7 день.

Как я и обещал Фьоре, я отправился во Фьезоле. Инкогнито, конечно, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Приходилось представляться странником, который хочет учиться докторскому делу у сеньора Ласкариса, как его тут почтительно называют…

Но я только зря время потерял, пытаясь застать грека у него на вилле, поскольку тот находился при Лоренцо Медичи, который надеялся вернуть себе обоняние* с помощью пожилого учёного.

Как и следовало ожидать, я застал Деметриоса Ласкариса во дворце Медичи…

Грусть волной накатила на меня, при одной только мысли о том, что когда-то Фьора Бельтрами блистала здесь своей красотой и многочисленными талантами, своей юностью… Все любили её и восхищались ею. Она была богата и знатна.

А что теперь? Она лишь узница, последние дни которой сочтены, и только я являюсь той единственной нитью, которая связывает её с внешним миром…

— Здравствуйте, сеньор Ласкарис. — поздоровался я с доктором, пройдя в его кабинет и усевшись в кресло.

— Здравствуйте, чем обязан вашим посещением? — задал он вопрос в ответ на моё приветствие.

— Я от Фьоры Бельтрами, помните её? Вы сможете временно приютить её у себя, пока мне не представится возможность увезти её из Флоренции?

— Увезти? — не поверил он. — Откуда мне знать, что вы не сдадите её вновь в руки нашего слепого правосудия? Где гарантии этого?

— Я бы точно не стал никогда предавать женщину, которую люблю… Я очень прошу, разрешите Фьоре немного пожить у вас…

— Так это правда, — пробормотал грек. — Вы в самом деле хотите помочь ей…

Порывшись в своих шкафах, он извлёк из их недр порошки в разноцветных маленьких баночках.

— Это что? — решил я уточнить.

— Сильнодействующее снотворное. Подсыпьте это незаметно в вино и угостите стражу. Пока они будут спать, у вас будет возможность с Фьорой сбежать. Приезжайте в мою виллу во Фьезоле и спросите Эстебана. Скажете ему, что вас я пригласил. План ясен?

— Вполне. Спасибо Вам… — забрав снотворное и попрощавшись, я покинул дворец Медичи.

«Надо сказать Фьоре, чтобы она была готова…» — не покидала меня мысль всё время, что я шёл к ней.

Придя к Фьоре, я застал её активно спорившую со стражником Витторио. Как я узнал, Фьора хотела, чтобы ей в камеру чаще приносили мыло, мочалку, таз с водой и чистые простыни. С боем, но Фьора своего добилась.

А потом она присела на койку, сокрушённо опустила голову и начала изливать мне душу, время от времени, сдерживая всхлипы. Я прекрасно понимал, что ей приходится несладко. На неё вообще столько всего свалилось, что я бы и своему врагу не пожелал. Именно в этот момент она казалась ещё уязвимее и беззащитнее перед лицом жестокого мира, ещё прекраснее и обольстительнее…

Нет, у меня не было никакого намерения жалеть её. Такая женщина, как Фьора, не заслуживает подачек в виде жалости к ней. Это недостойно её.

Я ей очень сопереживал. В моей голове возникали только планы мести всем, кто осмелился её притеснять, унижать и оскорблять…

— Фьора, ты знаешь, — начал я, с удовольствием отметив, что Фьора заинтересовалась, — я разыскал сеньора Ласкариса, о котором ты мне говорила, — прошептал я ей на ухо.

— Правда? — Фьора даже подскочила от радости.

— Конечно. Он решил помочь нам… В корзине я принёс бутылки вина, в которые подсыпал снотворное, данное Деметриосом, — продолжал я, понизив голос. — Я отдам это вино стражникам. Скажу, что это подарок. Взамен я их попрошу создать тебе в камере условия, которые будут немного лучше прежних. Пусть они считают, что это сделка… А когда они все напьются и уснут, мы с тобой убежим вместе… — я бережно взял молодую женщину за подбородок и поцеловал её в губы, как она меня тогда, в первый мой раз… — На дне корзины ты найдёшь мужской костюм, сапоги и плащ.

