Шиппай Кэзуко лишилась мечты в четырнадцать.
Родители её, сколько себя девушка помнила, держали небольшую пекарню. Всё в доме пахло свежим хлебом и сладкими булочками. Она, возвращаясь из школы, любила полной грудью вдыхать этот родной запах, не скрывая улыбки.
Даже сейчас, спустя годы, она могла вспомнить светлый погреб, куда папа складывал мешки с мукой и баночки со специями. Мама каждый раз безуспешно пыталась навести там какое-то подобие порядка, но после каждой такой попытки, через месяц-другой, всё возвращалось к привычному хаосу.
Тем вечером, когда жена Четвёртого неудачно родила наследника, Кэзуко отпросилась к подруге. А утром она обнаружила развалины родного дома и два трупа. Вся жизнь её, до этого дня ясная и распланированная, сгорела в чакре Девятихвостого.
Не услышит она больше папин смех, что тёплым отзвуком накрывал кухню, когда он рассказывал про дрожжи, булочки или печенье.
Не смутится от шутливых шпилек мамы, что задорно подмигнёт, видя, как одноклассник проводил до дома.
Не отряхнёт юбку от белой пыли, что покрывала мелким слоем пол на маленьком складе.
Светлый домик, где первый этаж занимал привычный всем в селении магазинчик, сменила маленькая квартира в районе на окраине. Грязные стены и вздувшийся от времени пол пришлось отдраивать несколько дней, разбавляя мыльную пену солью собственных слёз.
Муку сменила библиотечная пыль, ведь для того, чтобы выжить одинокой девушке, требовалось стараться в три раза больше. Хвататься за любую возможность.
Сладкий аромат хлеба заменил резкий запах антисептиков.
Кэзуко повезло — медсестры, даже из гражданских, в Конохе требовались всегда.
Её новая жизнь не походила на ту, что рисовала себе девочка когда-то бесконечно давно, сидя за одним столом с семьёй. Но, пожалуй, она была достаточно сносна для сироты. Пусть иногда её особенно пугали тёмные ночные окна, да тревожные мысли в самый тихий час.
Кэзуко потеряла мечту, но она всё ещё была жива. И девушка старалась каждый день радоваться этому факту.
* * *
– Реанимация, особое крыло, тебе тяжёлый, – в сестринской закончили раздавать новые вводные на сегодня. Шиппай, поправив тугую косу, приняла новую медкарту.
– АНБУ или Корень, Охара-сенсей? – уточнила на всякий случай девушка.
Пусть и регламент работы с двумя этими подразделениями был один, но, если честно, с подчинёнными Шимуры проблем всегда было меньше.
Обычные оперативники могли артачиться, отказываться принимать какие-либо препараты или вообще — сбегать через окно, как только заживали самые тяжёлые раны. Хатаке, вон, вообще разыгрывали в камень-ножницы-бумага. Лишь бы не пересекаться с этим проблемным пациентом.
Особое подразделение нареканий не вызывало. Они беспрекословно слушались всех рекомендаций, любой мелочи, начиная от сроков реабилитации и заканчивая четким расписанием приема лекарств и витаминов. Пускай были немного странноватые и молчаливый, но ей, как медсестре, было абсолютно без разницы. Брюнетка двадцатый год жила в скрытом селении. Она видела и более занятные вещи.
– Корень, – на секунду задумавшись, дополнил доктор, охотно поясняя подробнее. – Вроде он из незаконнорожденных Акимичи, но сказать сложно. Фирменной массы нет, но парень рыжий и крупный, что мраморный бык из Кумо. Так что на половинку клановый. Учти.
– Поняла, – благодарно кивнула медсестра.
С такими ребятами и правда нужно было немного осторожничать. Это гражданским уроженцам было плевать, кто и как с ними носится, лишь бы лечили и кормили. Они ещё и шутить в процессе умудрялись. Но вот выходцы из древних семей могли оскорбиться на неуместную ремарку или слишком простое обращение. Даже бастарды, как её новый пациент.
– Доброе утро, Минору-сан, – подсмотрев полное имя юноши, медсестра решила начать с малого — дружелюбия. – Зовите меня Кэзуко, я буду с вами, пока вы не восстановитесь. Давайте проверим капельницу?
Выглядел он ужасно. Не иначе, как чудом спасённый с какого-то тяжёлого задания. Полностью покрытый бинтами с пахучей мазью, от тяжёлого ожога, шиноби мог шевелить лишь глазами, да пальцами. Кислородная маска не давала ему говорить.
– Сейчас сменим вам физраствор. Старый пакет отнесу в утилизацию, а новый поставим через пару часов, – она привычно озвучивала каждое своё действие, прекрасно зная, насколько нервными могут быть ниндзя. Пусть они и были дома, но выработанная за годы тревожность давала себе знать и тут.
