безнадежность

Аль-Хайтам не попрощался.

Собрал вещи тихо, взглянул на Кавеха – потерянного, дрожащего, – и ушел, дверь прикрыв осторожно. Молча.

Не попрощался.

Пальцами дрожащими зарываясь в спутанные волосы, слезы размазывая по раздраженным щекам, Кавех падает в бездну стремительно. Зияющая пустота проглатывает его мгновенно, закапывает глубоко-глубоко, забивает легкие чем-то липким, мерзким, тошнотворным. Кавех задыхается, грудь расцарапывает, мечется в жару, пытаясь то ли избавиться от тянущей боли, то ли спасти свое сердце. Потухшее. Расколотое.

Ему не удается ни то, ни другое.

Он смотрит в зеркало своими чудесными светлыми глазами – теперь опухшими и покрасневшими. Смотрит и не узнает себя. Да и не особо хочет.

Складка между бровями вечная, взгляд из-под опущенных век пустой, блеклый, скользит бездумно по отражению. Плоское. Не за что зацепиться. Будто посеревший, он походит на слабую тень, неудачную копию прежнего Кавеха.

Аль-Хайтам не попрощался. И это совершенно ясно и понятно, как то, что ясной ночью невооруженным взглядом видны тысячи звезд, как то, что в природе не существует двух одинаковых снежинок, и как то, что аль-Хайтам, мать его, ушел, сбежал, покинул Кавеха, совершенно напуганного и разбитого, оставив тому воспоминания, отдающие тянущей болью где-то в груди.

Но аль-Хайтам не обрубил запутанную красную ниточку, связывающую их души и сердца. Не до конца. «Прощай, Кавех», – эти слова никогда не произносились и вместе с самоубийственной детской верой не дают ниточке порваться.

Одушевленный, Кавех улыбается криво в заляпанное зеркало. Жалкое зрелище, но все снова придет в норму, когда аль-Хайтам вернет-

Не вернется. Вязкая мерзость внутри напоминает о себе, поднимается возмущенными волнами, накатывает холодом, выбрасывает Кавеха на пустой каменистый берег, заставляя откашливаться с мокротой. Хрипя и всхлипывая, сворачивается в клубок разочарования. Волны все набегают, разбиваются о тело на тысячу мелких капелек, все таких же тошнотворных, покрывающих Кавеха целиком и полностью, утягивая все дальше во тьму, вымывая все светлое и хорошее, что еще можно найти в израненной душе, растворяя в кислоте, пока от Кавеха не остается только имя да тоненькая оболочка – дунешь тихонько, и она рассыплется в прах.

Кавех буквально исчезает, становясь все прозрачнее и прозрачнее, но на задворках мутного сознания почему-то не умирает кричаще яркое воспоминание. Дымчатые длинные волосы, глаза лазурные, изучающие Кавеха пристально, тонкие кисти рук с узловатыми костяшками, такие, что хочется целовать каждую секунду. Бережно хранимое, тщательно оберегаемое, высасывает последние силы. Тщетная, напрасная попытка.

Но аль-Хайтам не попрощался, и Кавеху очень хочется верить, что это значит, что он вернется.