Граф Оливье де Ла Фер проснулся весь в холодном поту.
Было 12 часов дня.
Вот уже месяц, как Атоса преследовал всё один и тот же сон…
Охота в честь свадьбы молодого графа и графини… Понёсшийся сгоряча в лес и рухнувший наземь конь Анны… Анна, лежащая на земле и без чувств, бледная… Чтобы облегчить ей вздох, граф разрезает кинжалом шнурки на её корсете. Тут с её левого плеча сползает рукав, являя потрясённому взору Оливье клеймо в виде лилии. Будучи в плену злобы и ненависти на молодую жену, ослеплённый гордыней, он связывает её, абсолютно бессознательную, по рукам и ногам, и вешает на первом попавшемся дереве… Он не дал ей возможности даже замолвить слова в свою защиту, лишив её того, на что имеет право даже последний негодяй, на правосудие…
Граф осознал всю несправедливость, допущенную им по отношению к собственной жене, которая и ни в чём не виновата, скорее всего!
Но когда он добрался до места, было уже поздно что-то исправлять… Тело Анны де Ла Фер на дереве больше не висело… Он разыскивал её по всему лесу, звал её, умолял о прощении, каялся в совершённом поступке и просил не молчать. Но никто не отзывался… Он снова возвращается на место казни своей жены и, прислонившись к дереву, оплакивает её.
Вдруг он вздрагивает от лёгкого прикосновения к его плечу. Граф оборачивается и видит перед собой мертвенно-бледную Анну, в изорванном платье и горящими лихорадочным огнём голубыми глазами. Её бескровные губы перекошены злой, но и одновременно горькой усмешкой. Свет луны бросает отблески на её заклеймённое плечо. Волосы развеваются на ветру.
— Анна, прости!.. Я поступил с тобой чудовищно! — Оливье хочет обнять её, но в ту же секунду ему в грудь, по самую рукоятку, вонзается кинжал. Граф бессильно падает перед ней на колени.
Анна безучастно смотрит на мужа. В её глазах лишь холод, лёд и ни следа былой любви…
— Анна, я виноват перед тобой, прости!.. — последние слова молодого человека перед смертью…
А потом Атос проснулся.
Раскалывающаяся с жестокого похмелья голова тоже не прибавляла ему хорошего настроения. В горле пересохло от количества выпитого вина.
Вчера он неплохо отдохнул с друзьями: Д’Артаньяном, Портосом и Арамисом. Как хозяин дома, во всеобщее веселье был принудительно вовлечён господин де Тревиль, не вовремя вернувшийся домой и заставший у себя всю честную компанию.
Мало того, что беднягу учил правильно пить граф де Ла Фер, так ещё и на историю о несчастной повешенной женщине, графской жене, нарвался.
«Совести у Атоса нет! — негодовал мысленно де Тревиль. — Он, как всегда, в своём репертуаре: немного перебрал — и рассказывает всякие ужасы на ночь! Мне эта бедная женщина, прелестная, как сама любовь, уже в кошмарах снится!»
Де Тревиль любил эту четвёрку, как своих сыновей, но он начал уже сожалеть о том, что пригласил Атоса с Портосом и Арамисом, а так же Д’Артаньяном, пожить к себе.
Гримо пытался убедить Атоса не пить много, но тот, желая заглушить боль воспоминаний, был глух к разумным словам своего слуги. Атос осушал кубок за кубком в честь той, чьё незримое присутствие ощущал возле себя.
Гримо уговаривал Атоса пощадить себя и свою печень, как мог, но тот посылал его к дьяволу или поискать по свету какой-нибудь ерунды, к минотавру на рога.
Так ещё Гримо наутро выслушивал претензии от Атоса, что он своего господина вчера не остановил!
А кто ему виноват?
«Я же предупреждал!» — думал торжествующе Гримо, но вслух своей радости не высказывал.
Не то, чтобы он не хотел травить душу Атосу… Гримо его боялся.
Граф де Ла Фер одиноко и неприкаянно бродил по дому. На душе у него было очень тоскливо. А всегда было так с похмелья: скука, тоска, апатия, печаль о прошлом и опутывающая паутина праздности…
— Зачем? Зачем я тогда с ней так поступил?! — вполголоса спрашивал себя Атос. — Она была моей женщиной, моей женой, жизнью… Если бы я не был настолько самодурен и эгоистичен… Лучше бы она меня и вправду убила… Как во сне… Мне было бы легче… Во всём виноват я… — перешёл уже Атос к своей любимой части самобичевания.
— Господин, вам письмо! — в комнату вбежал запыхавшийся Гримо, размахивая листом пергамента.
— От кого, интересно? — недовольно спросил Атос, забирая послание у слуги.
— Я не знаю, не читал. Но если пахнет духами, значит, от дамы, — предположил Гримо.
— Какая ещё дама? — пробормотал граф, разворачивая сообщение. — Иди, Гримо. На сегодня ты свободен.
Гримо поклонился и ушёл.
Атос бегло прочитал письмо: «Здравствуйте, дорогой граф. С тех пор, как я увидела Вас, я поняла, что отныне мне никогда не удастся вырвать мою любовь к Вам с первого взгляда, из своего сердца… Я давно, уже не один год, хотела Вам открыться, но всё не решалась, до сегодняшнего дня. Я уже давно, глубоко и безнадёжно, люблю Вас… Очень Вас прошу прийти в 6 часов вечера к трактиру „Сосновая шишка“. Я буду ждать Вас у погреба…»
И подпись: «Женщина, которая больше не в силах скрывать свои чувства.»
— Интересно, кто же та женщина, которая больше не в силах скрывать свои чувства? — размышлял вслух Атос. — Если это опять какая-нибудь очередная шутка Арамиса, то я не знаю, что с ним сделаю… Это уже начинает надоедать…
Граф привёл себя в порядок и надел свой лучший костюм, из чёрного бархата. Обулся в сапоги из андалузской кожи. На голову одел чёрную шляпу с белым пером, а поверх костюма чёрный плащ.
Выглядел он поистине элегантно.
Сочтя себя готовым, Атос отправился к месту встречи. По пути он купил в лавке конфет и булочек с вареньем. И букет розовых тюльпанов. Неприлично же идти на встречу с дамой, если это действительно дама, а не розыгрыш Арамиса, с пустыми руками…
Десять минут, и граф де Ла Фер уже был на месте. Ещё даже шести не было. Чтобы как-то скоротать время в ожидании незнакомки, он нашёл укромный угол в погребе и решил перечитать подаренную ему Арамисом поэму.
***
Миледи Винтер с самого раннего утра была в ужасающем настроении. Сегодня наступила пятница 13-го числа, июнь… Её день рождения… О подарке для неё вспомнила только милая крошка Кэтти, молоденькая служанка миледи, и сын миледи Джон, который послал ей из Англии свою небольшую картину, где он изобразил: полянку, домик, деревце, забор и солнышко. Около дома стояла женщина и ребёнок — он и мама.
Кэтти не была баснословно богата, но всё же миледи был очень дорог её подарок, как и подарок сына, сделанный вручную. Подарком Кэтти стали шерстяные варежки.
