— Она взяла сестёр к себе во дворец и в тот же день выдала их замуж за двух придворных вельмож. И все жили долго и счастливо.

      Страницы зашелестели громче, чем раньше. Или так только казалось в полной тишине в пустой горнице? Чуть раздражённо перелистнув до конца и не задерживая взгляда, Настасья захлопнула книгу и отложила в сторону. Певучий язык заморской страны она знала хорошо, только нигде эти знания купеческой дочери не пригождались.

      Уныло посмотрев на корзину спутанной, — специально, ей же совсем из рукоделия делать нечего! — пряжи, вздохнула девица и снова перевела взгляд на книгу.

      — Вот же, понапишут в заграницах, а девчонки глупые в детстве наслушаются и сидят, принцев-царевичей ждут, как будто на каждую по одному припасено.

      Отодвинув старый сборник сказок, всё же вернулась к пряже. Увидит матушка, что дело не закончено — тут уж лучше сразу в погреб прятаться, да она и оттуда достанет! И служанок о помощи не попросить: они уж по домам все разбежались. Вот и сидела Настасья одна-одинёшенька, нитки разбирала да шум дождя за окнами слушала. Работа была неприятная, и всё же руки занимала. А в голове мысли стали появляться чернее ночи и еле сдерживалась девица, чтобы не расплакаться.

      Вспоминала она детство своё беззаботное, когда батюшка жив ещё был да её, дочку свою единственную, учил. Да только как седьмая весна минула, ещё одна дочь в семье появилась, а матушка стала на мужа своего смотреть смурно. Всё громче становились крики, чаще раздоры. Баюкала Настасья сестру младшую и желала не слышать голосов, от которых сердце теперь болело.

      Не дожил до следующей весны батюшка, а Настасье совсем житья не стало. Матушка всё вокруг младшей, Варвары, порхала, а о второй родной дочери будто забыла. Слышала девочка, как судачат соседки, будто не отцу Варвара по крови принадлежит, только в детстве о таком и не думала. А меж тем матушка стала на Настасью волком смотреть, будто видела не дочь свою, а мужа покойного. Может, оттого стала хуже относиться?

      Старалась Настасья отпор давать, да только оплеухи получала и оттого горько ей было. А уж когда понятно стало, что Варвара и иголки в руках удержать не может, материнской любовью избалованная, свалилась на Настасью новая беда: справить сестре приданое. Не спрашивала матушка, желает дочь этого или нет. И приходилось в ночи сидеть девушке, о будущем сестры заботясь. Про себя старалась тоже не забывать, но от того порой прямо на столе засыпала, едва лучину задув.

      И вот сейчас снова сидела Настасья над работой, которую не должна была выполнять, и пальцы её дрожали от злости, что в душе пробуждалась. Хотелось разорвать пряжу да сбежать из отчего дома, куда глаза глядят, только не могла решиться. Имение матушке принадлежало, а Настасья будто никогда наследницей и не была, работой загруженная.

      Когда казалось, что вот-вот слёзы польются, вздрогнула девица, стук в окно услышав. Не бил так дождь. Подошла Настасья тихонько и свечу к окну поднесла. На секунду блеснули за стеклом глаза незнакомые, и спрятаться тут же захотелось, но любопытно девушке стало, приоткрыла она ставню.

      — Пусти отдохнуть, красна девица. В недобрый час непогода меня застала.

      — А откуда знать мне, что помыслы у тебя добрые? — настороженно спросила Настасья, но всё же отказать трудно было.

      Неудобным ей казалось человека под дождём держать. Ещё промёрзнет ненароком, а ей потом на душе тяжело будет.

      — Как звать-то тебя, проезжий?

      За окном смешок послышался.

      — Русланом. Так пустишь?

      С нежданным гостем пристраивать пришлось и его коня, уставшего и такого же мокрого, как и его хозяин. Настасье не впервой было с домашними делами управляться, всё же хозяйка дома — это не столько звание, сколько обязанности да умения.

      — Ловко ты справляешься, — донёсся голос из чулана, пока Настасья грела самовар.

      Она только плечами пожала. Сама знала, что умница, да только дождёшься ли от семьи такого простого признания? Вскоре Руслан показался на пороге горницы с ворохом одежды в руках. Заметила девушка, что сменил он одежду. Видно, в сумке седельной была замена.