– Увы, – продолжала Шиппай, пока её руки выверенными движениями проверяли приборы и заносили актуальные данные в карту, – пока придётся питаться так. Ваша челюсть, даже с помощью ирьёнина, заживёт лишь к концу недели. Да и потом не меньше месяца можно будет только мягкую пищу. Но ничего, вы обязательно поправитесь, Минору-сан.
Тёмные глаза следовали за каждым жестом, почти не моргая. Даже находясь под действием множества обезболивающих препаратов, парень умудрялся сохранять подобие трезвого рассудка.
– Завтра утром сменю вам бинты, сейчас пока трогать ничего нельзя, – несколько строчек, и можно двигаться дальше. – Не унывайте тут в одиночестве. Как сможете шевелить руками, я принесу вам книги. Неплохо звучит, да?
Ободряюще улыбаясь несчастному, Кэзуко распрощалась со своим пациентом.
Так тянулись дни. Заглядывая к молчаливому и обездвиженному шиноби, что, если верить данным карты, был старше её всего лишь на четыре года, девушка старалась как-то развеять тишину палаты. Она всегда отличалась мягким сердцем и, даже со смертельно больными, стремилась сохранять заразительное дружелюбие. А как иначе?
Она рассказывала ему про погоду за окном, о свежих персиках, поспевших к сезону, о забавном случае этим утром по пути на работу…
Всяко лучше, чем молча бродить по выбеленной электрическим светом палате.
На вторую неделю врач разрешил снять кислородную маску. Первый самостоятельный вздох был хриплым и кратким, полный желания жить.
– Аккуратней, Минору-сан, не торопитесь, – девушка держит пациента за плечи, когда тот неосознанно впивается пальцами в её руку. – Расслабьте грудную клетку и потихоньку.. да, вот так.
На тёмных глазах от усилия выступают слёзы и Кэзуко, без задней мысли, промакивает их рукавом. Не хватало ещё, чтобы соль попала на ожоги. Несчастному будет больно.
– С-спасибо, – низко и ломко вырывается из мужской груди. Кажется, под бинтами видится улыбка.
– Всегда пожалуйста, – девушка улыбается, радуясь за идущего на поправку. – Пока много не разговаривайте. Берегите горло.
Пронзительный взгляд остаётся сосредоточенным на ней, даже когда израненные плечи мягко отпускают.
– Кстати, я же обещала! – у самого выхода припоминает девушка. – Вы какие книги любите?
– Любые, что есть, – шелестят ей в ответ. Шиппай пожимает плечами и заходит после работы в библиотеку, выбирая на свой вкус.
Следующие пару недель проходят под эгидой тихих разговоров и кратких ответов. Незаконнорожденный Акимичи честно читает всё, что она ему носит и даже обсуждает освоенный материал. Всё, начиная от сказок Пяти великих стран, и заканчивая классическими пьесами столицы Огня.
Он вежлив и спокоен, как и все ребята из Корня. Разве что чуть внимательнее, чем её предыдущие пациенты из того же подразделения. Чем меньше на нём остаётся бинтов, тем больше слышится вопросов.
Давно ли она работает в больнице?
Как устроилась?
Сколько ей лет?
Какое полное имя?
Почему берет только дневные смены?
Шиппай не сложно поддерживать такую незамысловатую беседу о себе. В конце концов это легко объясняется нервной жизнью шиноби. Да и не может же парень рассекречивать свою биографию и позывные.
– Я не очень люблю бродить ночью, – пространно делится она с ним. – Мне проще спать и не видеть темноты за окном. Это с детства.
Минору лишь понятливо кивает, не углубляясь и не давя дальше. Приятный парень, на самом деле, пусть и немного странный. Кто-то мог бы и попытаться вытащить тот кошмар шестилетней давности, когда небо пылало от хвостов Лиса. А он просто мягко улыбнулся, переводя тему.
До выписки остаётся всего ничего, когда снимают последние бинты. На левой части тела оперативника остаётся розоватый ожог, цепляя часть шеи и подбородок. Ему повезло — чуть выше, и мог лишиться обоняния или зрения. А так — даже на задания снова ходить сможет.
Кэзуко, под конец, проникается к нему, считая уже больше за друга, чем за пациента. Так что даже припоминает старые детские мечты и приносит ему на выписку небольшой свёрток с миндальным печеньем.
– Это на удачу, – улыбаясь в удивлённое бледное лицо, говорит она. – Я сделала по папиному рецепту. Пусть и не удалось стать пекарем, но руки ещё помнят.
Он тогда окидывает её очень непонятным и странным взглядом, аккуратно убирая мешочек за пазуху, и немного скованно обнимает.