— С днём рождения, миледи! — вручила Кэтти свой подарок. — Счастья вам, госпожа, и здоровья крепкого, а так же и любви!
— Кэтти, это так мило с твоей стороны! — Миледи смахнула слезинку и моментально натянула варежки на свои изящные ручки. — Ты и представить себе не можешь, как у меня руки мёрзли всю зиму…
— Я очень рада, миледи, что вам пришёлся по душе мой подарок. — Кэтти улыбалась чуть ли не до ушей.
И всё. На этом подарки закончились.
Кардинал Ришелье и Рошфор пожадничали.
«Даже не скинулись мне вдвоём на подарок!» — обиженно подумала миледи Винтер.
Только Кэтти и Джон Френсис Винтер про её праздник не забыли.
«А остальные?.. Тыквы, одним словом! Значит, как за подвесками мотаться через Ла-Манш, так сразу миледи! А вот как дарить подарки мне, так никого!» — продолжала миледи растравлять свою обиду.
И её можно было понять. Если бы они преподнесли ей хотя бы букет цветов или шубку в подарок, она была бы рада. А то ведь придумали — себя ей решили оба подарить! Поистине, вершина эгоизма и самодовольства!
Миледи Винтер великодушно от такого «подарка», да ещё и в двойном размере, отказалась. Ей и на службе хватало общения с этими двумя индивидуумами.
Поэтому миледи и была огорчённой в свой день рождения…
До двух часов дня миледи занималась ничегонеделанием. Это давало успокоение её расшатанным нервам.
— Миледи, миледи! — в её комнату влетела Кэтти, размахивая какой-то бумагой. — Вам письмо!
— Письмо? — миледи вскочила с софы и буквально вырвала письмо из рук Кэтти. — Но от кого?
— Не знаю. — Кэтти пожала плечами. — Сказали, чтобы я передала лично в руки вам.
— Молодец, Кэтти. Можешь идти, — миледи отпустила служанку.
Когда та ушла, она принялась читать:
«Ровно в шесть вечера приходите к трактиру „Сосновая шишка“. Мне очень необходимо увидеть Вас и поговорить с Вами. Приходите, молю всеми святыми! Я больше не могу жить без Вашей улыбки, блеска Ваших глаз… Я полюбил Вас, едва увидев гуляющую на улицах города! Я буду ждать вас у погреба…»
И подпись: «Ваш тайный поклонник.»
— Боже мой… Вот так новость… — растерялась миледи. — Кто б это мог быть? Уж точно не Ришелье и Рошфор, эти жадные себялюбивые эгоисты!
Миледи схватилась за голову.
— Это не могут быть они. Но тогда кто? — Анна прошлась по комнате. — Хоть бы граф де Вард или герцог Бекингэм! — мечтательно воскликнула довольная миледи.
Переполняемая радостными предчувствиями, миледи тщательно готовилась к сегодняшнему свиданию. Расчесать и красиво завить, а так же уложить, её густые и светлые волосы, молодой женщине помогла верная Кэтти.
С нарядом было совсем несложно. Решив, что прекрасное — в строгом, миледи надела простое серое платье поверх серебристого нижнего. На её шее красовался медальон в виде морского конька, обхватывающего хвостом жемчужину. Она и серёжки подобрала к медальону — сапфировые, как её глаза. Обулась миледи в простые белые туфли на невысоком каблучке.
Сочтя себя готовой, она покрутилась перед зеркалом, гордо глядя в него. Ей показалось, что с причёской излишне переборщили.
Анна вынула шпильки и сложила их в ящичек своего трюмо.
Её распущенные светлые волосы спускались ниже талии, подобно водопаду.
Анна де Бэйль, леди Кларик, баронесса Шеффилд, Шарлотта Баксон, миледи Винтер или графиня де Ла Фер была прекрасна, как всегда.
Накинув голубой плащ с капюшоном, она тихо выскользнула из дома, держа путь в «Сосновую шишку»…
Немного позже у дома миледи…
— Ну, мадам получила записку? — поинтересовался у Кэтти красавец-дворянин с чёрными глазами и такого же цвета волосами.
— Да, мессир Арамис, — ответила девушка. — Леди Винтер пять минут назад вышла к условленному месту.
— Я нисколько не сомневался в вас, милое дитя, — де Тревиль по-родственному потрепал Кэтти по щеке.
— Вы знаете, что нужно сделать? — спросил Д’Артаньян.
— Да. Всё сделаю в лучшем виде, — пообещала Кэтти и убежала.
— А она точно справится? — забеспокоился Д’Артаньян.
— Кэтти — и не справится? — до сей поры молчавший, Портос поправил шляпу. — Нечего бояться. Мы же будем рядом для подстраховки.
— Она девчушка толковая, — вторил де Тревиль. — В любом случае, попытка — не пытка, как говорят. Это всё же лучше, чем выслушивать излияния Атоса на пьяную голову. На него ни погребов, ни денег для ремонта дома, не напасёшься!
— Ну-ну! Не возводите напраслины на нашего друга! — вступились за графа де Ла Фера Портос и Арамис.
— Да, не надо зря так говорить о нём! — вступился так же Шарль за Оливье.
«Легко рассуждать тем, у кого Атос не живёт!» — подумал де Тревиль, но вслух этого не высказал.
— Передайте вашему другу, господа, при встрече, что если исходить из его страшных историй на ночь глядя, мне жаль эту бедную женщину… До свидания. Сами знаете, где увидимся.
— До свидания, — попрощались с ним Портос, Шарль и Арамис.
Тем временем у трактира «Сосновая шишка».
Анна де Бэйль ходила кругами около харчевни. Вот уже 10 минут, как она пришла к оговорённому в записке месту встречи, а никого не было. Это начинало действовать ей на нервы. Действительно, она оказалась пунктуальной, до неприличия!
— Надо было ещё дольше дома задержаться, чтобы сейчас не ждать здесь, как дура, — пробормотала миледи себе под нос. — Но кто же отправил записку? Точно… — осенило её. — Записка! — Анна достала из кармана плаща листок и перечитала. — Погреб… Может, таинственный поклонник в погребе?
Анна тихонечко проследовала в погреб, стараясь не производить шума. Старая привычка.
В погребе было довольно прохладно. Гораздо лучше, чем на улице, где стояла удушающая жара.
За стеллажами, в самом дальнем и тёмном углу погреба, стояла лавочка, а миледи как раз чувствовала себя усталой. Она постелила на лавочку свой плащ и легла вздремнуть, положив руки под голову.
Но сон к ней не шёл. Миледи принялась ходить по погребу туда-сюда, чтобы унять скуку.
— Кто здесь? — послышался мужской голос, заставивший миледи вздрогнуть.
— Это я, — ответила миледи.
— «Я» разные бывают. Не могли бы вы назвать имя?
— Меня зовут Анна.
— Анна… — дрогнувшим голосом повторил мужчина и, встав с бочки, направился в сторону, откуда доносился женский голос. — Анна де Бэйль?! — вскрикнул человек.
