Saintone

Прислушиваясь к шаркающим шагам, бороздящим соседнюю комнату, Дерек воровато изъял спрятанную за ножкой кровати запыленную пачку сигарет. Стоило подушечкам его пальцев прошуршать по обертке, как движение, которое он мониторил, внезапно стихло, чем заставило все в молодом человеке, кроме биения сердца, остановиться. Шаги, однако, быстро возобновились и Дерек судорожно выдохнул.

С дрожью в руках он запрятал свою невеликую тайну во внутренний карман давно растерявшей свои маленькие значки мешковатой куртки, и тут же напялил ее, чувствуя, как всю сосредоточенность забирает раскалившаяся от волнения натянутая струна в голове, впивающаяся в виски.

Так всегда происходит, когда он пытается выскользнуть на перекур в тайне от деда. Затравленным зверем он торопливо движется на выход из дома, но результат всегда разный.

Сейчас, например, Дерек позволил себе сиюминутную слабость, отыскав старика взглядом из-под бровей и тут же, нехотя поймал его ответный взгляд, что подстегнуло его подозрительно и резко отвернуться.

— Куда собрался? — спросил старик-Никсон привычным свистящим истерзанным голосом, будто пыль попутно выдохнул. Дерек не оборачивался, влезая в осенние ботинки.

— Пойду пройдусь, — лишь коротко бросил он.

Дерек и без глаз на спине чувствовал, как пристально скользят по его фигуре темные глаза его испещренного морщинами дедушки. Словно бы обыскивают.

— Отложишь. Мне твоя помощь нужна, — припечатал дед строго, чем обжог Дереку глаза, и без того страдающие под давлением насупленных бровей.

Дерек и сам не понимал эту злость. Но он мог доподлинно отследить ее зарождение.

— Потом помогу. Утро еще, — процедил парень, неловкими движениями завязывая шнурки.

— Ты меня не слышал, Дерек? — повысил голос старик-Никсон и подросток шестым чувством уловил как вздыбливается жесткая седая щетина вокруг сухих тонких губ его едва знакомого родственника. — Сымай куртку и иди за мной!

— Я слышал, — прошипел Дерек, впервые за сегодня взглянув прямо в глаза дедушке острым холодным взглядом. — И я сказал: потом.

И он вылетел за дверь прежде чем успел отвести взгляд. Поплывшая реальность смазала ластиком такое ломкое из-за морщин овальное лицо, приглаженные редкие седые волосы, и темные затуманенные суровые глаза, что были как у отца, если бы он дожил до старости.

Дверь захлопнулась, прежде чем грозный голос, сила которого всегда пыталась пробиться через старческую хрупкость, снова окликнет его, снова взбаламутит неведомую тяжесть, то и дело наваливающуюся на сознание Дерека, которое он упрямо берег от размышлений о своем отнюдь не подростковом глупом бунтарстве.

Таким образом, Дерек Никсон вырвался в осень и побежал трусцой, чтобы оторваться от внеочередных выяснений отношений. Спасаясь от своих грехов бегством, остановился он только на перекрестке, разветвляющемся одним из серых асфальтированных рукавов в лес.

Дыхание сбилось сильнее, чем хотелось бы.

«Разорется, когда вернусь», — думал Дерек, перерабатывая холодный воздух в невесомые облачка пара. — «А, впрочем, ничего нового. Черт с ним».

Спрятал замерзающие руки в карманы.

«Хоть в себя приду перед новым скандалом».

Сделав эти выводы, он решил не спешить с возвращением, но на путь к цели все же ускорил шаг — уже ломало.

Он старался не думать о тяжелых разочарованных глазах, которые бьют наотмашь так, что аж все сосуды в сердце звенят, как в каком-то музыкальном инструменте. Как ни одна рука не бьет и как ни одно бремя не давит на плечи.

Прохладный ветер бросил ему под ноги охапку пожухлых оранжевых листьев, словно кот, пришедший поделиться добычей. Сравнение, возникшее в его голове, заиграло новыми красками, когда они захрустели под его ногой, подобно мышиным костям.

