— Смотри, как вымаливают сохранить твою жизнь, - смешок, - Совсем уже отчаялись.
— Кто ты? – спрашивает Тэхен заторможено, ловя себя на мысли, что голос невообразимо слаб, а второй звучит, как будто издалека или же наоборот – отовсюду сразу, - И… Где я?
— Ох, мальчик, - тянут иронично и чертовски низко, - Хочешь жить, м?
— Я умер? – до странного спокойно.
Тэхен не чувствует своего тела, не видит ничего кроме всепоглощающего мрака и не может понять, что происходит. Вот покои наследного принца, вот он сам подкошенный неизвестной хворью, вот люди сменяют друг друга по приказу его отца в попытках найти способ поставить сына императора, единственного приемника, на ноги. А ему никак. Да и в какой-то момент все исчезло. Осталось ровным счетом ничего. Пустота. Мертвая тишь.
— Ты в небытие, - поясняют совсем близко, - Способ хороший, но выполнение подкачало.
— Что? – так тихо, интонации не разобрать.
— Меня зовут Ви, - одновременно с именем в один момент возвращается ощущение тела в невесомости, словно оно парит, - Приятно познакомится, Ким Тэхен, - не пошевелится, а кожу тем временем покрывает совсем тонкая белая ткань со всех сторон, словно светом обволакивает, но не понять, откуда тот исходит иль какая причина резкой рези по телу.
Все в миг вспыхивает болью, каждый сантиметр отзывается импульсом, и мир так же быстро исчезает, вновь заволакивая сознание в иную реальность. Видение? Сон? Бред?
Так ты думаешь, разлепляя свинцом налитые веки. Очухался не сразу, сложно, по правде говоря, сказать, сколько ты провел в отключке, но пришел в себя и задался одним из ряда столь же ожидаемых вопросов: а что, собственно, произошло? Что это было? И…
— Тэ, какая отрада видеть тебя в полном здравии, - говорит вошедший, опускаясь без промедления на кровать и наклоняясь, чтобы оставить целомудренный поцелуй на лбу.
Вспотевшему, но это же твой отец. Для него главное, что ты очнулся и выглядишь внешне абсолютно нормально, а стабилизировавшееся состояние подтвердили уже. Пока ты сам потерялся среди миров, во времени и в пространстве. Маленький бедный мальчик.
Ничего не отвечаешь, не находишь сил, а он – времени. Перебрасываетесь парой обыденных фраз, от которых ни холодно, ни жарко. Давно уже никто не пытается лгать о любви к тебе. Видят выгоду, лепят с самого рождения и ни во что не ставят личность. А ты, вообще-то, человек. Со своим мнением, мыслями и точкой зрения. Только неважно все это, когда относятся, как к игрушке. Которой ты являешься так-то. Безвольной куклой.
Он уходит, ты остаешься. Лежишь, привыкаешь к своему телу, словно только что родился и еще ни шиша не смыслишь, думаешь, шевелишься с опаской, поднимаешься и разминаешь мышцы. Ощущения какие-то не такие, но объяснить, что не так, не можешь.
Я могу, но не хочу. Слышишь меня? Слышишь, знаю.
— Я схожу с ума, - полувопросительно говоришь отражению порядком позже.
С момента твоего пробуждения прошло несколько дней. Странный – так теперь все отзываются. Только раньше было в хорошем ключе, а сейчас между строк читается иное.
Был своеобразный, не от мира сего и особенный.
Стал причудливый, с приветом и ненормальный.
Мы на одной стороне, помнишь? Ты сам не свой – это замечают окружающие. Но не бойся, это не плохо. Все хорошо. Все в полном порядке. Под контролем. Моим, упс.
Накидываешь длинную рубашку в бело-синюю вертикальную полоску, соломенные непослушные пасма приглаживаешь и долго себя рассматриваешь. Фантомно ощущаешь изменения, но по-прежнему ни черта не понимаешь. Просто иногда ведешь себя подобно несносному ребенку. Поправочка, неудобному. Голосок прорезается. Зубки тоже. Совсем маленькие еще заскоки, по большей части ни на что не влияющие особо, но это протест.