— Граф де Ла Фер! О, боже! — миледи схватилась за сердце. — Вы живы… Неужели?..
— Живее, чем вы можете себе представить! — Атос вплотную подошёл к молодой женщине. — Не могу сказать, что я приятно удивлён встречей с вами.
— Взаимно, граф де Ла Фер. Я тоже не питаю к вам тёплых чувств. Но что вы здесь делаете?
— Могу я задать вам тот же вопрос? — граф достал из кармана костюма бумагу и принялся читать содержание: — «Здравствуйте, дорогой граф. С тех пор, как я увидела Вас, я поняла, что отныне мне никогда не удастся вырвать мою любовь к Вам с первого взгляда, из своего сердца… Я давно, уже не один год, хотела Вам открыться, но всё не решалась, до сегодняшнего дня. Я уже давно, глубоко и безнадёжно, люблю Вас… Очень Вас прошу прийти в 6 часов вечера к трактиру „Сосновая шишка“. Я буду ждать Вас у погреба…» Представилась женщиной, которая больше не в силах скрывать свои чувства…
Атос на секунду замолчал.
— У меня здесь запланирована встреча. А вас что сюда привело, миледи?
— Надо же, какое совпадение! — всплеснула руками Анна. — У меня здесь тоже важная встреча… — миледи достала из кармана платья свой лист пергамента. — «Ровно в шесть вечера приходите к трактиру „Сосновая шишка“. Мне очень необходимо увидеть Вас и поговорить с Вами. Приходите, молю всеми святыми! Я больше не могу жить без Вашей улыбки, блеска Ваших глаз… Я полюбил Вас, едва увидев гуляющую на улицах города! Я буду ждать вас у погреба…» Такое мне пишет мой тайный поклонник…
Миледи томно закатила глаза и улыбнулась своей чарующей улыбкой. Глядя на миледи, Атос помрачнел.
— Так это вы написали, Анна? — решил он выяснить правду.
— С чего вы взяли? Я ничего не писала вам! — возразила миледи.
— Но почерк очень похож на ваш. — Атос показал бумагу миледи.
— Как и этот почерк. Красивый, с наклоном… — миледи дала Атосу почитать.
— Странное дело, — граф де Ла Фер потёр виски. — Клянусь честью, мадам, я ничего вам не отправлял.
— Как и я ничего не отправляла вам. — Анна поправила локон. — Но кто бы это мог быть?
— Я и сам этого не знаю.
Мужчина и женщина многозначительно переглянулись.
— Но если послание отправили не вы, значит, это кто-то из наших знакомых… — высказал догадку Атос.
— Я тоже так думаю, — пришлось согласиться миледи. — Чья-то глупая шутка?
Двери погреба с шумом захлопнулись. В замке повернулся ключ.
Молодые люди даже не успели понять, что произошло. Но когда они это поняли, то одновременно кинулись к двери и принялись в неё барабанить кулаками и ногами.
— Что происходит? Быстро выпустите меня отсюда! Я не хочу здесь находиться! — кричала Анна.
— Я тоже не хочу находиться здесь с ней — у неё даже слюна ядовитая! — Атос со злости пнул закрытые двери.
— Пока вы не выясните отношения и нормально не поговорите, никто отсюда не выйдет! — послышался из-за двери строгий голос де Тревиля.
— Господин де Тревиль, не оставляйте меня наедине с этой женщиной!
— Этой женщиной?! Я твоя жена!
— Только не напоминай!.. — Атос продолжал бить дверь. — И так тошно!
— А мне, думаете, хорошо? — спросила миледи с сарказмом. — Я просто визжать готова от удовольствия, что нахожусь здесь наедине с ненормальным и неадекватным, непонятным субъектом! Выпустите меня отсюда! Немедленно!!!
— Миледи, вы слышали, что сказал господин де Тревиль, — ответил ей Д’артаньян.
— О, Д’Артаньян, мой дорогой друг! Прошу вас, выпустите меня отсюда! — взмолилась миледи.
— Нет, — ответил ей гасконец.
— Д’Артаньян, пожалуйста, сжальтесь! Вспомните, что я любила вас! — голос миледи дрогнул.
— Зря стараетесь! Здесь ваши чары ни на кого не действуют! — ревнивым и недовольным тоном произнес Атос, бросив злой взгляд на Миледи.
— Откройте двери! Вы слышите меня? Немедленно, сейчас же! — миледи пинала дверь ногой, выплёскивая таким образом злобу. — Пожалуйста, не оставляйте меня наедине с этим умалишённым!
— Миледи, пока вы не решите с мужем все свои проблемы, вас и вашего супруга никто отсюда не выпустит! — эти слова Кэтти произнесла тоном отличницы церковно-приходской школы.
— Кэтти, моя милая, найди ключи и выпусти меня отсюда, пожалуйста… Ты же очень добрая девочка? — предприняла миледи попытку воздействия на служанку.
— Миледи, никто отсюда не выйдет, пока вы не примиритесь со своим мужем, — был ответ девчушки.
— Ах, ты, жестокосердная! — кричала молодая женщина. — И это твоя благодарность мне за всё, что я делала для тебя?! Ты маленькое эгоистичное чудовище, бессердечное существо! — миледи всхлипнула и смахнула слезу. — Ни капли жалости в тебе нет! Неужели ты дошла до такой низости?!
— Не то слово! — Атос и сам от себя не ожидал, что согласится с женой, которую он не хотел таковой признавать…
— Ну почему же бессердечная? — послышался спокойный и ироничный голос Арамиса. — В погребе хорошо, уютно, прохладно… Здесь даже есть вкусная еда и отменное вино. К тому же, полумрак, романтичная обстановка, вино и шампанское, не хватает только музыки… Самая благоприятная обстановка для примирения…
— Арамис, я должен был догадаться, что вы приложили ко всему этому руку! — опять отозвалась дверь гулким звуком, на удар ноги Атоса.
— Ну почему же только он? — подключился Портос. — Например, я предложил взять ключи от погреба к себе, на временное хранение…
Атос и миледи побледнели, схватившись одновременно за головы.
— Как вы могли так поступить со мной? А ещё друзьями называетесь… — Атос присел на пустую винную бочку, которая стояла поблизости.
— Какие же вы все жестокие! — стенала миледи у закрытых дверей погреба. — Хорошо вы всё придумали, ничего не скажешь! Бросьте жертву в пасть Ваала, киньте мученицу львам — отомстит Всевышний вам! Я из бездн к нему воззвала!..
— Миледи, погреб вам не театр и вы не примадонна! — хмуро заметил Атос. — В погребе вам некого соблазнять… Над Вами, как видите, никто не сжалился… До сих пор… Не правда ли, это очень и очень странно? Вы утратили свой талант? — язвительно спросил Атос.
— Это ужасно… — миледи сползла по стеночке и обхватив колени руками, заплакала. — Я не хочу здесь оставаться… Что угодно, но только не это! — причитала она. — Я изменюсь, стану доброй, даже сделаюсь монахиней!..
— Мне жаль тот ни в чём неповинный монастырь, — обронил Атос.
