То, что скрывают глаза

В помещении стояла тишина, нарушаемая лишь тихим, едва слышным гудением парящего в воздухе дрона. По своей форме и функциям дрон был похож на летающий глаз, что, наверное, немного бы пугало, не будь они, клоны, привычны к этому.

Шрам честно не понимал, что этот дрон делает. Нет, он понимал, что Док следит за ним, но не понимал, зачем он следил за ним именно сейчас, в этот момент - в момент передышки от их приключений, целью которых является поиск других клонов.

И, как всегда, Док безостановочно болтал.

Шрам усвоил - из всего словесного потока, что вытекал из динамиков дрона прямиком ему в уши, далеко не вся эта информация необходима ему. Советы - полезны. Предупреждения и помощь - полезны. Научные факты, коими Док разбрасывался направо-налево - напротив, были полезны не всегда. Впрочем, нет, почти всегда бесполезны. Похоже, человек, что сидел там, по ту сторону экрана, выдавал эти факты уже автоматически. Возможно, так Док боролся со стрессом, успокаивал себя - невольно Шрам заметил, что больший процент подобных фактов вылетал во время опасных для него, клона, ситуациях. Либо же у Диктора уже крыша поехала от ведения этого "научного" шоу.

- Ты меня вообще слушаешь?

А в ответ - лишь тишина.

***

- ... Ты меня вообще слушаешь? Боб?

А в ответ - лишь тишина.

Шраму сейчас не до дрона совсем - ведь в этот момент, за стеклом, что отделяло мусоросжигатель от спасительной платформы, находился Боб. Другой Боб. Ни в чём не виноватый, не заслуживший такой жизни, а уж тем более - не заслуживший такой участи.

Никто из них этого не заслужил. Ни один из Бобов. Они просто стали жертвой выяснения отношений между двумя учёными - одинаково глупыми, одинаково безумными, жестокими, бессердечными...

Всё происходит быстро - тот Боб долго не мучился.

Клон отходит от мусоросжигателя, одной рукой вытирая навернувшиеся слёзы, другой - отталкивая неумолкающего дрона прочь, куда-то за спину. Тот пытается последовать за ним, продолжая что-то тараторить, но Шрам предупреждающе вскидывает руку с пистолетом - мол, ещё одно движение и тебе конец. И, наконец, уходит, подальше от мусоросжигателя, от пепла погибшего, от Диктора, ото всех.

Ему нужно побыть одному.

***

Он остался один.

Вновь он остался один, совершенно один в этом проклятом, забытом богами месте - иначе бы справедливость давно восторжествовала.

Доселе он не знал, насколько это больно - терять всё. Терять всех. Они не заслужили того, что с ними случилось - никто из Бобов, что последовали за ним, что поверили ему.

Ему абсолютно плевать на себя - пусть Диктор мучает его, проводя свои жестокие эксперименты; пусть убивает его, оживляет, вновь убивает и вновь оживляет - ему плевать, лишь бы другие не страдали. Но в итоге он сам оказался не лучше - своей импульсивностью, самоуверенностью и ненужной спешкой он убил каждого из них.

Всех до единого.

Слёзы продолжали литься нескончаемым потоком из его глаз, становясь пеленой на них. Шрам прижимает к себе Алекса: он слышит, как слабо трепещет сердце в его груди, ощущал его едва различимое горячее дыхание у себя на шее, чувствовал на себе его руки. Он обнимал клона крепко, не желая отпускать, где-то глубоко внутри надеясь, что если он будет держать Алекса вот так, изо всех своих сил, то его жизнь не покинет тело. Но другая его часть, сломанная, убитая ещё тогда, на испытании газа, понимала, что мир несправедлив. Чуда не случится.

А потому всё, что было в его силах, всё, на что он был способен - так это на извинения. Жалкие, тихие, жалобные извинения, что он шептал Алексу прямиком в ухо, подобно заклинанию, словно заевшую пластинку.

"Мне так жаль."

Произносимое вновь и вновь предложение с каждым новым повтором становилось неразборчивее, сливалось в одно целое, длинное слово, превращаясь в единый шёпот, что постепенно затихал.

"Мнетакжальмнетакжальмнетакжаль..."

***

- Мне так жаль, Боб. У меня не было выбора.