— Я поверить не могу… И ты пошёл на всё это? — Фьора прикрыла рот ладонью, словно опасаясь, что сболтнула лишнее.

— Я же сказал, что сделаю всё, чтобы ты обрела свободу… — я поцеловал её руку на прощание и вышел из камеры, которую закрыл, как всегда, Витторио.

— Витторио, держите, — я отдал стражнику три бутылки коллекционного бургундского вина, которые забрал у Фьоры. Ничего, Фьоре будет даже полезно какое-то время попить, вместо вина, настойку с ромашкой и мятой.

— За что дарите? — уловил самую суть стражник.

— Я прошу взамен создать более комфортные условия пребывания для Фьоры Бельтрами. Я хочу, чтобы ей больше не приходилось выбивать себе предметы первой необходимости. У неё должно быть всё, что можно себе позволить, на эту сумму, — я снял со своего пояса увесистый кошель с золотыми и серебряными флоринами, отдав Витторио. — Денег здесь достаточно. Повторюсь, Фьора Бельтрами не должна ни в чём нуждаться. Ей должны приносить более разнообразную и полезную для здоровья еду.

— У нас в тюрьме нормально кормят. Не надо тут возмущаться, — только и сказал Витторио.

— А вы бы сами согласились есть то, чем кормите заключённых? — задал я вопрос, но не получил на него разумного ответа. — Бедная девушка так похудела, что на себя не похожа. Бледная, глаза блестят, будто у неё лихорадка… Вы не знали, что донну Бельтрами всё чаще стали мучить головокружения и мигрени?

Витторио покачал головой.

— Это всё от нездоровой пищи и отсутствия свежего воздуха… Хоть на прогулки её выводите под конвоем, что ли…

— А она не использует это, как возможность сбежать?

— Вы смеётесь? Как она сбежит от дюжины вооружённых людей?

— От ведьмы всё ожидать можно… — пробормотал с суеверным ужасом Витторио и перекрестился.

— Ох, Господи, что за темнота! — воскликнул я. — Да с чего вы взяли, что Фьора ведьма?

— Её признали виновной, она сама призналась.

— Кто угодно, на её месте, признался бы, когда ему угрожают пыткой испанским сапогом. Я сомневаюсь в её виновности.

— Но вы же сами были в числе её обвинителей, сами доказали её причастность!..

— Я мог и ошибаться. Я много общался с донной Фьорой Бельтрами. Она не выглядит одержимой или безумной. Она не высказывала никаких догматов, противоречащих христианской религии, — я пожал плечами. — Единственное, что она угнетена из-за гибели своего отца и всего произошедшего. Вы хотя бы её чёрное траурное платье и вуаль верните… Я думаю, что за те деньги, которые вы получили, можно обеспечить донне Бельтрами более уютную обстановку.

— А что вы так носитесь с этой девкой, фра Игнасио? Это ей особой погоды не сделает. Всё равно сожгут на костре через неделю. Стоит так стараться? — Витторио лениво размял руки.

— Вы думаете, что бедной девушке легко поверить в божье и людское милосердие, когда с ней так обходятся? Душу, да и тело, Фьоры Бельтрами ещё можно спасти… Кажется, мои слова находят в её душе отклик… — разыгрывал я дальше роль доброго исповедника несчастной запутавшейся женщины.

— Фра Игнасио, вы ещё не знаете, что это за мерзавка… — Витторио с укоризной покачал головой. — До того, как её перевели в эту камеру, она сделала прут и с его помощью пыталась стянуть связку ключей у стражника, которого она песней усыпила. Но у неё не получилось — ключи на пол упали. Когда её уже перевели, она попыталась соблазнить Микеля, нашего новичка. Тогда к ней приставили меня. — Витторио перекрестился. — Признаться, я сам чуть было не поддался её очарованию, красоте, юности… Но вовремя взял себя в руки. Вы осторожней с Фьорой. Она и не такое может выкинуть. От ведьмы всего можно ожидать…

Я понял, что дальше разговаривать с Витторио бесполезно. Подумать только, какой тёмный и пустой человек! Стыдно, что я сам на суде говорил о Фьоре подобным образом!