— Сжальтесь, молю вас всеми святыми Рая! Уж лучше Бастилия, чем компания моего мужа! Выпустите меня!
— Миледи, пожалейте узников Бастилии и её стражников. У них своих проблем и без вас хватает. — Атос почесал переносицу.
— Я согласна даже на Гревскую площадь, только выпустите!
— Миледи, можно мне в тишине поужинать и подумать о бренности бытия? — издевательски спросил Атос, накрывая на импровизированный стол-лавку. — Вы зря стараетесь кого-то разжалобить своими речами. Всё равно все уже ушли.
— Как ушли? — не поверила ошарашенная миледи. — Ушли и оставили нас здесь? Одних?.. — последнюю фразу она произнесла удручённо и несколько испуганно.
— Да, одних, — ответ Атоса был лаконичен. — Я тоже от этого не в восторге. Так что в этом мы похожи.
— Зато есть плюсы: нас не оставили без продовольствия, — попыталась миледи поднять себе настроение.
— Миледи, вы не голодны? — вдруг спросил Атос.
Анна чуть не упала от такого неожиданного вопроса. Впервые граф де Ла Фер побеспокоился о её персоне.
— Немного. А что?
— Да ничего. Здесь вино на любой вкус, у меня есть конфеты и булочки с вареньем.
— Эх, бедным узникам погребов выбирать не приходится, — миледи присоединилась к трапезе Атоса. — Приятного аппетита.
— Взаимно, миледи. Вам того же.
— За встречу? — предложила тост миледи.
— За свободу.
Атос и Анна опустошили свои бокалы.
Ужин прошёл спокойно. Никто никого не убил, не расчленил и не закопал, не отравил… тишь да благодать.
— Боже мой… — задумчиво протянул Атос. — Анна, сегодня же 13-е, Ваш день рождения… Видите, я не забыл… Не забыл… И это презабавно. Что в этом году оно выпало на пятницу… — слегка улыбнулся мужчина.
— Вот и я о том же думаю, — миледи зевнула, прикрыв рот изящной ладошкой. — Минутку… Что вы только что сказали, Оливье?
— С днём рождения вас. Поздравляю. — Атос вручил ей тюльпаны.
— Какая прелесть! — воскликнула миледи, прижимая к груди букет. — Какие красивые цветы! Спасибо вам.
«Даже граф де Ла Фер вспомнил про мой день рождения, не то что Ришелье и Рошфор! Вот почему эти двое поскупились мне на подарок, а Оливье — нет? — думала с досадой миледи. — Им бы немного его черт характера перенять… Так, а с чего это Оливье со мной так обходителен? Это становится подозрительным!..»
— Миледи, что вы вино не пьёте? Бургундское двухлетней выдержки, между прочим, — вывел её из задумчивости Атос.
— А? Что? — не поняла уже немного захмелевшая Анна, положив букет. — Ох, граф, мне уже хватит. — Анна тихо икнула. — Оливье, прошу Вас… У меня голова кружится! — умоляющим тоном изрекла молодая женщина.
— Нет, вам не хватит. У каждого человека существует своя мера выпитого. Вы своей меры ещё не достигли. — Атос налил вина в бокал Анны.
— А когда достигну? Когда под столом окажусь? — миледи залпом осушила бокал.
— Ну почему сразу под столом, Анна? У вас к столам какая-то нездоровая тяга. — Атос налил вина себе в бокал и выпил.
— А у вас нездоровая тяга к бургундскому!
— Бургундское вино очень полезно для здоровья, к вашему сведению. Нездоровой тяги быть не может.
— Ой, что-то у меня голова кружится!
— Ну что вы, милая… Раньше Вы выпивали вместе со мной в моем замке куда больше… А теперь? Ну что за молодёжь нынешняя пошла — совсем пить не умеет! — сокрушался граф де Ла Фер. — Вот так запирай вас, миледи, в винном погребе!.. Вы же совершенно не умеете пить!
— Вот так запирай меня с вами в винном погребе, фгра дё Лфера, ой… — миледи стукнула себя кулачком по лбу, поняв, что оговорилась. — Граф де Ла Фер… Вы не то, что меня — монашку споить умудритесь!
— Это уже по части Арамиса, — правая рука графа де Ла Фера обнимала хрупкий и тонкий стан Анны, а левая поигрывала шнурками корсета. Его дыхание приятно согревало щеку молодой женщины. Не прерывая ласк, он снимал с себя одежду. — Я думаю, Арамис, Портос, Д’Артаньян, Кэтти и де Тревиль правы… Нам с вами нечего враждовать. Мы же с вами муж и жена, Анна.
— И? — откликнулась миледи. — Что из этого следует?
— Мы не должны жить порознь, Анна, — не выпуская жену из объятий, граф гладил её шею, щёки и волосы. — Ты понимаешь, что это неправильно и так быть не должно… — Атос прильнул губами к её ключице, уложив на лавку, где были постелены их плащи.
Миледи немного поёжилась. Она начинала понимать, для чего муж так щедро угощал её вином за ужином, не поскупился на сладости и цветы. В её мозг закралось смутное подозрение, что Оливье даже получает удовольствие от этой фарсовой ситуации.
— Нет, Оливье, нет! — миледи пыталась убрать его руки от своего тела, но у неё не хватало сил.
— Но почему? — он отвёл её руки выше головы и страстно поцеловал. — Почему, Анна?
— Нет, не надо, и всё! — в глазах Анны Оливье уловил упрямство. Анна, как могла, силилась высвободить руки от крепкой хватки мужа.
— Анна, прости, прости меня!.. — граф развязал шнурки и спустил одежды Анны до пояса, начав ласкать её обнажённую грудь и покатые плечи. — Я так перед тобою виноват… Прости меня за всё!.. За жестокость, недоверие, гордыню и ненависть… За это чёртово первое попавшееся дерево!
— Граф, вы пьяны, успокойтесь! — миледи старалась оттолкнуть его от себя, но ей не доставало силы воли. Голова кружилась, в глазах темнело, сердце в груди бешено колотилось. — Да и я не трезвее вас… Но прекратите!..
— Анна, ответь, ты прощаешь меня? — он вдруг резко притянул её к себе. Его пальцы рисовали незримые узоры на её нежной, светлой и чуть розоватой, коже.
— Да, прощаю, прощаю, — миледи не отдавала себе отчёта в своём состоянии, — только прекратите! Я не вынесу…
— Я люблю тебя, Анна… Ты опьяняешь в тысячу раз лучше бургундского!.. — прошептал он ей на ухо. — А жить мы с тобой отныне будем вместе, как счастливая супружеская пара… Под одной крышей, в моём замке… Больше нас с тобой ничто не разлучит… Мы проживём вместе все отпущенные нам годы жизни, ты будешь вязать шарфики нашим детишкам…
В голове миледи прозвучало что-то похожее на сигнал тревоги.
— Варить варенье и выращивать фиалки, как новое хобби. А со службой у кардинала Ришелье тебе придётся завязать, любимая… — граф поцеловал её в кончик носа.