Показываешь настоящего себя, а не выточенный годами облик.
Неповиновение во всей своей красе. Конечно же, раздражает, выводит из себя и жутко мешает. Ты мешаешься. Построенным планам с твоим участием. Не спросили, что ты о них думаешь, и хочешь ли вообще реализовывать... А ты действительно желаешь?
Или подстраиваешь, прогибаешься, терпишь, подыгрываешь? Мы оба знаем, что второе. До бесконечности подчиняешься, помалкиваешь в тряпочку и не противишься.
Не нравится, что мы ломаем эти рамки, отмыкаем замок за замком, открываем дверь за дверью, избавляемся от клетки, порываемся что-то менять, заявляем о себе и еще множество смежных слов, имеющих идентичное значение. Разрушаем, чтобы построить.
Свое все от начала и до конца. Свой мир, свое будущее и свое счастье.
Шаг за шагом.
Не сразу, последовательно.
Не спеша, постепенно, в медленном темпе.
Получается. Наконец-то получаешь. Ты получаешь, а не кто-то другой.
— Император отдал приказ Святому Отцу Намджуну изгнать демона из его сына, - краем уха ловишь перешептывания прислуги и невольно тормозишь, прислушиваясь к голосам.
Спустя пару недель твое поведение кардинально отличается. Не полностью и еще не окончательно трансформируется самоидентификация с самовыражением, но периодами мы меняемся местами. Чередуем контроль, искажая реальность вокруг. Мы с тобой одно и то же, так что не пугайся. Не нужно страха, мы же оба получаем выгоду с происходящего.
Чего так занервничал, аж сердечко удар пропустило?
Ах, да. Ким Намджун. Точно, как можно было забыть об этом мужчине.
Неужели влюблен, глупыш? Любишь ведь его. Я знаю. Все знаю. Даже то, о чем ты думать не осмеливаешься. Признаться самому себе в чувствах к нему не можешь. Вот же.
Ну, ничего. С этим тоже разберемся. А пока к родителям, рушить очередные стены на своем пути, разбираться с преградами и продвигаться вперед. Ступень за ступенью.
Твой церковный деятель появляется позднее, когда те уезжают по, как всегда впрочем, чрезвычайно важным делам, а ты ненароком упускаешь этот момент.
Заходишь в комнату. Теперь покои наследного принца больше похожи на живую спальню, нежели на незаселенную площадь, вылизанную до блеска. Идеальная картинка понемногу меняется на проекцию твоего внутреннего «я». Истинное блаженство.
Он сидит на бежевой софе, попивает элитный алкоголь. В вычурном бокале что-то едко-зеленого цвета, пахнет спиртом и наверняка дорогущее. Ты только с библиотеки, не сразу о его приходе узнал, точнее вот сейчас, бегло опуская стопку книг на пол, узнаешь.
Едва ли не подбегаешь, крепко обнимаешь, цепляясь за плечи, и просто дышишь.
Ким Намджун. Высокий – выше тебя на голову, если не больше – брюнет. Отец Церкви, имеющий почетный титул в столь молодом возрасте, чей авторитет в здешних владениях один из самых больших. Наравне с твоим отцом. Не зря дружбу водят. Его руки большие и теплые, на спине чувствуются сквозь тонкую ткань, пускают мурашки.
Отстраняешься, делаешь пару шагов назад, чтобы не задохнуться от близости с ним случайно, и буквально падаешь на импортный ковер, одергивая вверх красные штаны и подгибая ноги в позе лотоса. Вокруг легкий бардак. Творческий беспорядок – не путать.
Ты смотришь на него неотрывно, забывая моргать, рассказываешь всякое разное и жадно ловишь каждое движение, слово, вздох. Когда это началось? Как твое влечение из детского восторга переросло в нечто большее, более значимое, порицаемое обществом?
Гони от себя слово «неправильно».
Намджун поправляет ажурный ворот белоснежной рубашки, скользит пальцами с двумя массивными фамильными кольцами на указательных по краю рукавов, разглаживая такое же плотное кружево, выглядывающее из-под темно-синего пиджака. На нем узоров россыпь цветастых, что блестят на гладкой ткани. Притягательный, красивый, желанный.