То был самый громкий звук на пустынной улице. Сентфор вымер вместе с его Тенями и нынешним выходным утром укрывался большей частью тишиной, просеянной удушливой влажностью, поднимающей давление даже в самой здоровой голове. Дереку все чаще казалось, что за пределами дома он совсем один в городе.

Данное заблуждение быстро развеял бурчащий шум мотоциклетного мотора. Подсознательно Дерек испытал облегчение — Сентфор после последних больших событий казался таким сонным, что Никсон практически сливался с тихой природой, ощущая ее такой живой и осознанной, что чуть не доходил до паранойи.

Дерек не спешил обращать внимание на всяких проезжих, но к счастью задорный знакомый голос, приглушенный черным шлемом, безболезненно разорвал дурманящую тишину, прежде чем она снова накатила бы на сознание.

— Эй, парнишка! — Мотоциклист в черной кожанке ехал совсем близко и медленно, видимо уловив Дерека еще издалека. — Знакомо выглядишь. А ты не Дерек — как там?.. — Никсон, случаем?

Дерек устало и безразлично окинул взглядом собеседника, узнав в нем Черного Дракона, и снова отвернулся, решив для себя, что не желает затягивать диалог с бандитом надолго.

— …А что?

— Да так, увидел старого приятеля, решил, вот, поздороваться.

Дерек снова бросил взгляд на Дракона и окончательно опознал в еле-видных под шлемом игривых голубых глазах Вишню.

— Какие мы приятели?

— Ну как же! — Вишня снял шлем и лак в черных волосах блеснул серебром в сером утреннем свете. — Не мы ли сражались плечом к плечу с деревянным козлом? Припомни, мне точно не приснилось.

— Это не делает нас друзьями, — сухо ответил Дерек, смотря под ноги и вспоминая битву с Фавном.

— А кем же?

— Вынужденными сотоварищами.

На какое-то время они замолчали и под пристальным взглядом голубых глаз Дерек почувствовал себя совсем неуютно. Он ожидал, что Вишня сейчас сгенерирует какую-нибудь нелестную фразу и двинет на своем железном коне куда скакал, прежде чем Никсон успеет выдать ответочку, поэтому парень напрягся, приготовившись проглотить неприятное будущее и забыть о нем как можно скорее. Однако, предположенное не случилось.

— …Таким недотрогой ты новых друзей не заведешь, — выдал вдруг Вишня, чем заставил Дерека встрепенуться и наткнуться на непривычно мудрый взгляд.

-… Точно, «друзья». Их-то мне сейчас и не хватало, особенно тебя, Вишня, — ядовито отозвался пойманный в ловушку нехарактерного для вора взгляда Дерек. — Если тебе нужен посредник в помощи с полицией — вынужден тебя расстроить, мой отец мертв, и я не…

— Я знаю, — резко перебил его Дракон, чем заставил вздрогнуть.

Шумно выдохнув, Дерек остановился, и Вишня заглушил мотор, не разрывая при этом зрительного контакта с подростком. Это позволило Никсону уловить щемящую его душу жалость, а оттого и пожалеть, что он вообще заговорил с Вишней.

— Она рассказала, — пояснил Дракон.

Ах. Она.

— Слушай, я может и не самая лучшая компания, но с кем еще тебя связывает сверхъестественная лабуда в этом городе? Я же не заставляю тебя вступать в банду, но… нам всем тогда осенью крепко досталось. Просто подумай, если захочешь поболтать… обо всем. В следующий выходной, в четыре возле кафешки мистера Гарсии, идет?

Брюнет завел мотор и напялил шлем, украдкой поглядывая на сверлившего его взглядом подростка.

— Не дождешься, — как-то неискренне фыркнул Дерек и губы его дернулись в неуверенной усмешке.

— В выходной, в четыре! — весело бросил Вишня и укатил вперед. Дерек недолго провожал его взглядом, а затем свернул с дороги.

