Дверь разлетелась в щепки, разнесённая топором. Чонгук отбросил его в сторону и с ужасом уставился на болтающееся тело задыхавшегося омеги.

— Сокджин!

Он схватил его за ноги, поднимая.

— Сними с себя петлю! Сними ее! — заорал он.

Шёлковый шарф ослабил свою хватку, и Сокджин закашлялся, чувствуя, как огненный воздух проникает внутрь. Боже, только не опять…

— Отпусти меня, Чонгук, — просипел он. — Я больше не могу…

— Сокджин, пожалуйста, — разрыдался альфа. — Сними её с себя! Не надо! Я солгал, Сокджин, не надо себя убивать! Сними её!

Дрожащими, непослушными руками, Сокджин снял петлю со своей шеи. Они вдвоём рухнули на постель, и Чонгук сгрёб его в объятия, оплетая руками, зарываясь пальцами в волосы и испуганно прижимая к своей груди:

— Не отпущу, Сокджин. Я никогда не отпущу тебя. Я люблю тебя, я никому тебя не отдам…

Джин разрыдался. Его глаза были полны ужаса и боли. Он только хотел умереть, испытал весь страх смерти и всё равно не добился желаемого…

— Ты лжёшь, — прохрипел он, хватая ртом воздух. — Ты всегда лжёшь… ты не держишь своих обещаний.

— Это я сдержу, — Чонгук отчаянно стиснул его. — Ты… был удивительным, Сокджин, мне так жаль… Я клянусь всем, что имею, я люблю тебя.

— Ты лжёшь, — Сокджин стиснул дрожащие пальцы на его плечах. — Ты лжёшь… ты любишь… Дахён. Я знаю…

— Я не знаю, кто такая Дахён, — яростно прошептал Чонгук, зажмурившись и не отпуская его. — Я не знаю, кто это… ты заставил меня забыть. Я ненавидел, что ты заставил меня забыть… С той самой секунды, когда я увидел тебя на свадьбе, я полюбил тебя, я возненавидел то, как легко ты меня себе подчинил. Я твой. Я не могу ничего с этим поделать, Сокджин. Накажи меня, ненавидь меня. Используй меня. Уничтожь меня. Ты можешь сделать всё, что захочешь.

— Мне это не нужно, — всхлипнул Сокджин. — Я устал… мне больше н-ничего не нужно… я б-больше ничего не хочу, оставь меня, отпусти меня!

— Не отпущу, — отказался Чонгук. — Ни за что — чего угодно проси, кроме этого.

— Я х-хочу умереть…

Сокджин больше ничего не сказал, только сипло всхлипывал, сотрясаясь всем телом. Чонгук прижимал его к себе, гладя по спине; а раньше этого было бы достаточно, чтобы осчастливить Сокджина, но с того момента, как у него исчезла опора из-под ног, а горло сдавила шёлковая удавка, что-то в нём окончательно сломалось. И это был уже совершенно другой человек, в мире которого больше не было места мелким и ничего не значащим действиям.

— Как же твоя мечта, родной? Разве ты не хотел открыть ресторан? — заполошно шептал ему Чонгук. — Только подумай, каким прекрасным он будет. Он будет великолепным. Ты так хорошо справился. Ты такой умный, Сокджини, у тебя обязательно получится… А как же твой бар, хороший мой?.. Разве ты больше не хочешь там петь? Я ещё ни разу не послушал твоё выступление… Скажи мне только, чего бы ты хотел, я всё сделаю, я обещаю, я больше не нарушу своего слова.

Сокджин ничего ему не ответил, спрятав лицо у него на груди.

Чонгук уткнулся носом в его волосы. Его глупая борьба со своими чувствами чуть не погубила его мужа…

Алая полоска на его шее свидетельствовала об этом. Она сводила Чонгука с ума, она стала его кошмаром, как и силуэт в белом свадебном костюме, болтающийся под потолком, там, где люди быть не должны.

— Я никогда не желал тебе зла, — прохрипел Джин, царапая его рукав. — Я хотел, чтобы ты был счастлив.

— Теперь ты будешь счастлив, — ответил Чонгук. — Я люблю тебя, слышишь? Я сделаю тебя счастливым.

— Я тебе не верю, — Сокджин беспомощно улыбнулся. — Ты так говоришь только потому, что я повесился… Может, это мой посмертный бред…

— Ты живой. Я докажу тебе, — пообещал Чонгук, баюкая его в своих руках.