— Что?! — миледи вырвалась из объятий мужа, отбежала на несколько шагов и натянула платье на своё тело. Вооружилась она кочергой.
«Вот же ж, придумал — я, шарфики, варенье и фиалки! — подумала гневно миледи. — Так бы и придушила!»
— Если тебе не нравятся фиалки, существуют ещё петунии… — не понял Атос причину её гнева.
— Убью! — заверещала миледи.
— А лилии?
— Покалечу! — миледи угрожающе замахнулась на него кочергой.
— И правда, прости, Анна! Обронил, не подумав!
— Да уж, действительно! — видя, что Атос намеревается к ней подойти, Анна опять замахнулась на него своим оружием. — Не подходи ко мне! Клянусь, что при первой возможности и единственном неправильном движении в мою сторону, я убью тебя!
— Анна, перед богом, любым законом и людьми, мы с тобой всё равно остаёмся мужем и женой. — Атос еле успел увернуться от летевшей в него бутылки мадеры. — Анна, не забывай, что я твой муж и имею все права на тебя! — вслед мадере полетела сковородка, но у Атоса была очень хорошая реакция.
— Да пошёл ты к дьяволу, вместе со своими правами на меня! — миледи швырнула в Атоса плетёную корзинку, которую граф поймал на лету и отбросил в сторону.
— Анна, ты как со своим мужем разговариваешь?! — возмутился Атос.
— Да от тебя только одно название, что муж! Ты злобный, бессердечный, эгоистичный тиран и женоненавистник! — пока Анна это говорила, в Атоса летели тяжелые предметы, от которых он еле успевал уворачиваться.
«Хоть и пьяница, а реакция у него хорошая!» — пришлось признать миледи.
— Анна, ты — моя жена и должна быть послушна!
— Да подавись ты своим послушанием! Если от твоей жены требуется быть только во всём покорной тебе дурой, то нам лучше развестись! Я доползу до Рима, но наш брак с тобой аннулирую!
— Хорошо, Анна, — произнёс спокойно Оливье, хотя у него похолодела кровь в жилах, а лицо и губы побелели. — Только сейчас ты не сделаешь и шагу за пределы этого погреба, потому что милостью Арамиса, мы с тобой здесь заперты, а ключи от погреба взял к себе на временное хранение Портос. Время уже позднее, да и я, на ночь глядя, тебя бы всё равно ни в какой Рим не отпустил. Мир?
— Мир! — миледи отложила в сторону кочергу и протянула руку своему супругу.
Но вместо того, чтобы пожать протянутую Анной руку, Оливье де Ла Фер подошёл к ней и нежно прижал к груди.
Миледи чувствовала во всём теле только приятную опустошённость от душившего гнева, сладко разлившуюся истому и покой.
— Так нечестно… — прошептала миледи чуть слышно. — Нечестно!..
— Анна, давай с тобой сядем и спокойно поговорим. — Оливье подвёл её к скамье и усадил.
— Да уж, с тобой поговоришь… — Анна де Бейль лукаво улыбнулась. — Я уже догадываюсь, чем такой разговор может кончиться.
— Может, ты дашь мне высказаться? — граф де Ла Фер посмотрел на жену. Анна сделала символичный жест, будто закрывает рот на замок и прячет ключи. — Прекрасно. Что бы ты ни думала, но я даже рад, что нас здесь заперли.
«Ещё бы ты был не рад! — подумала миледи, прикусив губу, чтобы с языка не слетел язвительный ответ. — Хорошо тебе тут: прохладно, уютно, есть еда и отменное вино… Да ещё и полупьяная жёнушка, в придачу! Действительно, с чего тебе горевать?»
— Анна… — нерешительно произнес мушкетер. — Много лет меня грызёт совесть за то, что я едва не убил тебя тогда, на той проклятой охоте. Я не ищу себе оправдания… — его рука гладила руку миледи. — Но ты должна знать, что я страшно раскаиваюсь в своём преступлении и всегда любил только тебя одну… Ни одна женщина не вызывала во мне того, что вызываешь ты…
«Догадываюсь, дорогой, какие чувства я у тебя вызывала!» — подумала грустно миледи.
— Любил меня одну? Всегда?.. — не поверила миледи. — Ты серьёзно?
Молодая женщина смотрела на своего супруга огромными от удивления глазами. Ещё никогда он не казался ей таким красивым… Всегда такой гордый, сейчас он стоял перед ней на коленях и сжимал её худенькие ручки в своих руках. Карие глаза одновременно требовали и умоляли.
— Конечно, Анна. Только тебя одну, и больше никого! — Оливье сел рядом с ней на скамью и погладил её по щеке.
— Почему каждый раз, когда я с тобой, то начинаю вести себя, как дура? — миледи с доброй иронией смотрела на мужа.
— Ты слишком много на себя брала все эти годы. Когда мы вернёмся в Берри, тебе придётся привыкать к спокойной и размеренной жизни, — граф провёл рукой по растрепавшимся волосам жены.
— Скажи, что ты пошутил насчёт шарфиков, варенья и цветов! — потребовала Анна тоном избалованной девчонки.
— Не нравится вязать шарфики, готовить и разводить цветы — найдём тебе что-то другое. — Атос на мгновение задумался. — Точно! У тебя прекрасные актёрские данные, ты умная и талантливая…
— И красивая? — уточнила Анна с кокетливой улыбочкой.
— Очень красивая, — уверил он её. — Ты бы могла открыть свой театр. Я думаю, у тебя есть организаторские способности.
— Есть, конечно! — воскликнула миледи, прильнув к мужу, а тот взял её на руки. — Скажи, а я правда всё ещё красива и не подурнела?
— Анна, ты прекрасно знаешь, что ты красавица и нисколько не подурнела… — Оливье несильно ущипнул её за щеку, отчего Анна состроила недовольную гримаску.
— Нет, ты точно мне льстишь! Только посмотри, какая я стала: похожа на голодную и оборванную кошку, волосы поредели и седеть начали… — миледи на минутку задумалась, припоминая ещё что-нибудь этакое. — Точно! И глаза потускнели!
— Ай-Ай! На комплименты напрашиваешься, Анна? — граф смотрел на жену с ласковой усмешкой во взгляде.
— Люблю их выслушивать от тебя. — Анна спустила рукав платья и потёрлась головой о плечо мужа.
— По-моему, уже пора спать. — Атос отпустил миледи и начал думать над тем, как же лучше устроиться на ночь.
Что поделать, не было в погребе предусмотрено кроватей на тот случай, если вдруг кто-то решит пошутить и запереть двух людей, ненавидящих друг друга, в одном помещении…
Супруги де Ла Фер устроились скромно. Постелили свои плащи на скамью, и всё.
Ночь накрыла город своим крылом. На улицах давным-давно стемнело, только к Атосу сон не шёл. Лёжа на скамье, он переосмыслял события своей жизни. Давние и недавние.
Всё чаще граф де Ла Фер приходил к мысли, что он поступил ужасно со своей молодой женой много лет назад.