Голые стволы, объятые у основания ровным слоем опавших листьев, отталкивали. Где-то на краю зрения Дереку так и мерещилась выглядывающая из-за этих деревьев таинственная хищная тень и, откровенно говоря, уже достаточно давно Никсону кажется, что это вовсе не игра воображения. Он был готов поспорить, что даже знает эту тень, но он отчаянно отгонял подобные предположения.

В этом лесу водятся призраки, и, как правило, они в Масках.

Он старался не сжимать кулаки, когда ему казалось, как липкий изучающий взгляд скользит по линиям его лица. Он пытался игнорировать навязчивое желание стрельнуть волчьим взглядом в темноту. Он полностью сосредоточился на том, чтобы расслабить рефлекторно напрягавшиеся мышцы, отогнать неприятное покалывание от вздыбившихся на шее волос.

Он достал пачку и закурил, стоило на горизонте показаться сокрытому ветками озеру.

Пусть кто угодно упрекнет его в трусости, но Дерек старался начинать свой перекур как можно дальше от цивилизации, от малейшей угрозы, что его смогут опознать. И дело было даже не в страхе перед реакцией деда, сам этот вредный процесс стал чем-то интимным для Никсона-младшего, чем-то таким, что он ни с кем еще не разделил, когда остался один на свете. И ломало его не столько по никотину, сколько по моментам, с которыми Дерек стал ассоциировать свое курение.

Блестящие искорки на воде все разрастались с каждым шагом, приближавшим Никсона к озеру; свежесть и холод, царившие здесь, пробрались под его старую куртку. Мороз, ловко пробежавший по коже, заставил Дерека сделать особенно сильную затяжку и закашляться, словно бы мешок пыли долбанул внутри по костям. Удар был слабым и противным, но отозвался болью в тяжелой груди.

Боль — это сигнал, который организм передает в мозг, когда с ним что-то не так, и, откровенно говоря, сигнал этот слегка запутал Дерека. Было ли неприятное ощущение вызвано кашлем или же пейзажем, развернувшемся перед глазами?..

Ветер шелестел, маленькая рябь волновалась под его дуновением, ставни лесничего домика скрипели негромкой старческой музыкой. Даже с Дереком, стоящим перед всем этим, местность выглядела пустоватой. И все-таки, в то же время, подтверждающей непреложный факт — и Дерек и Сентфор не стерлись с лица земли, даже когда их защитники и товарищи оставили их позади.

Дерек бросил сигарету, оставившую послевкусие, что было сродни его настроению, и отпер дверь невольно унаследованного им домика. Тут, за порогом, ему открылось прошлое, застывшее в настоящем, скорее чертоги разума, нежели простая одинокая комната. И все равно пробирает как в первый раз.

Он прошел мимо умирающей лавовой лампы, что принесла сюда Кэнди, упал на диван перед столиком, на котором небрежно разлеглась настолка по «Джуманджи»*, принадлежавшая Бобби, и уставил пустой взгляд на такое же пустое место напротив стола, на пол, который всегда по привычке занимала сидящая на поцарапанных коленках Руби.

В столовке она тоже всегда сидела напротив него. Шум и школьники сливались за ее спиной, пока она против его воли забирала себе его внимание. Кэнди сидела рядом с ним, Бобби рядом с ней, обычное утро, маленькие разговоры.

Шныряющие подростки то и дело бросали Руби свои короткие приветствия, заинтересованные взгляды и дружелюбные улыбки. Дереку было неуютно, но понятно.

— Честно говоря, я думала, что теперь, после популярности, ты найдешь себе новых, крутых друзей, — говорит Кэнди, ковыряя в пластмассовом подносе вилкой. Глаза ее беззаботно блестели, выражая гордость, а не зависть, что безгранично радовало Дерека.

— Так и есть, — просто отвечает Руби, не отрываясь от еды, и оставляет после этих слов мгновенно зазвеневшую неловкую тишину. Лица ее друзей застыли в замешательстве — Кэнди раскрыла глаза, Бобби поджал губы, а Дерек ждал продолжения.