Из его горла вырывается странный звук - что-то среднее между криком и рычанием. Звук этот был полон эмоций: боли, отчаяния, гнева и, несомненно, ненависти.

Уже не раз из динамика дрона вылетала эта фраза, уже не раз Диктор лично произносил её, но, слыша что-то подобное вновь и вновь, раз за разом, Шрам всё сильнее сомневался в подлинности этих слов - настолько безразлично, сухо они звучали.

В порыве гнева он наотмашь бьёт рукой о стол, откидывая, переворачивая его - и в ту же секунду ребро ладони отзывается сильной болью, что тонет в потоке неуправляемой ярости. Вторая же рука лёгким, отточенным до автоматизма движением выхватывает пистолет, наводя его прямиком в лицо блондину. Автору этих лживых фраз, их мучителю... тому, чья глупость стала причиной их появления.

А на глазах вновь слёзы, крупные, непрошеные, застилающие весь обзор дрожащей пеленой. Он быстро моргает, убирая эту пелену, позволяя им скатиться вниз, по щекам, затем по шее, прямиком до горла его футболки и затеряться где-то в ткани.

Он смотрит на Тома с ненавистью, но не говорит ни слова - лишь скалит зубы. Тот и без слов прекрасно понял, что его попытки утешить клона - пустой звук на фоне всех тех злодеяний, что он совершил. По одному его взгляду Том понял, должен был понять, что ни одно благое дело не стоит жизни даже одного клона. Он должен был понять, что его проступкам нет оправданий, должен понять, что они не обязаны расплачиваться своей случайно подаренной жизнью за его ошибки - ведь теперь они тоже живые, они двигаются, видят, слышат, чувствуют, они, как и все живые существа в этом проклятом мире, хотят жить.

Свет падал неудачно, отбрасывая блики на стеклянные линзы - Шрам не видел глаз Диктора, которые он так усердно прятал за очками. Но вот он делает небольшой шаг вперёд, за ним ещё один, игнорируя направленное ему в лоб дуло пистолета, подходит почти вплотную, снимает очки, устало потирая переносицу, чуть наклоняет голову вперёд и смотрит исподлобья прямиком ему в глаза.

Он впервые видит их. Впервые видит их такими, какие они есть: светло-голубые глаза, в которых некогда блестела живая искорка, сейчас же - потускневшие, затуманенные бременем ответственности за свои ошибки. Его глаза были полуприкрыты, они покраснели от постоянного нахождения перед мониторами и экранами, под ними же - красные мешки, след, оставленный кофе и бессонницей. Глаза, ранее полные жизни, различных эмоций, теперь были абсолютно пустыми - в них осталось лишь полное безразличие с остатками чувства горечи от потери и вины.

Том смотрел на него внимательно, неотрывно, отчего Шрам опустил оружие и, потупив взгляд в сторону, нахмурился. Вся та ярость, что буквально секунду назад раскалённым металлом текла в его жилах, улетучилась в один момент.

Потому как он тоже понял Тома без слов.

***

"- Мы справимся вдвоём или оба погибнем. По рукам?"

Фраза эхом звучала в его голове, вновь и вновь отражаясь от стенок черепа, множась, но постепенно затихая.

Они проделали долгий путь. Они сделали немало, но, кажется, больше плохого, чем хорошего.

А теперь они находились здесь, прямиком перед их целью. В конце их пути.

"- Всё это время схемы Икса не было ни в одном из клонов. Получается, ты зря убивал всех их."

Шрам запутался. Не понимал, что происходит. Он не верил Тому, но обстоятельства заставили довериться, а ситуации, в которые они попадали вместе, из которых выходили так же вместе, бок о бок - всё это заставляло пересмотреть твою точку зрения, взглянуть на мир чужими глазами.

В какой-то момент он даже поверил, что все злодеяния, совершённые ими, и правда были во имя благой цели - все те убийства, что он спустил учёному с рук, как те, что тот совершил до их сделки, так и после неё. В какой-то момент он поверил, что Том ещё может быть спасён.

Но теперь он ни во что не мог верить. Никому не мог. Ни Тому, ни Роберту, даже самому себе. Всё, что им теперь управляло - это желание мести. За страдания других. За свои страдания.

За то, что позволил себе сглупить и довериться Тому. За то, что позволил подойти к себе слишком близко, пустил внутрь, прямиком в душу.