Джин хотел забыться. Ему было безразлично, что говорил ему Чонгук, он хотел перестать думать и перестать чувствовать себя.

Мало-помалу они оба провалились в сон, сжимая друг друга в объятиях.

Чонгук спал чутко, боясь отпустить, но всё равно не заметил, когда омега ранним утром выпутался из его объятий. Сокджин устало согнулся, затем поднял взгляд вверх, туда, где ещё болталась шёлковая петля. Если бы шарф был тоньше, уже, может, он мог бы быть уже мёртв.

Джин коснулся руками шеи, боясь представить, на что она похожа. Это будет очевидно, что он пытался повеситься?

Нет, он не мог поверить, что его всё ещё волнуют подобные вещи.

Он тихонько встал, осторожно оглядываясь на Чонгука, поднялся на стул и снял петлю с крюка. Затем собрался с духом и отправился в ванную, чтобы взглянуть на себя.

Возможно, из-за того, что он пробыл в петле считанные секунды, а также из-за ширины удавки и мягкости материала, выглядел он не так уж плохо. Он выглядел омерзительно для самого себя, но для суицидника-неудачника — вполне терпимо. Глаза покраснели, один полностью заплыл кровью, а борозда на шее была красной и повторяла узоры складок шарфа, но в остальном он был в порядке. Джин с любопытством потыкал себя в глаз, но толком не ощутил боли.

Умывшись и переодевшись, он запихал свадебное одеяние в мусорный пакет.

Чонгук проснулся чуть позже, на рассвете. Распахнув глаза и не найдя Сокджина рядом, он испуганно заметался по комнате. Его взгляд устремился сначала к петле, исчезнувшей с потолка, затем к разнесённой в щепки двери, от которой почти ничего не осталось. Топорик, которым он это сделал, валялся неподалёку, нетронутый.

Чонгук вздохнул нервно, поднялся с постели, на всякий случай подобрал топорик и отправился на поиски.

Омега обнаружился во дворе, на террасе — сидел в кресле, закутавшись в плед, и пил горячий какао. Чонгук съёжился, вспоминая, как он разбил чашку. Хотелось вернуться в прошлое и отвесить себе хорошей затрещины…

— Джин… — позвал он. — Как ты себя чувствуешь?..

— Как повешенный, — отозвался омега, разглядывая кусты гортензии. — Или ты хочешь вызнать, не полезу ли я в петлю снова, стоит тебе отвернуться?

Чонгук скользнул взглядом по красной полоске на его шее, поднимавшейся по бокам кверху, словно кровавый воротник.

— Сокджин, я… мне так жаль… — пробормотал он.

— Я понял, — вздохнул Сокджин. — Ты вчера уже всё сказал. Теперь я скажу. Сядь.

Чонгук послушно приземлился на соседнее кресло. Сокджин помолчал некоторое время, кусая губы, а может, собираясь с силами.

— Когда ты был ребёнком, — сипло проговорил он. — Господин Кан бил тебя?

— Что?..

— Бил или нет?

— Ты ведь наверняка знаешь, что бил, — Чонгук поёжился.

— Знаю. Что ты с этим делал? — спросил Сокджин.

— А что я мог с этим сделать, — пробормотал Чонгук.

— О.

Сокджин снова ненадолго замолчал. Кажется, ему было трудно говорить.

— Он тебя оскорблял?

— …

— Ну?

— Да.

— С этим ты тоже ничего не мог сделать?

Чонгук был немного сбит с толку. Конечно, что мог ребёнок противопоставить взрослому?..

— А что я должен был делать? — растерянно спросил он.

— Мог бы дать словесный отпор.

— …

— То есть, состояние беспомощности и беззащитности тебе, в принципе, знакомо, — заключил Сокджин. — Я хочу преподать тебе урок, чтобы ты освежил в памяти, каково это. Вчера ты сказал, что сделаешь всё, что я попрошу. Это правда?

Чонгук с болью и мольбой посмотрел на него, выкручивая себе пальцы, но Джин не обернулся на него, так и продолжая смотреть прямо перед собой.

— Правда.

— Я собираюсь попросить тебя выполнить несколько поручений, так что я хочу, чтобы ты был предельно честен и серьёзен сейчас. Не говори, что сделаешь это, если не имеешь это в виду.