Хочешь? Получишь.
Гарантирую успех. Почему так уверено? Все предельно просто.
Я – это ты. Ты – это я. Мы одно целое.
Здесь и сейчас незамысловатая беседа перетекает в более обдуманные вопросы и неоднозначные ответы. Пульс стучит настырно в висках, ладошки предательски потеют, а пухлые губы уже искусаны по самое не хочу. Волнуешься. Не надо переживать. Я же тут.
— Может, хватит издеваться над мальчиком? – наконец Намджун задает прямой вопрос.
— А кто сказал, что я издеваюсь? – слетает с твоих уст, когда я слегка отодвигаю тебя.
Не трусь, уже привычно. Все еще вызывает недоумение, но это поправимо.
— Как так получилось, что ты находишься в его теле? – второй меткий выстрел низким басом, вздергивая скептически бровь и до одури спокойно отпивая жгучего коктейля.
— Ммм, все проще некуда, - тянем, прижав палец к нижней губе, - Я ведь демон, а он был на грани жизни и смерти. Весь такой маленький, беззащитный и ранимый до жути. Вот я не сдержался, пришел на помощь и нынче пытаюсь его спасти. Получается превосходно.
Поднимаешься, чуток пошатнувшись, осматриваешься и подходишь вплотную. Ты бесцеремонно усаживаешься к нему на колени боком, укладывая руки на широкие плечи и поворачивая корпус. Разглядываешь. Настолько близко тебя же не подпускают. Дышишь через раз, отклоняешься немного, прогибаясь в спине, когда он отставляет бокал на пол. А как же сердце-то неугомонное бьется, вот-вот ребра проломит и метнется в руки того, кто им без своего ведома завладел. Проскакивают какие-то нелепые фразы, обрывки диалога не клеятся во что-то цельное и мне приходится ощутимее тебя потеснять. Намджун руки на спинку одну, вторую – на подлокотник опускает, расслабленно откидывается на нее же, чуть увеличивая расстояние, вынуждая робко сцепить запястья на шее. Спокоен, как удав.
Так мальчик, отбрасываем все на букву «с». Тут твоя судьба вершиться.
Стеснение, скромность и стыд – это манипуляция общественности. Забыли, как сон страшный, проехали без оглядки. Наслаждаемся и смелеем. Дай ка немножко поиграться.
Наклоняешься близко-близко, задерживаешь дыхание, почти касаетесь носами.
— И что ты делаешь, позволь узнать? – получается слегка насмешливо.
Фыркаешь, поднимаешься и показательно отворачиваешь голову в сторону, но это ненадолго. Есть идея значительно лучше. Улыбаешься игриво, заглядываешь в бездну глаз чернее черного и отступаешь к двери, не разрывая зрительный контакт. Побегаем, Джуни?
Скрываешься за пределами комнаты, вслушиваешься в последовавшие практически сразу увесистые шаги, хихикаешь тихонько и быстренько прошмыгиваешь на лестницу. А Святой Отец, пришедший нас разделить, отправляется за тобой следом, наступая на пятки.
Не ловит. Да и в противном случае… Пусть пробует, сколь влезет. При любом из раскладов, не поймает. С демоном, хоть и в человеческом теле, тягаться зазря.
Места полным полно. Времени целый вагон и тележка. Ты прячешься по комнатам, используешь все тайные местечка, рассекаешь туда-сюда вольной птицей. Почти. Свобода не за горами. Намджун тебя чувствует, не отстает, но и не настигает. Держится дистанция.
— Дяденька, догоните меня, - поддразнивая, озорно и неожиданно звонко.
Выпрямляешься, до этого оборачиваясь через плечо на Намджуна в другом конце коридора, спрыгиваешь с бетонной ограды балкончика и без особого труда оказываешься на земле, считай этажом ниже. Это моя заслуга. Потусторонняя сила в тебе, мальчик, есть.
Со дня твоей несостоявшейся смерти и до нынешнего времени.