"- Не слушай его, Боб! Он манипулирует тобой!"

Шрам подходит к Тому вплотную - прямо как тот однажды подошёл к нему, и точно так же, как Диктор тогда, заглянул учёному прямиком в глаза, внутрь. Чтобы тот увидел всё сам и вновь всё понял без слов.

На губах - вновь звериный оскал, а руки непроизвольно сжались в кулаки. Костяшки зачесались, он едва сдерживал себя он замаха, от желания заехать кулаком прямо по смазливой роже перед ним, да так, чтоб выбить парочку зубов, так, чтобы очки не выдержали силы удара и, слетев с переносицы, разбились. Так, чтобы на этой тонкой бледной коже проступил лиловый синяк прямо под глазом, под этими лживыми, уродскими глазами, что с мольбой смотрели на него, чуть дрожали, но наверняка не от искреннего раскаяния, а так, от желания разжалобить его, усмирить его гнев.

И, чёрт, у него почти получилось.

***

Клон, приоткрыв глаза, наблюдал за происходящим, слабо вникая в суть: звук выстрелов из бластера резал по ушам, а от быстрых перемещений Роберта в глазах начало рябить.

Голова болела, ровно как и всё тело - Шрам понимал, что это бесполезно, что они проигрывают, что надо уходить, но не мог выдавить из себя ни звука. Он с трудом поднялся на ноги, чуть дрожащие и, жмурясь, держась за раскалывающуюся от боли голову, медленно побрёл вперёд, туда, где, предположительно, находился Том - он мог лишь ориентироваться на звук, взор застилали поднятые от нескончаемых выстрелов в воздух клубы пыли.

Он должен был дойти до Тома, взять его за руку, притащить назад, в BobSoc, а там уже, оставшись наедине, обсудить с ним всё произошедшее.

Шрам уже видел, как они добираются до их дома, и первое, что он сделает - так это хорошенько наорёт на учёного. Он видел, как отчитает его за смерть каждого клона, видел, как тот виновато будет смотреть вниз, не в силах поднять на Шрама глаз. А потом, когда клон выпустит пар, сделает несколько глубоких вдохов и выдохов, он положит руки блондину на плечи, поднимет его лицо за подбородок и заглянет в, возможно, мутные от слёз глаза. Он посмотрит в них решительно, а затем кивнёт, пробормотав на своём лепете что-то вроде "ладно, пора вернуться к работе", вытрет эти ненужные слёзы с чужих щёк, затем отойдёт, жестом пригласив Тома обратно к мониторам. Потому что они дойдут до конца, как учёный сам сказал, вдвоём. Или же погибнут, неважно, главное - в конце они будут вместе.

Резкая боль, пронзившая живот, заставляет его остановиться на половине пути.

Его глаза невольно расширяются, а дыхание перехватывает, кажется, он кашляет, а во рту появляется привкус металла. Хочется вскрикнуть от несправедливости, ведь он был так близок, но из его горла вылетает лишь противное бульканье, тонущее в общем шуме.

Нет, он не сломается. Он дойдёт и исполнит всё задуманное!

Шрам пытается шагнуть вперёд, в отчаянии вскидывая руку, будто надеясь за что-то ухватиться, но пальцы лишь скользят по пыльному воздуху, а сам он падает на колени, едва успевая опереться о землю одной рукой, пока вторая непроизвольно прижимается к ране, прикрывая её, стараясь не дать крови, а вместе с ней и жизни, выйти наружу.

Вновь хочется кричать. Окрикнуть Тома, чтобы тот очнулся и стремглав помчался сюда, к нему. Чтоб открыл портал, и они очутились дома.

Но из горла вновь льются только хрипы и бульканье вперемешку с кровью, слишком тихие, чтобы быть услышанными хоть кем-то.

Казалось, что спустя целую вечность, шум стихает, а пыль рассеивается, вновь оседая на землю. И тогда, только тогда, ему удаётся из последних сил взглянуть на него, Тома. Последний раз заглянуть в глаза цвета неба, приятные, умиротворяющие, такие славные глаза, чтобы прочесть в них последнюю фразу, что, наконец, стала искренней:

"Мне так жаль"

А дальше - непроглядная тьма и резкая, словно от погружения в холодную воду, тишина.