«Подумаешь, клеймо! Многих клеймят без суда и следствия. А я осудил бедняжку, даже не разобравшись… Чего удивляться теперь, что она ступила не на ту дорожку? А вот если бы я поумнее и милосерднее был, ничего этого бы не случилось. Если бы я её не вешал, она бы и не озлобилась… Ведь Анна тогда ничего и никому плохого не сделала! Если бы я её выслушал, многих бед можно было избежать!» — так думал Атос, боясь переменить положение, и этим и разбудить жену, которая мирно спала, положив ему на грудь свою белокурую голову.
Анна лежала в обнимку с мужем. Глаза её были закрыты. Лицо имело безмятежное выражение. Такое бывает только у ангелов на фресках или у праведников, хотя сама миледи не могла себя к ним причислить.
Но во сне она казалась такой хрупкой, слабой, уязвимой и беззащитной… Её агрессивная враждебность исчезла, уступив место мягкости.
Оливье подоткнул плотнее голубой плащ, которым была укрыта Анна, чтобы молодая женщина не замёрзла.
Анна лишь пробормотала что-то непонятное, фыркнула и ещё ближе прильнула к мужу, почти вытеснив его со скамьи.
«Спит, хитрая ведьма! — подумал Атос. — Наверно, раскидывает своим умом, как бы сделать ноги отсюда или от меня избавиться… Сто процентов, не простила мне то чёртово дерево, а только вид делает! На словах-то можно сказать всё, что угодно… Да и я бы себя, будь на её месте, не простил. Почему она должна? А вдруг я опять думаю о ней хуже, чем есть на самом деле? Я слышал, что в Англии она вышла замуж за некоего лорда Винтера, который умер спустя короткое время после свадьбы. Не исключено, что его отравили, но кто? Вполне возможно, что здесь приложила руку Анна… Хотя у неё могли бы быть причины! Вероятно, Анна боялась второй раз очутиться на дереве или этот человек жестоко с ней обращался… — граф де Ла Фер строил разные догадки, но всё равно они сводились к тому, что он искал оправдания своей жене. — Что, если обстоятельства толкнули её на такой шаг, как двоемужство? Или её второго мужа отравил его брат, чтобы подставить Анну? Да, это был брат, а не моя жена! — решил он для себя. — Интересно, а она любила своего покойного мужа? — вдруг посетила голову молодого человека эта мысль. — Хотя что я к усопшему ревную?»
Оливье вздрогнул, потому что рука миледи, с размаха и во сне, ударила его по лбу. Он еле сдержал недовольный вскрик. А миледи было хоть бы что. Она повернулась на другой бок, подложив под голову руку мужа, чтобы удобнее было спать.
Тут Атос посмотрел на жену. Спящая, она походила на нежное и ранимое существо, нуждающееся в защите. Хотя если бы миледи — «нежное и ранимое существо, нуждающееся в защите», проснулась, защищать бы понадобилось тех, кто ей под руку попадётся. Но она выглядела такой миролюбивой… Граф де Ла Фер снова невольно поддался её очарованию.
«Она была не виновата, а я её едва не убил!.. — душу графа наполнила ненависть к самому себе. — Наверняка, она совершила ошибку, но не преступление, в пору своей юности. И стоило из-за этого её вешать? Это долг — ради спасения истины отказаться даже от дорогого и близкого… Конечно, хорошее дело — долг! — вдруг подумал он с сарказмом. — А искалеченная жизнь беззаветно любящей женщины тоже входит в это понятие? Если да, то к чёрту такой долг!»
Словно предчувствуя плохое настроение мужа, на уровне интуиции, Анна ещё сильнее прижалась к нему.
— Если бы ты ещё сказала мне правду… — прошептал Оливье на ухо Анне. — Какой бы она ни была…
— Какую правду? — миледи подскочила, как кошка, которую окатили холодной водой из ведра.
— Так ты не спала? — удивился Оливье.
— Нет. Не могла уснуть. — Анна села. — И какую правду ты хотел бы узнать?
— О тебе. — Атос вдруг резко замолчал, но не надолго. — Анна, мне можешь сказать всё.
Его рука ободряюще сжала руку Анны, но молодая женщина вырвала свою руку из его руки, отстранившись.
— Всё? Прямо-таки, всё, граф де Ла Фер? — рот миледи скривился в горькой усмешке. — Ну, предположим, расскажу я всё, и что будет? Опять на каком-нибудь дереве окажусь?
Её издевательский тон оскорбил молодого человека. Будь перед ним мужчина, он бы разобрался с наглецом. Для этого бы понадобился один удар шпаги. Но перед ним была безоружная женщина, гораздо слабее его физически. Перед которой он чувствовал свою вину и которая все эти девять лет беспощадно гнала его сон, являясь в кошмарных снах… Как поступить с ней?
— Ничего тебе не будет, клянусь. Скажи правду, Анна. Я пойму…
— Спрашивай, о чём хотел спросить, — неохотно согласилась миледи, отвернувшись от него.
— Ты уж прости, что касаюсь больной темы, — несмело начал он, — но как ты получила клеймо?
— Так и знала, что ты об этом спросишь, — миледи горько усмехнулась. — Что же, сам спросил — не я тебя за язык тянула. Я попросила одного влюблённого в меня молодого священника помочь мне сбежать из монастыря, куда меня насильно упекла тётка, забрав себе всё моё состояние. Священник сказал, что поможет мне и достанет деньги. Но откуда мне было знать, что этот идиот решит украсть и перепродать церковную собственность? — Анна грустно покачала головой. — Мне помог сбежать от палача сердобольный сын тюремщика, а вот беднягу-священника заклеймили… Что поделать, не было у тюремщика доброй дочки, которая бы сжалилась над узником… А потом меня сумели разыскать и клеймили, как соучастницу, хотя я ничего не знала про план священника! — её глаза гневно сверкнули.
Анна глядела на Атоса прямо и с достоинством. Она не смотрела пристально в его глаза, но и не прятала взгляд. Вела себя абсолютно естественно.
— Вот теперь ты знаешь всю правду о событиях тех лет. Успокоился? — спросила молодая женщина своего мужа.
Оливье уловил в её голосе нотки раздражения.
— И ты молчала всё то время, что мы жили вместе?! — Атос вскочил с места, схватил Анну за плечи и несколько раз встряхнул. — Ты отмалчивалась?
— Да, я молчала! Потому что боялась по-настоящему только одного: что ты тогда отвернёшься от меня! — миледи вцепилась в запястья мужа. — И прекрати меня трясти — голова кружится! Я тебе не яблоня! — возмутилась миледи.
— Анна, ты дура или очень умело притворяешься? Ты хоть понимаешь, как я мучился, выстраивая в голове догадки о твоей невиновности, уже считая тебя умершей?! И ты это рассказываешь спустя девять лет после всего… — отпустив Анну, граф де Ла Фер сел на скамью, обхватив голову руками и сдавленно застонав от злого бессилия.
— Ты меня не спрашивал… — проговорила Анна, при этом губы её дрожали, а мышцы лица дёргались. — Просто повесил, и всё! Как будто падаль… — на глаза Анны навернулись слёзы, но она не дала им волю. — Я тебя ненавижу!.. Ненавижу!
