? Ты справишься. Хоть и без меня. Ну же, прекрати смотреть на этот номер, он уже давно не мой.

Перестань держаться за прошлое, Котаро.

Живи, ты нужен другим. Ты нужен мне.

Невесомые объятья, которые никогда не почувствует другой. Пальцы, пытающиеся утереть слезы, никогда больше не смогут коснуться.

Поцелуй, оставленный на лбу — лишь виденье, холодное прикосновение сквозняка.

Я тоже люблю тебя, Котаро. Мой маленький совёнок.