I will not ask you where you came from
I will not ask you, and neither should you.
(Like Real People Do – Hozier)
Сыпучая земля издавала глухой звук, когда в нее вонзалась лопата. Он точно знает где ему копать, кусок земли, пусть и прикрытой дёрном, странным образом привлекает его внимание. Чуя оглядывается, кроме него здесь никого. Вокруг только деревья, деревья, деревья и кусты, а еще цветы. Это очень сюрреалистически – видеть раскрытые бутоны посреди ночи. Казалось, что они нарушили свой сон, только чтобы посмотреть на него. Странное ощущение не отпускало. Земля разрезалась с глухим звуком.
Что он пытается здесь найти?
Небо ясное, но это не имеет значения, над местом, где Чуя копает, кроны деревьев причудливо переплетаются, загораживая небо. Здесь темнее, но света фар хватает.
Плечи ноют ужасно. В какой-то момент он чувствует, что совсем выбился из сил. Поэтому он садится прямо на землю, разминая затекшие, натруженные руки, расслабляя поясницу. Он смотрит на взрытое и ему кажется, что в этом месте земля чуть колышется. Вверх…Вниз…
Почва дышит.
Остаток пути Чуя разрывает руками, потому что боится воткнуть лезвие лопаты ему в голову. Земля рыхлая, и холодна, она скатывается обратно, мешает. Грязь забивается под перчатки. Темнота давит на плечи несмотря на то, что он оставил фары машины включенными. «Что же он за существо мать вашу такое?» думает он. «Какого хуя я вообще творю?», думает он. «Как я вообще тут оказался?» думает он.
Воздух, кажется, звенит. Это всё из-за тишины, она такая громкая, что звоном закладывает уши. Ее прерывает только сбитое дыхание, и шорох земли. «Забавно», думает Чуя, «На земле, куда погребли человека, вырастают самые красивые цветы.» Откуда пришла эта мысль?
Он садится на свои пятки, вытирает внешней стороной запястья пот со лба, прочерчивая на нем темную полосу. Сил уже не осталось. Может тут и нет ничего. Что он вообще ищет…
Кого?
Он снова приступает к работе. Чувства обострены, он вслушивается в звон тишины, но не она пугает, сколько то, что в ней может таиться. В его машине лежит чье-то тело, завернутое в черный мешок.
«Если ты собираешься забрать что-то у земли, ты должен дать ей что-то взамен.»
Кто рассказал ему про это?
Руки уже горят от усталости. Способность больше не помогает. Значит ли это, что он уже близко. Это же не может быть так глубоко…
Птицы взлетают где-то далеко, громко хлопая крыльями. Чуя вздрагивает, пусть он и не из пугливых. Любой резки звук сейчас в сотню раз громче.
Он снова делает перерыв, как вдруг замечает, что земля действительно немного двигается.
«Какого хуя?» уже который раз за ночь думает он.
Последнее усилие самое болезненное, пальцы уже деревянные, но он снова погружает их в землю и вдруг натыкается на что-то мягкое.
Он выдергивает руку от неожиданности, и отлетает как можно дальше от ямы.
Нашел.
Он возвращается, крадучись как дикий зверь, осторожно заглядывает в углубление, рассматривает взрытое место. Это было чье-то лицо, думает он.
Он знает чье оно.
Чуя спускается и продолжает копать. Ему приходится раздвигать землю по всей длине роста того, кто скрыт под ней. Но та, продолжает осыпаться. Возможно, земля просто не хочет отдавать то, что уже считает своим. Но Чуя так просто не отступит. Ему есть, что предложить ей взамен.
Стоит только подумать об этом, и ему кажется, что дело начинает идти быстрее. Жутко.
Из всех возможный занятий, это последнее, чему Чуя планировал посвятить вечер, уже перетекший в глубокую ночь. Рытье могил никогда не было его специальностью. Из земли ползут черви, личинки каких-то жуков, откуда они могли тут взяться?
Рука снова упирается во что-то мягкое. Но сейчас он готов к этому чувству. Он смахивает землю с голой, перемазанной грязью, груди. Он смотрит как она поднимается и опускается.
«Что ты мать твою такое?»
Он начинает откапывать нижнюю часть туловища, не готовый заглянуть в лицо. Он каждый раз невольно прикасается к телу, очищая его от земли, но Чуя не чувствует отвращения, только внезапно появившийся азарт.
Вот оно.
Это мое.
И я заберу это у нее.
Он сам весь в грязи, даже кончики волос, которые растрепались от усилий. Он вынимает из темного месива лодыжки, и старается чуть-чуть приподнять их, чтобы они лежали выше и не погружались снова в землю.
Чуя возвращается к груди, проверяя двигается ли она. Тело дышит. «Да как это вообще…»
Он выкапывает плечи и добирается до головы.
Когда руки погружаются в рыхлую землю, он чувствует очертания черепа, пальцы путаются в волосах, он добирается руками до затылка и вынимает голову одним движением. Теперь все обнаженное тело Дазая лежит на дне неглубокой ямы. Из-за бледности, кажется, что оно немного светится.
Он открывает глаза, и Чуя дергается от испуга. Но взгляд его замутненный, неосознанный.
Чуя усаживает его, и тело держит позу. Он обходит Дазая, вставая за спину, и, просунув руки под плечами, вытаскивает наверх.
Стоит только покинуть пределы ямы, Чуя запинается, он укладывает тело возле себя и сам ложится напротив. Каждая клеточка его тела болит. Он едва чувствует руки, у него ломит спину.
Грудь Дазая поднимается и опускается.
«Неужели люди так могут?» думает Чуя. Он с внутренним стоном переворачивается набок, и ладонями обнимает его лицо.
– Дазай. – он шепчет, потому что ночь страшна, она таит в себе десятки вопросов, которые Чуя не осмеливается задать даже себе. «Я только что выкопал тебя из могилы», воздух холодный и у Дазая плечи покрыты гусиной кожей. Он дышит. «Прояви хоть каплю уважения».
– Дазай, – Чуя слегка качает его голову из стороны в сторону. Его взгляд упирается в Чую. Он выглядит измученным. «Какая наглость» это не он копал три часа.
– Что ты вообще такое?
Он прижимается лбом ко лбу Дазая, баюкая.
Это мое.
Тот обвивает руками его поперек тела. Его ладони тёплые, от него пахнет свежей землей.
– Мне говорят, что я человек, – шепчет он. – Поцелуй меня, пожалуйста, как будто я человек.
Чуя не отказывает. Дазай на вкус как печаль, если бы у нее был вкус. Чуя хорошо знает этот вкус. «Мы целуемся как люди». Их поцелуй пахнет землей, но губы Дазая теплые и мягкие. Он позволяет Чуе вести, принимая и отражая любые движения.
«Почему это происходит?»
Такое чувство, что он знает, но это сейчас не важно. Ему не нужно думать об этом, пока кончик носа Дазая касается его. Они целуются как настоящие люди, значит они и есть настоящие люди.
– Мне говорят, я тоже человек. – шепчет Чуя ему в губы.
– Так и есть.
Они смахивают землю с волос друг друга. Чуя не знает, почему они здесь. Но они лежат на голой земле, подсвеченные фарами машины, Дазай мелко дрожит.
Но Чуя продолжает целовать его, прижимая губы к губам, как это делают настоящие люди.