«Так и знал, что она до сих пор меня боится и ненавидит! Вспомнить хоть тот момент, когда нас здесь закрыли и отказались выпускать. Анна помнит о последней охоте так хорошо, будто это было вчера. Поэтому её пугает одна мысль о том, что мы с ней находимся в одном закрытом помещении! Тогда понятно, почему она так ведёт себя… А чего я от неё ждал? И можно ли её в этом обвинять?» — думал граф.
— Надо же, как всё выходит! Я тоже тебя ненавижу, но себя гораздо больше! Ты даже представить себе не можешь, как… Твоя ненависть, по сравнению с моей — к самому себе, ничто! — Атос смерил жену гневным взглядом, но она не дрогнула.
— Знаешь, я всё же займусь аннулированием нашего брака! И ты мне не помешаешь! — бросила с вызовом миледи.
— Ты опять начинаешь?
— Что?
— Опять ты заикнулась о разводе?
— Это единственный выход, потому что я не представляю возможным жить с тобой!
— Нет, Анна… — Атос встал напротив неё, скрестив руки на груди. — Так удобно думать тебе!
— А даже если и так, что тогда? — миледи вскинула голову. — Мы не жили вместе девять долгих лет, а всё потому, что кое-кто учиняет самосуд, не разобравшись в ситуации, как следует! Именно это я скажу Римскому папе!
Чтобы не выдать своего страха перед перспективой развода, Атос фыркнул и усмехнулся.
— Римскому папе и без тебя работы хватает! Как будто ему больше делать нечего, только потакать твоему сумасбродству! Думаешь, он сидит без дела? Все глаза уже проглядел и ждёт, когда же к нему придёт графиня Анна де Ла Фер требовать аннулирования своего брака! Может ты ему ещё расскажешь про побег из монастыря, плетение интриг и двоемужство?
Эти слова подействовали на Анну, как пощёчина. От гнева у неё перехватило дыхание.
— Меня извиняет тот факт, что о тебе не было вестей, и я считала тебя умершим. А вот то, что ты повесил собственную, ни в чём не виноватую, жену, о многом говорит…
Оливье ощутил сильный укол совести. Знает Анна, как по больному бить. И умеет это делать… Но, по мнению Оливье, напоминать ему о его поступке, за который он до сих пор корит себя, было в высшей степени бестактно.
— Именно за это я и просил у тебя прощения! — напомнил он ей.
— Это всё слова… Почему ты думаешь, будто для меня они что-то значат? Дай мне развод и закончим на этом!
— Нет, не видать тебе развода!
— Это почему же? — с ехидством и злостью спросила миледи.
— Развод противоречит моим моральным принципам.
— А пьянки с друзьями и повешение на дереве своей жены, значит, не противоречат твоим моральным принципам? — на губах миледи мелькнула ироничная улыбка.
— Анна, не придавай моим словам другой смысл!
— А я всё равно доберусь до Рима, чего бы мне это ни стоило! — упрямо воскликнула миледи.
Видя, что Атос сделал резкое движение в её сторону, она схватила кочергу, замахнувшись ею на супруга.
— Не подходи ко мне! — яростно прошипела миледи. — Если жизнь дорога…
— Анна, положи кочергу, где взяла. — Атос попытался к ней приблизиться, но его остановила кочерга, приставленная к его груди. — Анна, ну, будет тебе, — он отодвинул от себя кочергу плавным движением руки и подступился к жене справа, но она приставила кочергу, на этот раз, к его шее. — Смотри, доиграешься… — обронил он.
— Да неужели? — изумилась миледи.
— Я тебя предупредил… — Атос резко схватился за кочергу, силясь отобрать её у миледи, которая тянула своё импровизированное оружие на себя. Наконец-то ему это удалось.
Кочерга оказалась отброшенной в сторону. Но Анна не прекращала своего сопротивления.
Он грубо схватил её за плечи и затряс с такой яростью, что у Анны голова стала болтаться, словно у тряпичной куклы. Анна закричала.
Вдруг муж отпустил её с такой внезапностью, что она упала на пол. Молодая женщина попыталась подняться, но он не дал ей этого сделать, придавив её к полу своей тяжестью.
В полумраке погреба Анна всё же чётко различала лицо Оливье. Всегда такое красивое и невозмутимое, лицо графа де Ла Фера исказили ярость и желание.
— Ну, всё, ведьма! Довольно ты у меня крови выпила! Всю душу ты мне вымотала за короткое время, что мы здесь сидим взаперти!
Между ними завязалась безмолвная, яростная и беспощадная борьба. Анна дралась так, будто от этого зависела её собственная жизнь, как будто это последний раз… Она вырывалась, кусалась и царапалась, отбивалась руками и ногами… Она, как могла, старалась экономить свои силы, часто переводя дыхание, но у неё всё равно это плохо получалось.
Анна от природы была очень стройненькая, гибкая и увёртливая. Но у Оливье было преимущество: он мужчина в полном расцвете сил, закалённый с ранних лет физическими нагрузками. Он каждый день уделял два часа фехтованию и верховой езде.
А она всего лишь женщина, да ещё и в состоянии опьянения… Силы медленно покидали Анну. Она знала, что долго ему сопротивляться не сможет. И хотелось ли ей вообще оказывать сопротивление, или это всё лишь наперекор чужой воле?
Её длинные светлые волосы разметались, опутав женщину, словно сетью. Падали ей на глаза, мешая видеть. Оливье схватил её за руки и отвёл их выше её головы. Наконец Анна совсем выдохлась. Последние силы покинули её.
«Я так и знала, что этим всё и кончится… — только и подумала миледи. — Надо же, как удачно всё и для всех сложилось…» — она даже слабо улыбнулась.
В этот момент муж страстно поцеловал её в губы, и ей стало труднее дышать. Будто большая железная рука сдавила ей лёгкие. Анна чувствовала себя ослабевшей, безразличной и отрешённой от всего. Она устала продолжать борьбу, чувствуя, что её сознание уже отказывается ей повиноваться. Анна попыталась собраться силами, но слишком ослабела от продолжительной и изнурительной борьбы с супругом. Голова Анны кружилась, в глазах темнело, всё расплывалось. Анна находилась в погребе лишь физически. Мысленно она унеслась в неведомое пространство.
Оливье немного отодвинулся от жены и стал не спеша снимать с неё одежду, не отпуская её рук, по-прежнему находящихся выше головы Анны.
И хоть Анна наполовину провалилась в беспамятство и ничего не видела вокруг себя, она слышала, как тяжело дышал её муж. Его дыхание было прерывистым, как у человека, который преодолел вплавь огромное расстояние, а потом столько же бежал.
От его сильной хватки у Анны болели запястья. Чтобы хоть как-то избавиться от этого ощущения, она пошевелила пальцами рук. Она извивалась и выгнулась дугой, стараясь освободиться. Но вдруг он ласково провёл рукой по её волосам, лицу и телу, вызвав в ней трепет.