Он хочет отнять ее, изгнав меня обратно, вырвать часть тебя и вернуть все назад, а ты не окреп еще, не освоился, не справишься один даже с собственным телом. Слабый. Но в фазе активного роста. Все будет, хоть и не сразу. Сейчас вот цель – церковный деятель.
Он загоняет тебя в ловушку, двигаясь быстрее и наседая упорнее - старается. Одна из многочисленных комнат становится твоей-моей погибелью. Завела судьба в спальню да не простую, а его. Весьма бедно, но уютно. И все, каждая частичка, отражает обладателя.
Намджун входит следом, закрывая дверь изнутри – слышится щелчок замка – и тут же наступая. Свеча зажженная разносит густой дым с центра. Я тоже еще юн, не заметил.
Рассудительный, расчетливый и резонный. Превосходит, подавляет, притесняет.
Выманивает меня на поверхность, действует согласно предварительному плану и безошибочно считывает тебя. Опасно, а от того еще более захватывающее. Умен, хитер и сдержан. Превосходный выбор. Мне он тоже нравится. Позабавимся чуток?
Принимаем правила.
Намджун плавно опускается на диванчик у противоположной стенки, поправляет иссиня черные свободные брюки и закуривает, смачно запрокидывая голову, чтобы клубы белого дыма выдыхать медленно ввысь. Эстетично выглядит. Но подкашивает запахами.
Знает дяденька, что делает. Сдаем позиции, идем на уступки и дарим ему мнимое чувство победы. Ты неуверенно подходишь впритык, упираясь коленями в бедро, нервно закусываешь губу и наклоняешься, опираясь на витиеватую спинку у его плеча. Вторая ладонь ложится на щеку, оглаживая смуглую кожу, пока тело пробивает легкая дрожь.
Глаза в глаза.
Подаешься вперед, касаясь губами чужих, задерживаешься на долю секунды и тут же отстраняешься. Кривишься невольно. Жжет похлеще, чем при дыхании через раз. Он подносит руку ко рту, проводит подушечками пальцем по губам из стороны в сторону и выдыхает новую порцию едкого дыма почти в лицо. Ты отшатываешься, но скорее из-за общего состояния, ведь существенного вреда такие незамысловатые фокусы не наносят.
— Боже, глупый ребенок, - хмыкает Намджун, отодвигая тебя немножечко в бок, чтобы подняться и, накрывая огонек, затушить свечу, тем самым сжалившись над одним телом.
Да-да, я не всесильный. Твой организм на ладан дышит и без лишних нагрузок.
Киваешь в благодарность. Разговор возобновляется. Теперь более детально по всем пунктам заслуг проходимся. Разбираем причинно-следственные связи. Отчитываемся. Его услышанное устраивает. Он ловит тебя за предплечье, дергая вперед, из-за чего ты по инерции едва не падаешь на него сверху. Укладывает вторую руку на поясницу, слегка надавливает, вновь усаживая тебя на свои колени, на этот раз самостоятельно. Только теперь забираешься на бедра, упираясь коленями по обе стороны, ничего не говоришь.
Делаешь без спросу и самое важное тут, мальчик, осознание того, что именно ты делаешь. Не с тем посылом, который первым на ум приходит, едва не вжимаешься пахом в его, немного сводя ноги. Ты не планировал, что так выйдет. Не лез на рожон с целью плотских утех. Здесь и сейчас нет грязи. Это все о твоих неприкрытых ничем чувствах.
Откуда тебе, невинное дитя, было знать о прелестях чужого тела. Слишком близко, слишком тесно и слишком хорошо… А главное, что тебе позволяют.
Все и даже больше. Изучай границы, пробуй, сколько влезет, и наслаждайся.
А вообще, это очень доверительная поза. Спиной к миру, сердцем к сердцу. Как оба отбивают неровный ритм слышно. Тебя выдает дыхание. Его – прямо под пальцами, что на груди как-то сами собой оказались. Нашли свое место. Удобно устроился, однако.
Ты ведь девственен до всевозможных предположений. Впервые сам целуешь. Да и в принципе, впервые целуешься. Его руки опускаются на твою талию, слегка оглаживая бока, губы размыкаются призывно, а веки опускаются, разрывая зрительный контакт.