– Увидимся, – бросает оперативник, прежде чем пропасть в шуншине. – Буду за тобой присматривать.
Шиппай лишь хмыкает.
* * *
Последнее время Кэзуко, кажется, стала слишком забывчива. Она уже всерьёз подумывает поднакопить денег и наведаться к специалисту Яманака, так как эти странности её смущают.
Может это дошедший отзвук после смерти родителей? Всё-равно странно. Она потеряла семью в четырнадцать, и тогда не отмечала подобного.
Девушка вовсе не может вспомнить, когда успела помыть окно с внешней стороны и починить залипающую на нём ручку. Даже петли везде смазаны, как новенькие!
Не припоминает, когда успела сходить за продуктами. Перед дежурством точно оставалась только плошка риса, яйцо и одинокий кабачок. Она слишком устала, ассистируя в операционной, и даже не смогла зайти на рынок. Вечером доела остатки — точно помнила что было пусто на полках. Но утром же была еда!
Её перестал беспокоить навязчивый Окару-сан из соседней квартиры. Пожилой мужчина частенько отпускал глупые шутки и комментарии. Но этим всё и ограничивалось. Шиппай даже внимания не обращала на этого глупого одинокого старика.
А ещё, когда она по привычке ставила в раковину то кружку, то тарелку, думая помыть эту мелочь утром, то их там не оказывалось. Чистая посуда сушилась вместе с остальными ложками и вилками.
Но Кэзуко не помнила, когда успела прибраться! Что за провалы в памяти?
Она живёт одна. Семьи у неё нет. Некому приходить и наводить порядки в маленькой квартирке в отдалённом квартале.
Вещи же не могут двигаться сами, верно?
* * *
Обычно каждую ночь Кэзуко спала крепко-крепко, не желая просыпаться в самое тёмное время. Именно после полуночи случилась давняя трагедия, что старательно запирал поглубже девичий разум. Девушка так сильно стремилась жить нормальной жизнью, что даже её собственное тело в этом подыгрывало.
Но сегодня вечером Шиппай встречалась с подругой, они посидели в уютной чайной и разошлись позже обычного. Легла медсестра почти в полночь. Где-то полвторого она заворочалась, сонно приоткрыла глаза, и застыла, задерживая дыхание.
В углу её комнаты, очерченная бликом луны, была тёмная человеческая фигура. Он сидел на деревянном стуле, за её небольшим рабочим столом. Узнать личность его было невозможно — лицо закрывала маска.
Бык.
Он знал, что она проснулась. Оперативник не мог не заметить такой мелочи от гражданской девушки. Однако, человек даже не пошевелился, продолжая изучать её сквозь прорези глаз.
Испуганная, девушка села, вцепившись в одеяло, как в спасательный круг.
– Я.. – её голос сорвался, и пришлось прочистить горло, откашлявшись. – Я сделала что-то не то?
Человек молча встал и Кэзуко усилием переборола желание дёрнуться. У неё при всём желании не было шансов против него, как бы она не старалась. Так что, наверно, лучше не раздражать?
– Это же я, – знакомый голос звучал приглушённо. Рука, затянутая в перчатку, мягко прошлась по скуле. Чужой большой палец очертил бровь в пугающе-медлительном жесте.
– М-минору? – ошарашенно распахнула глаза девушка. – Ч-что ты делаешь..?
Она не успела закончить, как вторая рука юноши быстро поддела маску, открывая нижнюю часть лица. Шиппай поняла, что её целуют не сразу, оглушённая собственным колотящимся сердцем. Губы у сотрудника Корня были жёсткие и обветренные, кололись.
– Я вернусь меньше, чем через неделю, – изволил объясниться он, отстраняясь. – Не забывай ужинать.
А потом, даже как-то демонстративно и по-хозяйски, прошёл к её окну, бесшумно растворяя смазанные створки.
– Как я куплю тебе пекарню, – бросил она через плечо вместо прощания, – мы поженимся.
– Но я… – Кэзуко не успела закончить фразу, как он растворился в ночи. – Я же отучилась уже на медсестру.
Окончание прозвучало в ночной тишине слишком громко.
– Ч-что? – только сейчас брюнетку начал охватывать испуг, догоняя осознание ситуации. – Давно он..?
Как бы она не боялась вставать с кровати, напуганная, это всё-равно пришлось сделать. Из окна дуло, превращая ранее уютную комнату в леденящее пальцы помещение.
* * *
– Зачем ты повесила замок? В Конохе он бесполезен, – тихий голос разрезал вечерний сумрак комнаты.
Девушка вздрогнула, проливая чай. С того тревожного пробуждения прошло всего пять дней, и ей уже начало казаться, что это был не очень хороший сон, вызванный ночной тревогой.