      — Где развесить можно, чтобы от трав и всякого пламени дальше?

      Удивилась Настасья, но место показала. Спрашивать боязно было, она и осталась рядом, чтобы посмотреть, зачем всё так мудрёно.

      — Шаг назад сделай, — бросил Руслан через плечо и рукой по волосам тёмным быстро провёл. — Не люблю я заговоры часто использовать, да только без них всё ещё дольше сушиться будет.

      Замерла Настасья, словами такими изумлённая, и всё же шагнула в сторону, неосознанно за спиной молодца спрятавшись. Притихла и смотрела, как повёл Руслан руками — и от одежды тотчас пар пошёл. Но будто этого было мало, и чары каждую складочку на ткани убрали. Как новая одёжа стала, и только тогда отмерла девушка и заметила, как тяжело дышит Руслан. Посмотрела в глаза ему и спросила тихо:

      — Неужто все чары так много сил берут?

      — Не волнуйся. — Он слегка улыбнулся и снова волосы растрепал. — Устал я ужасно, оттого и силу не рассчитал. Ты уж накорми, пока ноги меня ещё держат. Спать укладывать не прошу, до дому может доберусь. А на праздник уж ехать не буду, завтра с другом там свижусь.

      Вздрогнула Настасья, о празднике услышав. Неужто ехал Руслан в царский дворец, где пиры и танцы несколько ночей утихать не будут и каждый приглашён быть может? Поджала губы девушка, мигом припомнив, что туда и матушка с сестрой уехали, жениха «Вареньке-красавице» раздобыть.

      Да какой молодец в семью неумёху возьмёт? Повелось так в их стране, что на любом празднике каждый своё мастерство показывает. Платочек вышитый, гребень резной аль саблю булатную, у кого к чему душа и руки тянутся. Не могло так случиться, что совсем ничего не мог человек делать, должно было ему дело по душе найти.

      А Варвара… Она и по сей день «свои» платки да ленты таскала, Настасьей вышитые, и не зазорно ей было. Да и матушка подговаривала, сладкими речами успокаивая доченьку любимую.

      — Отчего печалишься, красна девица? Или неуютно тебе со мной?

      Встрепенулась Настасья и только сейчас заметила, что сидит снова у печки и пальцы о кружку с отваром греет. Не иначе руки сами всё сделали, пока мысли витали за тучами. Глянула девица из-под ресниц на Руслана, вздохнула — и потекли слова рекой. Не могла понять, почему желала так открыться перед человеком, что знаком ей не был, но молвила, на судьбу жалуясь. На матушку, что её за служанку держит, на сестру неблагодарную да на то, как горьки лета стали, как батюшка ушёл.

      Молчал Руслан, не прерывая. Вскоре тихо стало. Не смела девица глаза поднять, устыдилась слабости своей. Только когда чародей сел перед ней и в глаза посмотрел, вздрогнула: не слышала, как подошёл.

      — Тревожится твоё сердце и легче не будет тебе от этого. Коль груз этот не снимешь, зачахнешь вскоре. — Улыбнулся озорно, руку протянул. — Не хочет тебя матушка на праздник везти — так и не надо. Поедешь со мной завтра? Душе полегче станет, может, улыбнёшься невзначай.

      Затрепетало в душе что-то у Настасьи не то от слов добрых, не то от взгляда, только спросила она мягко:

      — Зачем я тебе? Может, и видимся в последний раз.

      — Это уж мои мысли, чем ты приглянулась. Но хочу тебя рядом с собой завтра на празднике видеть.

      Засмущалась девица, покраснела слегка, да только снова пригорюнилась.

      — Мечтаю пойти, да сарафана красивого нет. Все, которые батюшка дарил, малы да давно в сундуках лежат, а то единственное, что было не так давно, матушка на лоскутки изрезала прошлым вечером. Сказала, что не бывать мне в царском дворце, семью не позорить!

      Говорила, а у самой слёзы течь начали. Подумала и решила, что нечего ей Руслана стыдиться, раз помочь он хочет.

      — Чёрное сердце у твоей матери, — тихо сказал молодец и протянул платок, по краю узором украшенный. — Неужто в самом деле нигде сарафана не достать?

