Проба пера в новой теме для изучения

– Таким образом, выходит единство между, казалось бы изначально, противоположными несвязанными частями, что в определенных условиях качественно синергируют… – в конце невыносимого монолога фенек опустил уши, почти не вслушиваясь в дальнейшие тезисы, выдвигаемые профессором.

Чуть гулко выдохнул, устало потерев переносицу, опустил взгляд на записи – неприятно для себя признавал, что получившийся конспект несет в себе малую ценность по сравнению с потраченным на занятие временем, и лишь сильнее опечалился. Чиркать лишнее в бумагах до конца лекции профессора студент не желал – поднял некоторые черновики с собственным исследованием и вновь начал перечитывать относительно свежим взглядом, ведь интуитивно понимал, что в теоретической части точно допустил некоторые ошибки, а где – все никак найти не мог, да и вечно занятого руководителя отвлекать по столь мелкой просьбе с его нынешней репутацией гения своей специализации не мог.

Тигнари опер щеку ладонью, лениво перебирая перо меж пальцев, изредка острым носиком постукивая по углу бумаги. В последнее время выбирать проблему новым студентам для исследований с точки зрения актуальности и неповторимости становилось труднее, однако наставник рекомендовал подумать насчет малоизученной, но востребованной темы, связанной с альфами и омегами в обществе – желательно ближе к последним. Будучи бетой, фенек изначально дал моментальный отказ на исследование чего-то ему столь отдаленного – из страха быть неточным в основных положениях, ведь на одних лишь пособиях принцип строения организма и мышления альф и омег не поймешь – однако после ознакомления с литературой (опять же, по совету наставника) – осознал, что как ботаник действительно может привнести определенный полезный вклад, даже будучи бетой. Он не задумывался, жалел ли о выборе данной темы из-за ее чрезмерной сложности, но часто ловил себя на мысли, что может облегчить жизнь целой большой группе людей, и это его вдохновляло на продолжение работы над исследованием.

Жить в мире омег и альф не являлось для него действительной сложностью, за исключением того, что, будучи бетой, из-за чувствительного обоняния мог слышать чужие феромоны – сплошная головная боль, особенно в небольших пространствах – но это были мелочи для сравнительно размеренной, спокойной жизни. После начала собственного исследования Тигнари часто подмечал себе, мысленно, с кем имеет дело при любом вербальном контакте, запоминая омег, что в дальнейшем могут посодействовать ему – конечно, не за спасибо, понимал это – в других же случаях этот список не обладал другим смыслом, как обычно любят делить альф и омег в построении дружеской связи: фенек не понимал этого и был непредвзятым да с каждым на равных.

Лекция казалась бесконечной, студент уже сбился с отчета времени окончания – каждая лишняя минута в Академии была потраченной минутой в Пардис Дхяй, куда, вообще-то, путь не самый близкий, а оставить проверку флоры, порученной на его надзор и изучение – не мог. Хвост Тигнари раздраженно змеился за его спиной, и если бы он не сидел на последних местах, то точно помешал учебному процессу. И стоило лишь профессору попрощаться с аудиторией – фенек выскочил из кабинета, прижимая бумаги к груди, в очередной раз за день выругавшись, что как зря он не взял сумки; хотя бы перо неплохо держалось между спутанным локоном и мягким ухом, придавая некий шарм безобразного гения – или походил на того харизматичного студента-архитектора из Кшахревара [даршан архитектуры и механизмов], честно говоря, выбрать что-то одно из этого он не смог.

– Хм, похоже на омегу? – тихое бурчание самому себе, с зарытым носом в записи – взглянул в сторону, откуда слышал необычно слабый феромон и остолбенел, заметив, что на него уставились с некоторым неприсущим напряжением.

Юноша поджал губы, но знака того, что был удивлен не подавал – смотрел, отстраненно и туманно, словно сквозь, а не прямо в яшмовый взгляд с чуть расширенными зрачками. Приподнял посох так, что древко прилегло к локтю, казалось, человек находился в позиции для нанесения удара, однако все тело генерала махаматры было расслабленно – тот склонил голову чуть вбок, мягкие ленты шапки ныне болтались в воздухе, небрежно подрагивая на легком ветру да концами змеясь по золотому ожерелью. Высокое лисье ухо возбужденно дрогнуло, расслышав, как человек перед ним совсем осторожно, но вобрал в легкие воздуха, не собираясь отвечать – лишь для что-то похожего на успокоение, ведь студенту даршана Амурты [даршан медицины и биологии] было более чем очевидно одно: матра перед ним почти незаметно переживал, и это точно не было фантазией.