— Я обещаю, — Чонгук сполз на пол на колени, медленно придвигаясь к ногам Сокджина. — Скажи мне, чего ты хочешь. Я буду делать.

— Уверен?

— Да.

— Я хочу, чтобы ты выкопал яму, — сказал Сокджин.

— Яму?.. Здесь… здесь яму выкопать?

— Да. Вот там, у гортензий. Кажется, там нет никаких коммуникаций. Яма нужна будет глубокая, — Сокджин кивнул на лопату, которую он, видимо, достал из кладовки.

— … Хорошо.

Чонгук был сбит с толку. Почему? Ну ладно, раз хочет яму, пусть будет яма.

Он взял лопату в руки.

— Здесь?

— Да, подойдёт.

— Какой глубины? Какой формы?

— Форма прямоугольная. Ты копай, а я тебе скажу, когда остановиться, — ровно проговорил Джин с едва заметной улыбкой.

Чонгук принялся за работу. Он был вполне себе физически развитым молодым человеком, но копать ему не доводилось с самого детства, когда он, может, помогал ещё в огороде. Он забыл надеть перчатки, так что быстро занозил и натёр ладони.

— Продолжаем, — поторопил его Сокджин.

— У меня руки…

— Ну что тогда? Мне тебя пожалеть? — спокойно спросил омега. Чонгук решил не провоцировать его — тон был отнюдь не добрым.

Ещё через некоторое время Чонгук выбился из сил.

— Я только… чуточку передохну, — пробормотал он, опираясь на лопату. Когда уже этой яме конец? Чонгук копал, сначала по колено глубиной, потом по пояс. Джин только показывал, где что подправить, как подровнять стены ямы, и понукал его работать дальше. Вокруг были уже огромные кучи земли — копать было относительно легко, почва была рыхлая, корней не попадалось, но Чонгук утомился, махая лопатой. Ему уже приходилось выбрасывать из ямы землю, и он весь был покрыт грязью и потом.

— Ещё долго? — спросил он, согнувшись и упираясь ладонями в колени.

— Ещё столько же, — оценив глубину по грудь, ответил Сокджин.

— Столько же?! Зачем? Что мы вообще делаем, я не понимаю! — вскричал Чонгук. — Зачем эта яма?

— Твоё дело не вопросы задавать, а делать то, что я говорю, — Сокджин холодно взглянул на него.

— Джин!

— Ты сказал, что сделаешь всё, что я хочу. Перехотел меня слушаться? Недолго же ты продержался.

Чонгук без лишних слов взял лопату и заработал с удвоенным усердием. Выбрасывать землю из глубокой ямы становилось всё труднее — кучи, окружавшие её, осыпались обратно, покрывая Чонгука слоем чернозёма. Солнце взошло и снова начало садиться, когда Сокджин, наконец, счёл работу удовлетворительной. В качестве награды он принёс мужу стакан воды — ему пришлось протягивать руку вниз. Глубиной яма получилась два метра, не считая наваленных по бокам груд земли. Чонгук был измотан. Он сидел где-то на дне, сложив окровавленные руки на коленях.

— Мы закончили? — спросил он глухо.

— Мы только начали, любимый, — ответил Сокджин. — Давай сюда лопату.

— …

— Проверь, можешь ли ты выбраться самостоятельно?

И тут Чонгук понял, что попал в ловушку. Оставшись без инструмента в яме глубиной больше человеческого роста, он потерял все шансы выкарабкаться — по крайней мере, в ближайшие сроки. Ему пришлось бы копать скос голыми руками, потому что стены были отвесными, но края разрушались и осыпались, стоило за них ухватиться. А руки были все покрыты ссадинами и мозолями.

— Очень хорошо, — улыбнулся Сокджин, сжимая в руках лопату.

Чонгук пришёл в ужас от этой улыбки, но заставил себя улыбнуться в ответ.

— Что ж, а теперь ложись-ка на дно, — велел омега.

Чонгук повиновался. Наверху было прямоугольное отверстие, пасмурное небо, окружённое рамкой чёрной земли. Там, наверху, стоял Сокджин с лопатой в руках.

Альфа сглотнул, нервно дыша.

— Джини, — нежно позвал он. — Что же, всё-таки, происходит?