Сам факт обоюдного порыва – один начал, второй подхватил – знатно дурманит и очень греет внутри. Знать, что можно целовать самому, что ему хочется быть именно тобой поцелованным, что он не отталкивает, а наоборот – покоряется именно тебе, сам не требуя слепого подчинения в ответ. Твори что хочешь. Все твои пожелания учтутся.
И ты творишь. Смакуешь сладость, прикусываешь и оттягиваешь нижнюю губу, несмело пробираешься в рот, переплетаешь языки, достаешь до неба, позволяешь ему перенять инициативу. Становится жарко. Тебе все еще душно из-за воздействия запахов.
Ты задыхаешься окончательно, отдаваясь в сильные руки. Намджун посасывает твой язык, вылизывает рот, больно прикусывает губу до крови. Взбирается ладонями вдоль позвоночника, прижимает к себе, сам отрывается от спинки, чтобы места даже воздуху между вашими телами не осталось. Легкие горят огнем от недостатка кислорода.
Слегка давишь на грудь, чтобы оторваться и жадно задышать. Перед глазами у тебя пелена, сознание затуманенное, а уши закладывает, настолько кровь шумит. Дорвался.
Отдал свой первый поцелуй Ким Намджуну. Не возможно, однозначно любимому.
Я постарался на славу. Столкнул два тела, две души, два мира. Хотел? Получил. И это только начало. Видишь, как он смотрит на тебя? А раньше замечал его взгляды, ммм?
В дверь стучат. Прислуга. Тебя потеряли из виду. Отзываешься, спохватываешься, слазишь нехотя и украдкой поглядываешь на него, такого непоколебимого. Словно, даже если кто увидит, ему без разницы. Восхищает. Завидно тебе, но это пока. Разберемся еще.
Я тебе на что, спрашивается? Вслушиваемся в отдаляющиеся шаги, отходим к вновь отомкнутой, но закрытой обратно двери, но оборачиваемся. Облизываем кончиком языка ранку и рассматриваем уже в открытую, чуть растягивая уголки приоткрытых губ.
— Почему вы так возбуждены, Святой Отец? – негромко, но достаточно разборчиво.
Так, чтобы точно услышал. Позволяем погрузиться, утонуть, погибнуть в серых выразительных глазах. А он уже, упс. Поднимается рывком, в два шага уничтожает все немаленькое расстояние и несколько грубо припечатывает тебя к стене рядом с косяком.
Утягивает в поцелуй. Сам, по собственному желанию, по своей инициативе.
Храбришься, заливаешься румянцем, но все равно продолжаешь. Зарываешься где-то в районе затылка дрожащими пальцами в волосы, жмуришься довольно и несдержанно выдыхаешь, когда тебя впервые поднимают на руки, резко подхватывая под бедра. Так много ощущений, так много чувств… Слишком много эмоций. Не справляешься совсем.
Крышу сносит – так принято говорить.
Льнешь кожа к коже, упрямо игнорируя слои одежды, обнимаешь его за торс, за спиной сцепляя босые ноги, и выгибаешься под изучающими твое тело руками. Почти что не думаешь, не осознаешь реальность и не понимаешь, что ты столько времени затыкал внутри себя. Попытка не пытка. Посмотри, к чему привели наши невинные заигрывания.
Намджун буквально себя от тебя отдирает, прижимается носом к виску и силится выровнять такое же сбитое к хренам дыхание. Шумно втягивает воздух. Тебя вдыхает.
Запах твой, мальчик. Мажет губами по щеке, опускаясь к линии подбородка, руки немного усмиряет, почти что до боли сжимая ладонями бедра, сначала нежничает, а потом зверствует, и все это с ласковой страстью. До тех пор, пока ты не мычишь, плотно губы смыкая, возбуждаясь от чужих прикосновений, пока не начинаешь сам шарить ладонями по его плечам, оглаживать пальцами ключицы за воротником, шею, не зная, как сдержать все импульсы и порывы внутри. Тебе невмоготу совсем, даже мелкие порции воздуха и те застревают в горле, вибрируют жалобным скулежом. Как умеешь, гляди. Неожиданно.