Фенек закусил губу, мысленно выругавшись на свою беспечность.

– Прошу прощения за прямолинейность, я не собираюсь распространять данную информацию, если вы предполагаете об этом, – Тигнари сложил указательный палец на своих губах в знаке молчания, однако для махаматры это не казалось убедительным: тот отвел взгляд в сторону, решив поинтересоваться, мог ли вообще кто их услышать, но ничего подозрительного не обнаружил. Фенек, как назло, продолжил, – не в моих интересах портить вам жизнь или быть вашей зоной преследования.

Генерал махаматра резко повернулся в сторону докучающего его студента, нахмурившись, – тогда зачем ты публично диктуешь информацию, ничем не подтвержденную? Это очень схоже с манипулятивными действиями для извлечения выгоды.

– Ох, – студент прижал высокие уши к голове, опустив ранее слабо виляющий хвост в ноги. Сайно гулко хмыкнул, – вновь прошу прощения, что моя излишняя откровенность и неосторожность кажутся вам подозрительными: я даже не задумывался над тем, чтобы использовать информацию ради получения определенной выгоды, я просто случайно высказал наблюдение вслух. Извините, не потревожу вас более.

Тигнари откланялся в раскаянии, но ощутил, как его схватили за воротник, не позволяя шевельнуться в сторону: нельзя было отрицать чрезмерную силу генерала махаматры, уж тем более приходящегося явно не в положительном расположении духа. Рубиновый взгляд был, словно, прикован к фенеку, от чего тот чувствовал себя неудобно, закусил язык, боясь сказать что лишнее еще, пока в собственном безмолвии Сайно что-то заключал, осматривая студента даршана Амурты.

– Я бы хотел побеседовать с вами, без лишних ушей, – кратко-остро пришел к определенному решению махаматра, не спуская прожигающего насквозь взгляда со сдавшегося студента. “Я готов к содействию, ведите”, – выдал фенек, ощутив, как давление на его шее ослабло, а на затылке чувствовал смятую ткань воротника, – надеюсь, вы знаете, что бежать от меня – бессмысленная затея? Славно, меньше инструкций, по крайней мере, вы достаточно смышленый.

К собственному удивлению, махаматра не был настолько раздраженным, коим казался лишь по взгляду: студента встретили базовые вопросы о том, каким образом он собирает информацию о людях со вторичным полом и с какой целью занимается этим. Руководитель Дивана не был ни удивлен, ни разочарован полученным усредненным ответам, что проговаривал ему с требуемой подробностью Тигнари, пока генерал имел дело с ознакомлением заверенной профессорами частью исследования студента. Лишь в конце озадаченно приподнял бровь, закончив с теоретической частью – вернул их фенеку, пребывая в странном настроении. Студент не спросил и никак не прокомментировал, даже про себя, резкое изменение атмосферы между ними – генерал махаматра был слишком несчитываемым даже для столь кого-то эмпатичного, как Тигнари. Он долго держал взгляд на притихшем человеке, некоторое время нагло рассматривая его – слабый запах феромона, ставший причиной небольшого недоразумения, совсем пропал и не был слышен. “Вероятно, он недавно имел дело с омегой, обладающей чрезмерно сильным феромоном, – заключил фенек, мысль в голове звучала панихидно, твердо потирая сухие губы в задумчивости, – и запах остался на нем. В любом случае его реакция логична и естественна, по крайней мере мы разобрались в ситуации и, надеюсь, он не будет думать обо мне подозрительно”.

Сайно поймал пристальный яшмовый взгляд на себе и посмотрел на Тигнари – студент смущенно отвел глаза в сторону, не отпуская ладони с лица, иначе: закрыл ею даже нос, виновато прижав уши к голове.

– Впервые вижу бету, что занимается научной работой, напрямую связанную с омегами, да и с достаточно востребованной проблемой, – генерал махаматра сложил руки на груди, выдерживая прохладный тон голоса, хотя фенек практически чувствовал на себе почти лукавое любопытство, промелькнувшее в вечном бесстрастном рубине, – я обычно не комментирую студенческие проекты, извиняюсь.

– Благодарю, – Тигнари стесненно перебирал шерсть на хвосте, не поднимая на другого глаз, – и прошу прощения, что отвлек вас.