— А ты сам разве не догадался? — спросил Сокджин и копнул землю. — Ты выкопал себе могилу. И лёг в неё. Как ощущения? Говори правду.

— Я… напуган, — Чонгук бы и не попробовал соврать сейчас.

— А что так? Я тебя пугаю? — спросил Джин. — Боишься, что я тебя убью?

— Н-нет, — робко проговорил Чонгук, не отрывая взгляда от лопаты, воткнутой в груду земли.

— Какой-то неуверенный ответ, — заметил Джин. — Ну да ладно. Я думаю, вот так чувствуется беспрекословное выполнение обязательств. Когда ты не имеешь права сопротивляться, не можешь задавать вопросы. А вот так, Чонгук, чувствуются твои слова, — он пнул землю, заставляя огромную кучу съехать внутрь и гулкой тяжестью рухнуть на тело, лежащее внизу.

— Ну что ты такой размазня? Бесхребетная кукла! — передразнил Джин своего мужа. — Не можешь даже постоять за себя, не можешь разобраться с проблемой, в которую сам себя загнал! Только ноешь!

Он снова пнул кучу земли — на этот раз внутрь съехало меньше, но альфа внутри ямы всё равно испугано взвизгнул, умоляя прекратить.

— О, тебе это не нравится, когда твой муж закапывает тебя, — Сокджин заглянул внутрь. Чонгук лежал, придавленный горой земли, и пытался откашляться от комьев, что попали ему в лицо. По щекам его сбегали грязные дорожки слёз ужаса.

— Мне тоже не нравилось, — Сокджин воткнул лопату в землю. — Я столько раз пытался рассказать, что происходит. Чтобы я не могу выбраться отсюда самостоятельно. Что я устал, что у меня ободраны руки… Что мне нужна помощь. Но никто не слушал, кроме моих друзей… А потом и они от меня отвернулись. Да, я мог бы уехать к Юнги с Намджуном и жить у них. Но знаешь, как тяжело омеге найти работу? Я до сих пор не нашёл. Что, если бы я не нашёл её через полгода? Через год? Как долго они стали бы меня терпеть? Что, если бы мой отец всё-таки пристрелил бы меня? Ты никогда не знаешь, что там у другого человека в голове на самом деле. Я вот скажу, что не буду тебя убивать. Тебе останется только делать ставки, лгу я или нет. Что думаешь?

Чонгук ничего не думал — он был в ужасе и боли. Всё его существо рвалось навстречу этому человеку наверху, чтобы искупить вину за все причинённые страдания, и так же его душа сжималась от страха перед ним.

Сокджин вздохнул.

— Я не буду тебя убивать, — проговорил он. — Толку от этого было бы ноль. Полежи здесь, подумай над своим поведением. Когда я посчитаю, что мне этого достаточно, я вернусь с лестницей.

Чонгук всхлипнул, зашебуршившись внизу, сворачиваясь клубочком.

Сокджин направился в дом. Настроение у него поднялось практически до отметки «превосходно» — он не только высказал всё, что думал, но ещё и заставил слушать. Это оказалось так просто! Смерть безумно раскрепощает.

Зазвонил телефон.

— Алло? — Джин снял трубку.

— Сокджин, это я, — прозвучал голос Намджуна. — Я хотел извиниться…

— Ты прощён, — легко сказал омега. Это и вправду было так легко, словно ничего не значило больше.

— Что… правда? Но я… — растерялся он. — В любом случае, я обещаю, я клянусь тебе… этого больше не повторится. И я ошибся. Юнги не прогонял тебя, он говорил «не уходи». Он услышал, как мы ссорились… Он только что очнулся окончательно, чтобы сказать мне это. Сокджин… Я это повторю. Не уходи.

Джин нежно улыбнулся. Юнги... Юнги, Юнги, Юнги!

— Хорошо, — сказал он. — Я приеду завтра вместе с мужем, ладно? Я безумно хочу увидеть Юнги.

— Конечно. Конечно, — голос Намджуна потеплел. — Прости меня ещё раз. Если я могу сделать что-нибудь, чтобы загладить вину…

— Ну что ты. Ничего не нужно, — мягко ответил Джин. — Я понимаю. Твой возлюбленный угодил на больничную койку из-за меня, ты был не в себе. Я понимаю. Правда, понимаю.