– Даже генин справится, – как ни в чём не бывало продолжил тем временем человек в маске Быка. Он, будто давно живёт в этой квартире, выверенным движением взял тряпку и протёр залитую чаем столешницу.
– Когда ты? Давно..? – она не могла сформулировать мысли верно, перебарывая неконтролируемый приступ паники. Он правда стоял здесь, на её кухне, деловито снимая маску.
– Давно что? – на бледном лице со шрамом отразилось непонимание. – Я, как обычно, проверил твою улицу, прежде чем зайти. Ты знала, что в соседнем доме жил парень, что варил дома наркотики?
Отвлечённая, девушка нахмурилась, припоминая странного соседа, что частенько можно было увидеть сонного, подпирающего стены. Он ли?
– Больше не варит, – прозвучало совсем рядом. – Я скучал. Ты ела?
Она даже пискнуть не успела, как чужая ладонь зарылась в её волосы, притягивая к себе. После его жадного приветствия, губы горели. Потребовалось отдышаться, чтобы ровно сказать:
– Уйди, пожалуйста, – Кэзуко надеялась, что голос её не дрожит. – Мы даже толком не знакомы, чтобы ты просто так…
Он перебил её, снова целуя. Кажется, что-то упало на пол.
– М-минору, н-нет, – Шиппай старалась его оттолкнуть, впившись короткими ногтями в исполосованные шрамами плечи. Да только он вовсе её не слышал. Бессилие горчило в горле и щипало слезами глаза. Девушка смогла вздохнуть после того, как её непрошенный гость переключился на солёные капельки, собирая их со скул, щёк и подбородка.
– Ты просто не понимаешь, – шептал он в перерывах между поцелуями. – Я плохо говорю, да. Но понять тебе помогу.
– Да что мн..хп.. – её вжали в прикрытую щитком грудь. Ремешки и края брони впивались в кожу, принося лёгкий дискомфорт. Кэзуко хотела кричать, но не была уверена, что это поможет.
– Я договорюсь, ты подожди, – шепнули ей в макушку, мягко целуя волосы. – Жди подарок.
Даже прожив два десятка лет в Конохе, ни один гражданский не может в полной мере привыкнуть к этим техникам. И когда парень пропадает в шуншине, оставляя после себя лишь пустое место, медсестра ёжится.
Ей некому пожаловаться.
Неоткуда просить помощи.
Может, Главный Врач завтра сможет что-то подсказать?
* * *
– Так рада за тебя, Кэзуко-чан, – протянула главная медсестра, выдавая девушке обходной лист. – Свадьба, и так удачно!
Абсолютно не понимая, что сегодня утром творится в больнице, Шиппай неверяще вчитывалась в строчки документов. Увольнение по собственному.
– Твой жених забегал сегодня утром, – дружелюбно продолжала щебетать женщина. – Один из доверенных Шимуры, можешь представить? Главный врач как узнал и увидел печати, без вопросов всё подписал. Данзо-сама же поощряет браки своих лучших, так что теперь ты не будешь жить в том тёмном районе. Это ли не здорово?
– Но, – на выдохе, не веря тому, что слышит, ответила медсестра, – я не хочу. Могу я поговорить с доктором?
– Прости-прости, если просили от Шимуры, то всё уже решено, – женщина покачала головой. – Ты теперь приписана за его сотрудником. Так что постарайся. Тебе же будет лучше.
На дне взгляда старшей мелькнули искры понимания и краткого сочувствия, но они слишком быстро ушли, чтобы Кэзуко успела их отметить. Девушка лишь потеряно собрала вещи в сестринской, кажется, натыкаясь на все углы комнаты.
У выхода её встретили.
– Я тебя ждал, – рослый парень с рыжими всклокоченными волосами улыбался. Его тёмный взгляд был сосредоточен на ней. Увидев это бледное лицо со шрамом, девушка дёрнулась.
– Зачем ты это делаешь, – отчаянно бросая коробку себе под ноги, воскликнула она. – Что если я не хочу?
Он смотрел на неё, не меняя выражения.
– Ты передумаешь, – ответили тихо. Два быстрых шага и Минору оказывается рядом, намертво фиксируя её лицо своими руками. Поцелуй снова колется, кажется мокрым и неприятным. Она пытается его укусить, шмыгая и плача, но он надавливает по обе стороны челюсти и сомкнуть зубы не получается.
– Идём, – кратко бросает шиноби, поднимая её вещи с земли. – Я купил дом.
Его пальцы, словно наручники, охватывают тонкое девичье запястье.
Теперь каждое утро в жизни Кэзуки наполнено запахом свежего хлеба, светлыми окнами и улыбками постоянных покупателей.
Кэзуко лишилась мечты в четырнадцать, вернув её спустя шесть лет.
Но жизнь она потеряла в двадцать.