Анна чувствовала только разлившееся тепло и приятную расслабленность в своём теле.
Оливье поцеловал её в закрытые глаза, от чего веки Анны дрогнули, и она ощущала какую-то внутреннюю двойственность. Как будто в ней проснулась та, другая Анна, любящая чувственные удовольствия, молодая и прекрасная женщина, которой хотелось отдаваться ласкающим пальцам и губам.
Любовь любовью, а ненависть ненавистью, но природа с пылкой жадностью требовала того, что ей положено…
Анна не была создана для целомудренного полу монашеского существования. Она была создана для того, чтобы быть объектом поклонения и любви, а также любить самой… В ней кипела жизнь, она была самой жизнью… Бог не обидел её красотой, обаянием, чувственностью и умом… Не грешно ли идти против себя самой, своей горячей натуры?
«Будь, что будет!» — решила миледи.
Анна, без малейшего сожаления, забыла обо всём: о злобе, ненависти, недоверии и отчуждении между ней и своим мужем.
Только хотелось вновь чувствовать эту неизъяснимую радость обладания и отдачи. Она отдавала мужу всю себя, целиком и без остатка, чтобы он тоже принадлежал только ей одной…
Ослеплённая радостным порывом, она даже не заметила, что Оливье отпустил её руки, а она обнимала его за шею, тянулась к нему всем телом.
Хриплым голосом он шептал ей чуть слышно на ухо пылкие слова любви, вперемешку с проклятиями и мольбами о прощении, прерываясь только для того, чтобы поцеловать её лицо, опухшие губы, нежную шею, ухо и грудь. Руки ласкали её тело: плоский живот, бёдра и плечи. Закрыв глаза и слегка приоткрыв губы, она ничего не говорила. Но с её уст то и дело слетали едва слышные сладостные стоны.
Она просто отдавалась экстазу со всем пылом своих двадцати пяти лет… Ей было приятно ощущать его губы на своих губах и его руки на её талии.
Словно по волшебству, между двумя людьми, созданными друг для друга навеки, проскочила искра, из которой разгорелось всепоглощающее пламя… И в этом бушующем пламени молодые люди сгорали без остатка… Анна отдавалась мужу с таким жаром, как ещё никогда до сегодняшней ночи, и получила такое наслаждение, минута которого стоила тысячи корон мира, и даже целой жизни…
Волна страсти, как нахлынула, накрыв Оливье и Анну с головой, так и отхлынула, а они лежали в обнимку на полу погреба и молчали…
Анна чувствовала себя обессиленной и выпитой до дна. Но она была счастлива, как ещё ни разу в жизни… Её разум будто существовал отдельно от тела.
— Я говорила, что ненавижу тебя, — нарушила царившее молчание миледи, — но это неправда. Я ненавижу себя… — Анна приподнялась и села.
— Боже мой, за что же, интересно? — изумился Атос, сев рядом с ней, накрывая плащом и обняв её.
— За свою слабость, граф Оливье де Ла Фер, благородный Атос… За женскую слабость, которой воспользовался ты…
— А по-моему, это ты воспользовалась своей женской слабостью, чтобы околдовать меня, ведьма маленькая…
— Хорошо, пусть я буду ведьмой, — согласилась миледи. — Господи, в какую дуру ты меня превратил всего за одну ночь! — Анна назидательно пригрозила ему указательным пальцем. — Ты кошмарный человек.
— И ты не торт, — нашёлся Атос. — Торты с горчинкой не бывают.
— И с ядом тоже? — поддела миледи его в ответ. — И кстати, граф де Ла Фер, уже утро.
— Неужели? — Атос посмотрел на окошко погреба, через стёкла которого робко пробивались первые солнечные лучи. — Ну, с добрым утром, Анна.
— И тебя с добрым утром, — миледи прислонилась к мужу и положила голову на его сильное плечо. На её алых губах сияла счастливая улыбка. Она вся светилась изнутри. Именно так выглядит женщина, которую ничто больше не гнетёт. — Я ещё никогда не чувствовала себя такой счастливой, — честно призналась Анна.
— И я тоже. Анна, скажи, ты же просто зло пошутила насчёт аннулирования брака? — спросил он с робкой надеждой.
— Конечно. Куда же я от тебя денусь? Ты меня даже из преисподней достанешь, если только захочешь! — миледи звонко засмеялась.
Никогда бы молодая женщина не подумала, что можно быть такой счастливой, и при этом не умереть, с непривычки. Слишком много произошло вчера, прямо в её день рождения… И это не поддавалось осмыслению.
Просто судьба, в лице преданных друзей её и Оливье, подарила шанс начать всё сначала, перечеркнуть все прежние обиды, ненависть и месть, недоверие, отчуждение и ослепляющую гордыню. Там, где два похожих человека любят друг друга, гордыне места нет.
— Как же хорошо, что вы не поубивали друг друга! — в дверях погреба мелькнула голова, а потом и вся фигура Арамиса, одетая в чёрное.
Миледи вскрикнула и прикрылась плащом, густо покраснев и состроив недовольное выражение лица.
— Арамис, выйдите отсюда! — накричал на него Оливье. — Что за бестактность, честное слово!
— Да! — откликнулась пунцовая от негодования и смущения миледи. — Никакого понятия о приличиях, а ещё бывший аббат! Лучше идите к своим прихожанкам! Смотрите на их обнаженные тела!
— Беспардонный человек! — покачал головой Атос.
— Как будто в карете родился, ей-богу! — воскликнула миледи. — Ну, что вы стоите, мессир Арамис, — обратилась она к мушкетёру, — двери закройте!
Огорошенный такой тирадой, Арамис поспешно ретировался, кинув перед уходом ключи Атосу. Тот на лету поймал их.
— Что будем делать теперь, когда у нас есть ключи? — спросил Атос жену.
— Не знаю, — отвечала ему миледи, облачаясь в своё одеяние, — но я бы с радостью ещё на недельку в этом погребе осталась.
— Даже так? А я хотел уехать с тобой в Венецию… — Атос, тем временем, уже полностью оделся.
— Но Венеция — тоже очень хорошо! — воодушевилась Анна. — Я с детства обожала карнавалы! — закончив с одеждой, она подошла к мужу, прижавшись к нему и обвив руками его шею. — Так когда поедем? — перешла она сразу к сути вопроса.
— Скоро, Анна, — ответил ей Оливье. — Но ещё недельку поживём в этом погребе, а потом поедем в Венецию, как ты того хочешь.
— Нет, хочу в Венецию сейчас! — Анна капризно надула губки и топнула изящной ножкой.
— Хорошо, пойдём сперва домой и соберём вещи.
— Ура! — ликовала Анна. — Но сперва не помешает проучить Арамиса.
— Как именно? — заинтересовался Оливье.
— Закроем его в исповедальне с какой-нибудь хорошенькой, но холодной прихожанкой!
— Моя дорогая, вы готовите очень изощрённую месть Арамису!
Тесно обнявшись, они шли к дому Анны, чтобы собрать вещи, оживлённо переговариваясь и смеясь… Венеция неудержимо манила их…
La fine della storia…