Настроение Джина улучшилось ещё больше. Словно сами небеса короновали его! Он закружился по гостиной. Можно пока что-нибудь приготовить! Сокджин посмотрел на небо. Ещё чуть-чуть, и совсем стемнеет, они оба ничего не ели весь день.

Поразмыслив ещё немного, он принялся за готовку. Он не собирался подходить к Чонгуку в это время, не особенно беспокоясь, замёрзнет ли альфа или свернёт себе шею, пытаясь втихаря выбраться.

Ну что за день! Мало того, что он заставил Чонгука прогуляться в своих туфлях, так ещё и его друзья ждут воссоединения! Чего только может не хватать? Наверное, разве что Урам явится, неся свою голову в руках.

Клацнул замок двери, но не со стороны сада. Сокджин повернул голову, чтобы увидеть дражайшего папу своего супруга. О. А вот и недостающая деталь.

Джин расплылся в улыбке.

Господин Кан сразу же увидел залитый кровью глаз и красную полоску на шее, а также широкий оскал.

— Вы как раз к ужину, папа, — проворковал Джин.

— Где мой сын, — настороженно произнёс господин Кан. — Почему он не отвечает на звонки весь день? Почему его не было на работе?

— О, он был весь день со мной, — ответил Джин. — Он лежит в саду… в могиле.

Изменения в лице отца были для него истинным наслаждением. Неверие, а затем парализующий ужас, исказившие лицо в гротескную маску. Вся кровь отхлынула от лица Кана, в его глазах пронеслись все возможные несчастья — ведь он всё ещё был родителем своего дитя.

Кан издал отчаянный вопль и кинулся к двери во двор.

— Чонгук! Сынок! О боже!!! Мой ребёнок!

— Не оступитесь в темноте! А то присоединитесь к нему! — крикнул Джин вслед и весело расхохотался, затем достал пирог из духовки, захватил топор и пошёл в сад.

Господин Кан рыдал на краю могилы и звал Чонгука, едва не падая вниз. Сокджин скривился, снял лестницу с крюка и спустил её в яму, давая мужу шанс выбраться.

— Ты! Ты больной ублюдок! Психопат! — завопил господин Кан, кидаясь на Джина, но тот легко взмахнул топориком пару раз, заставляя отца пересмотреть свои порывы.

— Полегче, — предупредил Джин. — Видит Будда, с меня достаточно, дёрнешься, и я раскрою тебе твою тупую черепушку.

— Сумасшедший!

— Ну, с кем поведёшься, — пожал плечами омега. — Нечего совать нос в чужую семейную жизнь, а то можно и инфаркт схватить. Особенно в вашем-то возрасте. Малыш, ты там как?

— … Порядок, — Чонгук с кряхтением выбрался из ямы, отряхнулся. Сокджин протянул к нему руки, приглашая в свои объятия, и альфа охотно шагнул к нему, прижимая к себе.

— Прости меня за всё, — прошептал Чонгук. — Прости меня.

— Тебе повезло, что я в хорошем настроении сейчас, — Сокджин обхватил его, поглаживая ладонями грязную спину и усмехнулся, глядя поверх плеча альфы на ошеломлённого отца.

— Чонгук, что с тобой? — пролепетал он. — Ты повредился умом! Он околдовал тебя!

— Уходи, — бросил Чонгук отцу. — Я тебе говорил не приходить сюда.

— Ты не отвечал на звонки!..

— Я считаю до трёх, — предупредил альфа. — Раз!

— Ты тронулся! Ты не можешь выставить родного отца! Посмотри на себя, до чего он тебя…

— Два! — крикнул Чонгук, свирепея. Сокджин снова махнул топориком, на этот раз вонзив его в землю.

— Папа, — мягко сказал он. — Не волнуйтесь. Я не убью своего мужа. Я слишком сильно его люблю для этого, — с этими словами Сокджин прильнул к груди Чонгука и потёрся носом о грязную щёку. Альфа в ответ коротко чмокнул его.

— Ладно! — крикнул Кан. — Я ухожу! Я всё понял… в конце концов…

Он развернулся и, громко причитая, удалился. Сокджин повернулся к супругу:

— Ну что? Назовёшь меня куколкой ещё раз?

— Ты хочешь, чтобы я называл тебя куколкой? — спросил Чонгук, аккуратно взяв его на руки и усаживая на свои бёдра. Джин обхватил ногами его пояс и прижался к его губам.

— Очень хочу.