Первое мирное утро пришлось на среду. Дурацкий день, на самом-то деле. И до выходных далеко, и от воскресенья уже как два дня на усталость пришлось.
В этот пространный день Сакура обнаружила себя в полевом госпитале.
Хаотично разметавшись, серые палатки занимали настолько большую площадь, что издалека напоминали небольшой город. Здесь, всё ещё обозначенные нейтральными хитай-ате с иероглифом “ниндзя”, смешались все народы континента. Сложно было представить более сюрреалистического пейзажа, особенно тем, кто встречал в переплетениях палаточных улиц врагов с прошлых войн и приграничных стычек.
Наскоро умывшись, девушка, всё ещё в помятой и пропахшей кислотой и дымом форме, двинулась на поиски знакомых лиц. Или хотя бы подобия столовой.
Какаши-сенсей нашёлся первым. Мужчина, перебинтованный с ног до головы, задумчиво смотрел на свою плошку с водянистым рисом.
– О, Сакура, – не оборачиваясь, поприветствовал он розоволосую. – Очнулась?
– Проснулась, – согласилась куноичи, присаживаясь рядом с джонином. Кем-то криво срубленное бревно служило аналогом низкобюджетной скамейки.
– Ты не натыкалась случайно нигде на полевую кухню? – как-то особенно печально уточнил мужчина, всё ещё продолжая изучать свой жидкий паёк. – У нас просто не может оставаться одна больничная еда.
В животе у Харуно протяжно заурчало.
– Значит, не видела, – в серых глазах отразилась вся мирская печаль. Что-то похожее девушка видела у собак, которым не разрешали воровать огузки с хозяйского стола. – Как ты?
Тяжко вздохнув, розоволосая отвела взгляд, возвращаясь мыслями к паре сокомандников, что лежали сейчас под капельницами в глубине лагеря. Было ли слишком рано, чтобы действительно размышлять о подобном?
– Я не знаю, – просто ответила она. – Так много всего случилось. Кто бы мог подумать, что моя первая любовь проткнёт меня насквозь чидори, а потом, оторвав руку Наруто, поможет спасти мир.
Какаши передёрнул плечами, будто ознобом прошлись мурашки по позвоночнику. Прочистив горло, он откашлялся, отставляя тарелку с сероватым месивом в сторону.
– Это было гендзюцу.
– Толку то, – Сакура поморщилась, – внутри всё равно будто выжгло. И болит, сенсей.
То ли растерянный, то ли смущенный, Хатаке замолчал. Он, судя по периодически хмурящимся бровям и редким, будто для нырка в воду, вздохам, усиленно подбирал нужные слова. Видимо, ощущая свою вину за сложившуюся ситуацию.
Они сидели так какое-то время, наблюдая за снующими туда-сюда шиноби. Сакура усиленно старалась игнорировать боль в ранах и едкое тянущее чувство от опустошённого полностью резерва бьякуго. Ещё вчера она истерично вливала последние капли в скачущего по мирам Учиха Обито, и уже сегодня она устало сидит на трухлявом дереве, мечтая о тёплой ванне.
Как странен мир.
– Ну, в любом случае, не зацикливайся на этом чересчур сильно, – на плечо опустилась перебинтованная ладонь. – Какаши, видимо, всё-таки нашёл какие-то контраргументы к её настроению. – Тебе только шестнадцать. Ты пережила войну. Ещё успеешь ощутить своих бабочек в животе.
Куноичи, невольно умилившись этой неловкой, но искренней поддержке, фыркнула.
– Бабочки в животе? – знакомый голос звучал удивлённо. – Это что-то из техник ваших Абураме?
С чистым лицом Канкуро выглядел непривычно. Тем более в накинутом наспех хаори из Страны Огня, которое, вместе с чёрными шароварами Песка, смотрелось достаточно колоритно.
– Выражение такое, – тут же вновь становясь отстранённым, ответил Какаши.
– Что значит? – судя по влажным волосам, парень держал путь из какой-то общественной самоорганизованной душевой. Или от речки. Харуно толком не знала, что есть поблизости.
– Влюблённость, – выдохнула тоскливо девушка. Желудок противно заныл, требуя завтрак.
– От любви в животе должны быть не какие-то бабочки, а хорошо прожаренная баранина, – тёмно-русая бровь изогнулась даже как-то вызывающе. – Ну, если ты не из Абураме. Тогда любые кикайчу на выбор.
– Так говядина вкуснее, – видимо, утро стало банным для мужской части лагеря, потому что рядом показался гладковыбритый свежий Даруи. – Баранина воняет.
Таким оскорблённым марионеточника Сакура даже после поражения от Сасори не видела.
– В Молнии просто ничего не знают ни о баранине, ни о нормальном мясе, – мозолистые пальцы закружили в воздухе, вероятно, обрисовывая то, как именно стоило обращаться с хорошими блюдами. – Ты хоть раз в жизни пробовал плов с черносливом и барбарисом, темень?
– Попрошу без намёков, – шиноби Кумо сложил руки на груди. – Но от человека, который считает, что жесткая подошва вкуснее отменных стейков с брусникой, я многого не ожидаю.
Сакура сглотнула, понимая, что организм начал принимать этот гастрономический спор на свой счёт.
– А теперь ещё раз скажи, что шашлык из барашка хуже, чем твоя говядина, и посмотри мне при этом в глаза, – продолжал тем временем искренне возмущаться Сабаку-но.
– Ну, – с ещё большей печалью протянул Хатаке, – что угодно из этого звучит лучше бабочек.
– Сакура-сан, – сёрьезно посмотрел на неё мечник Молнии, – никаких бабочек. Вам не нужны такие отношения. У влюблённых девушек в желудке должно быть что-то другое.
– Например, с-сочная сёмга с с-севера, – появился третий голос. – Запечёная с лимоном и п-перцем.
Чоуджуро мечтательно улыбнулся. Судя по тому, что он был полностью, с головы до ног, мокрый, банные процедуры в Кири воспринимались несколько иначе.
– Можно ещё батат добавить, – кивнул в завершение юноша из акульего клана.
– Да при чём тут рыба? – Канкуро выглядел вовсе растерянным.
– Сёмга г-гораздо вкуснее любого п-парнокопытного.
Какаши-сенсей вздохнул ещё печальнее. И когда рядом появился ещё один голос, Сакура невольно задумалась — а не уселись ли они на проходной?
– Такие споры решает только практика, – Акимичи Чоджи, печально осунувшийся после многочисленный боёв, не выглядел упавшим духом. Наоборот, рыжий юноша мог озарить огнём, коим горели его глаза, добрую часть полевого госпиталя.
– Ты у меня барашка за обё щёки сожрёшь, копчёный, – мозолистый палец кратко ткнул светлый щиток шиноби Кумо и его обладатель скоро испарился в толпе.
– Я, кажется, неподалёку видел пастбище, – будто не замечая начинающуюся суету, Даруи скрылся в шуншине.
– Эх, – вздохнул мечник Тумана, – а я ведь только зубы почистил.
Так, собственно говоря, и прошёл первый международный фестиваль еды — среди палаток. После его начнут считать священной традицией Примирения между Пятью Великими странами. Пока же наследник Акимичи только-только расчищал место для идейных гурманов со всего континента.
А Сакуру все-таки накормили и свининой, и бараниной, и рыбой.