Не только для тебя. Он оставляет дорожку быстрых невесомых поцелуев на шее, не сдерживается, втягивая пару раз молочную кожу, возможно, до следов, возвращается к губам и толкается в тебя. Животом ощущает, как ты разгорелся, всем телом, как давишься очередным стоном. Руками находит твои ягодицы, сжимает, и пальцы скользят выше, под смятую рубашку. Та держится на святом духе, ей Богу. А Намджун ласкает. Лезет выше, к ребрам, клеймит мурашками, огнем, незримой краской своих пальцев. Ты выгибаешься пуще прежнего, тянешься ближе сознательно и неосознанно. Тебя так трясет и накрывает головокружительным наслаждением, что готов абсолютно на все. Эйфория в чистом виде.
Запоминай, как он целуется. Так, что хочется внутрь. Привыкай. Хотя нет, лучше не привыкай. Пусть каждый раз будет, как первый. Пусть просто будет еще раз и не один.
Внутрь, да? Неважно как, просто залезть в него с головой, проникнуть, слиться или наоборот - впустить в себя. Потому что тебе, мальчик, наконец его очень захотелось. Уже не только себе. Теперь еще и в себе. Вот к чему ты приходишь, впервые испробовав его.
Невыносимо, когда он отрывается от губ, утыкается носом в изгиб плеча и кусает совершенно неожиданно, сладко-больно, тягуче, кусает и облизывает тут же с панической скоростью, словно сам себя одергивая. Тем не менее, он все продолжает в тебя толкаться.
Резко и почти без интервалов, один толчок за другим. Ты скулишь или воешь, как подстреленный пес, совсем себя не контролируя, какое там, ты согласен на все, лишь бы эти руки, это тело и эта надежно спрятанная, сокрыта ото всех, за ним душа. Лишь бы…
Отныне и навек. Чтобы не кончалось, чтобы погрузиться, утонуть, погибнуть в его собственном внутреннем мире. А, упс. Ты, кажется, уже. Однажды и безвозвратно. Пусть теперь будет, что будет. Только вот тебя опускают на ноги, не смотря на протестующее мычание. Послушно размыкаешь лодыжки и стаешь нетвердо на пол. Он придерживает.
— Иди, - и командует, приказывает осевшим голосом, отходя на шаг.
Опасное слово. И с конца, и с начала одно значение. Но всегда есть надежда, пока не услышишь куда. Уходи – уже никакой опасности. А тут можно гадать, судорожно мозг перезагружать, подключаясь к реальности, чтобы обеспокоено взглядом рыскать в поиске ответов. Опасаешься, что ты виноват, что сделал что-то не так, что не правильно понял…
— Иди, Ким Тэхен, - более властно, - Не заставляй людей ждать.
А. Люди, точно. Ты покусываешь распухшие от длительных поцелуев губы, слова подбирая. Он следит за этим жестом. Быстро наклоняется, смазано лижет, задевая языком твои зубы, и отходит более основательно, лишая своих рук, своего тепла, своих касаний.
— Я не посмею тебя тронуть, - вздыхая и зачесывая волосы со лба, - Назови свое имя.
— Кому ты молишься? – уточняем, окончательно приходя в себя и осмысливая ситуацию.
— Тому, кто услышит, - припечатывает без капли сомнений Намджун.
Весомый ответ. Доля истины звучит в нем. Так что мотай на ус, мальчик.
Отходишь и от стены, и вообще. Опускаешь пальцы на ручку двери, но тормозишь.
— Меня зовут Ви, - все-таки представляемся поразительно низким, глубоким голосом с хрипотцой, - Приятно познакомится, Святой Отец, - и покидаем комнату, не оглядываясь.
Демон открывается. Безоговорочное доверие. Пока имя является тайной, никто не в силах навредить. Ничто из постороннего или внешнего вмешательства не способно как-то повлиять. Вообще ничего не страшно, пока это секрет. Он назвал свое. Он остался таким же безоружным, как один маленький, беззащитный и ранимый до жути мальчик, который носит титул наследного принца и фамилию императорского рода Ким. Обескуражены оба.
От и до в руках Ким Намджуна. Сердцем, душой и телом. Всей своей сущностью.