Потом О’Нил выразительно подняла свои бесконечно голубые глаза, хитро сужающиеся от растущей на губах усмешки.

-… Или здесь есть кто-то круче вас?

Они смеются в унисон.

Обычное утро и маленькие разговоры накапливались в набухающем, подобно цветку, сердце Дерека, подступали к его сознанию медленно, и еще медленнее пробивались сквозь его самозащитное отрицание.

Но уже тогда он восхищался.

За что Дерек уважал подругу больше всего, так это за то, что популярность свою она завоевала вовсе не агрессивным задирательством и не одними лишь модными тряпками, но недетской принципиальностью, уверенностью, способностью выслушать и взвесить все «за» и «против». Четко поставленная речь, находчивость в аргументах, недюжинная храбрость в конфликтах. Детей захолустья притянуло это. И его тоже.

Дерек медленно перевел взгляд на настольную игру. Идеальная копия, Дерек с усмешкой представил, как старина Боб выпрашивает ее у матери, удивляя ее своим порывом к чему-то кроме своей излюбленной ботаники. Он притащил ее после той игры в Уно.

Дерек невольно коснулся своих губ.

В тот день он впервые допустил мысль, что его тянет к Руби; в тот день он рискнул развеять это наваждение и проиграл ему по всем фронтам, стоило ей случайно коснуться его губ вместо щеки. Судьба это что ли?..

Это он загадал ей поцелуй за проигрыш, но победила в итоге она.

— Ну, как будем спасать того, кого утянет вслед за Аланом Пэрришем? — спрашивает Руби, уголки ее рта совсем чуть-чуть взметнулись вверх и остались там, будто пригвожденные степлером.

Дерек чувствовал нарастающую грусть, глядя в ее поддетые тяжелыми размышлениями глаза; зрачок как солнце будто бы зашел за голубизну небесных глаз, Дерек не знал, что делать.

Ее мать пропала, они с отцом взяли ее к себе, но Дерек все равно мучился от того, что не мог развеять тучи и вернуть ей солнце обратно на небо, свет в ее глаза.

— Очень смешно, — фыркает Бобби, рациональность которого боролась с верой во всё сверхъестественное, что было нелегко с учетом того, что он пережил.

— А я разве шучу? С Сентфора станется, — невесело откликается О’Нил.

Кэнди вздыхает, пряча взгляд.

— Ничего, — вдруг подает голос Дерек, удивляясь самому себе. — Пэрриша маленькие дети вытащили. Мы-то уж точно справимся.

Руби поднимает на него взгляд и глаза ее проясняются.

И тогда Дерек понял, что в той в игре в Уно он сам загадал себе мучительно крепкую любовь, с которой долго еще будет бороться.

Никсон вытянул руку, чтобы стереть пыль, осевшую на игровых костях, но тут же отдернул ее, будто почувствовал, что вторгается в тепло, оставленное на них Руби, что держала их последней.

Ничто здесь Дерек не в силах был трогать, кроме висевшей над лавовой лампой мишени, что принес в эту скромную обитель он сам.

Прикованный взглядом к красному центру, он поднялся и продвинулся к шкафчику с полками, на верхней из которых стоял старенький телевизор, а на средней валялись дротики.

Кэнди уехала второй. Кэнди не хватило смелости взглянуть ему в глаза, и поэтому она позвонила ему, чтобы попрощаться. Разговор вышел сухим, Дерек не успел ни разозлиться, ни понять, а Кэнди не выдержала гнетущей тишины. Он злился на нее — и на себя, за то, что заставил ее тогда плакать.

Дерек прицелился, взял стойку, взял под контроль дыхание. Метнул, и его руки, все еще крепкие, заработали ему сто восемьдесят очков. Дротик вонзился со свистом, беспощадно прорезав воздух.

Бобби был прямолинейнее. Он поставил Дерека перед фактом и все; фактом, который Дерек всегда знал, но, видимо, не воспринимал всерьез. Друзья не остаются рядом вечно, Бобби был опечален, но что Дереку его печаль?..