      — Есть одно, да только не достать его, как ни желаю, — ответила Настасья, слёзы утерев.

      Заметила, что платок больно аккуратный. Сестра или подружка вышила? Спросить не смела и потому снова говорить начала. Не так давно сны у неё начались чудные, где сидела девица в комнате да продолжала работать, будто и не засыпала за столом. Да только не шила рубашки и рушники, а ткала полотно тонкое из нитей серебряных. Являлись те нити из лучей лунных да сами на станок ложились, Настасье только ткать оставалось. А как было готово полотно, она будто знала, что дальше делать. Шить умела, а сон словно способностей добавил, и вскоре готов был белый сарафан, серебром отливающий да серебряной вышивкой украшенный.

      Никому Настасья про тот сон не говорила, но увидев, какие чудеса Руслан совершает, решила не таиться. Слегка улыбнулся он, историю услышав.

      — Красивым должен быть сарафан из лунного света. — Посмотрел по сторонам и заметил книгу, Настасьей брошенную. — Сказки любишь?

      — Наши все уж прочитала, а у заморских не везде язык понимаю, — удивлённо хлопнула ресницами девица, не понимая, зачем это знать ему.

      Подобрал Руслан книгу, перелистнул несколько страниц и снова на девушку глянул.

      — Читала уже про Золушку? — Настасья кивнула. — Повторим? Свой сарафан будто волшебный описываешь, значит, чудо нужно, чтобы он появился.

      Хихикнула девица.

      — Тебе ли не знать, что у нас крёстные отродясь феями не бывали. Да и вообще не живут феи рядом. Может, погода им не та.

      — А почему фея должна тебе сарафан наворожить? С этим и я справиться смогу, если позволишь к мыслям твоим прикоснуться.

      — Тогда уж не Золушкой я буду. Да и ты не фея, добрый молодец, — совсем рассмеялась Настасья. Давно ей так весело на душе не было с простой шутки. Но вскоре поняла она, что не смеётся вместе с ней Руслан.

      — Зря словам моим не веришь, — тихо вздохнул он. — Род мой от волхвов начало берёт, что с природой и силами иными говорить могли. Ослабело чародейство наше, но можем ещё мир вокруг нас изменить.

      — Почему же чудом этим не мог ты коню своему силу придать? — с искренним интересом спросила Настасья.

      — Так и мои силы не бесконечны. — Ответил Руслан и руками развёл. — Я бы и сарафан твой хотел завтра уже создать, чтобы за день сил поднабраться. И коль согласишься — краше всех на празднике будешь.

      Охнула Настасья, но согласилась мигом. Не признавала прямо, но давно уже хотела на праздник тот попасть, какие козни бы ей ни строили. И пусть это будет только завтра — не важно. Матушка с сестрой тоже завтра собирались дворец покорять, и её с собой точно не возьмут. Думая об этом, вспомнила девица про то, что сейчас хозяйкой является, и мягко уговорила Руслана отвар выпить, силы потраченные восстановить. Сама медлить не стала: села напротив и снова корзинку с пряжей пододвинула да разговор завязала.

      Скоро понятно стало, что Руслан происходит из боярской семьи, где способности к магии в почёте были. Припомнила Настасья, что и правда фамилию такую слышала, да только не знала, что семья почти по-соседству живёт. Устыдилась своего незнания, да Руслан быстро её успокоил. И в самом деле, куда уж девице знать, коль она как под замком в доме сидит днями напролёт.

      Слушала девушка новости последние, а пальцы всё быстрее с нитками работали: меньше спутанный ком становился. Не сразу поняла, что не она такая скорая. Просто работа незаметно стала на четыре руки и кажется, Руслан сильно вовлечён был. Хмурился забавно, когда нитки надо было распутывать. Хотела Настасья возразить, да только головой молодец покачал.

      — Мне уж уезжать скоро, а так хоть тебе помогу, чем без дела в чужом доме сидеть.

      До возвращения матушкиного вся пряжа разобрана была, а гость случайный восвояси отбыл, завтра вернуться обещаясь. И ждала Настасья встречи этой с замиранием сердца. Чувствовала, что не только от праздника это ожидание.