Вторые сто восемьдесят очков и Дерек ухмыляется. Нынче он все чаще ухмыляется и все реже улыбается, одно вымещает другое. Покрываясь невидимой холодной пленкой, серьезный, но добрый парень, становился циничным.

Она была смелой, Руби. Стержнем из гранита, да вот только он стерся в тот последний день. Она была самой смелой, и она убежала первой, даже не попрощавшись. И, откровенно говоря, именно тогда в первый раз в Дереке схлестнулись две стихии. Злость и вина, что странствовала по краю мысли, понимание, что бежала она не от страха.

А от Джона Холла, расс̀ыпавшегося чуть ли не на глазах.

От Люка Моринга, сгоревшего в огне.

От самого Дерека, осиротевшего в один момент из-за ее решения. Дерек лишь мельком увидел ее в пылу сражения с цирковой труппой, дрожащую и целившуюся в Человека в Маске, но она не смогла, впервые не смогла что-то сделать.

Дерек до сих пор сжимает кулаки когда об этом думает, так сильно, что костяшки бледнеют и болят, будто кости внутри, прорывая плоть, пытаются выбраться наружу.

Хватка его друзей, оттаскивающих его подальше.

Руби не виновата. Будь он на ее месте с пистолетом…

Вопли и крики, и этот уродец, источающий триумф одним своим насмешливым взглядом.

Отец учил его стрелять, он бы смог, все было бы иначе.

Измотанный, избитый и измученный, он не смог прорваться на помощь и вынужден был смотреть, как руки циркача обхватывают отцовскую шею.

Где-то за окном хрустнула ветка и Дерек, как по сигналу, со всей ненавистью метнул последний дротик в цель, но все равно попал, как будто он был проклят победить в том бою, но насмешкою судьбы сражался там в другой роли.

С удивлением Дерек обнаружил, что тяжело дышит, словно отчаянно бежал от чего-то или куда-то. Стихии в голове схлестнулись и он, сметаемый удерживаемыми у себя в плену эмоциями, подался к пачке сигарет.

И вдруг почувствовал теплоту на плече, которую чувствовал очень много лет назад; теплоту, подаренную Кэнди, которая мягко и неловко сжимала его плечо, когда зимние морозы били его после смерти миссис Никсон, когда Кэнди, такая маленькая девчушка, понимала, что слова сделают только хуже, но не показать своего участия не могла.

Он застыл и поднял взгляд, прислушиваясь к ощущению, а глаза ослепил оконный блик, напоминающий блики в стеклах очков Бобби. В его очках всегда так преломлялся свет, когда он велел Дереку не раскисать, а Дерека тем временем забавляла неловкость ботаника, старающегося поддержать его «по-мужски».

Дерек сжал челюсти, губы его сошлись в тонкую линию, и он снова ощутил тот поцелуй, прошедшийся по коже и по нервам фантомной болью в мозг.

Дерек направился к выходу, подумав лишь о том, что разумнее и надежнее было бы прятать сигареты здесь, где до них точно никто не доберется, но та часть, подсознательная и неосознанная, отринула идею, пожелав оставить этот мемориал Святой Четверке нетронутым.

Нет, верхняя часть, поверхностная часть его обледеневшей айсбергом души безусловно злилась на них всех, но нижняя, таившаяся под темными водами скрытности, продолжала скучать и ждать их в каком-то смысле.

На долгие годы он будет поставлен на паузу, и лишь память будет преследовать его, чтобы он совсем не потерял связь с реальностью. Однако, его будущее просветлеет.

Он придет сюда однажды невеселой ночью, и Руби выскочит ему навстречу, чуть не доведя до инфаркта.

После окончательной победы, после теплых разговоров в кафе мистера Гарсии, они выйдут на улицу, он прижмет ее к себе, зная, что все теперь будет правильно, что все будет так как должно быть.

Пыль заметет и его следы в Сентфоре.

Дорога упрется в Балтимор.

Но пока он один.