– С такой спорной работой, предполагаю, наша встреча в будущем была бы неминуема. Тебе стоит вздохнуть спокойнее, ведь вероятность твоего ареста уменьшилась, – студент нахмурился и настороженно покосился на человека кратким моментом, почти сразу вновь фокусируясь на хвосту в руках – генерал махаматра увидел этот жест и с трудом сдержал ухмылки, – желаю удачи с конечным продуктом. Но помни: матры будут продолжать следить за твоей деятельностью, так что не думай, что после нашей встречи тебе все позволительно.

– Конечно, я понял вас, – Тигнари вымученно вздохнул, мысленно суммируя то, сколько проблем он себе нажил.

– И заранее благодарю, – студент взглянул на генерала махаматру, правившего положение шапки на своей голове да подбирающего оставленный посох у стены, – если не изменишь основную идею работы, то я не постесняюсь поблагодарить тебя вновь. Хороший вклад от светлого ума.

Тигнари изумленно держал взгляд на удаляющимся силуэте, сжав бумаги на груди. Одно из длинных ушей возбужденно подрагивало в самом краю, пока смущенный фенек приходился в туманном состоянии от внезапной признательности со стороны главы матр над еще незаконченным проектом, ранее воспринятым чрезмерно неоднозначно. 

◇

Конечно, – это были более, чем знакомые шаги. Можно сказать, даже чаянно-жданные, настолько, что лесной страж даже отвлекся слегка, капнув чернилами на чистую сторону тетради, совсем близко к свежему наброску. Чуть слышно буркнул под нос, хлопнув чувствительными ушами по голове, но моментально забыл об этом, переключив внимание на зачем-то тихо вошедшего в хижину человека.

– Прошу прощения за незапланированное посещение, – юноша аккуратно снял шапку, держа ее в руках, прямо перед собой, скромно полуулыбаясь. Тигнари пристально осматривал генерала махаматру, с головы по колени, но с места не сходил – и молчал, и лишь резко-редкие подергивания хвоста из стороны в сторону выдавали его трепет.

– Твой визит несет в себе случайный характер, раз ты пришел, не предупредив? Или это специальное допущение? – ученый слегка нахмурился, разглядывая явно чуть побледневшее лицо (в сравнении с привычно-естественным цветом) человека с мягким пунцом на скулах; взглянул в алый взгляд, едва туманный и томный, с непривычно расширенными зрачками и, в конце концов, приблизился, но не касался. Шерсть на ушах встопорщилась, как только лесному стражу пришло некоторое понимание, – а, так ты за экстрактом, присядь и подожди, я сейчас все сделаю: как раз у меня остались некоторые травы.

Однако единственное, что сделал Сайно – это схватил под локоть, ощутимо болезненно: чтобы человек в хватке не шелохнулся в сторону, и молча стоял, не прерывая зрительного контакта. Тигнари растерянно бегал взглядом по силуэту махаматры, пытаясь найти ответ в его языке тела – и, как и казалось изначально, безуспешно, и стоило проявить желание, наконец, спросить, в чем же дело, как к его губам примкнули чужие, даже не целуя: просто в касании-знаке сохранять некоторое время неловкое молчание.

Лесной страж был более, чем изумлен, но не пытался идти против действий другого, смиренно поддавшись спонтанно-хаотичному мыслительному процессу, в котором пребывал Сайно.

И генерал махаматра только вытащил полный бутылек из рюкзака, слепо поставив его на край стола – и вот теперь Тигнари не мог игнорировать происходящее.

– С последнего посещения меня ты не принимал его, – не вопрос, а лишь констатация факта, из-за услышания которого в рубиновом блеске мелькнуло что-то похожее на провинность, – и прямо сейчас я бы хотел услышать объективную причину для этого.

Сайно едва поджал тонкие губы, присев на край кровати лесного стража – Тигнари последовал его примеру, находясь все еще достаточно близко, чтобы другой мог позволить себе перейти на шепот коль так будет комфортнее. И ныне ученый подметил, что несмотря на ранее смелые и резкие действия махаматры, разговор, почему-то, казался самой сложной частью всего задуманного, ради чего, собственно, Сайно его и посетил.

– Ты прав, я действительно его не принимал, – махаматра видел боковым зрением агрессивно хлопающий хвост по матрацу, но сам лесной страж лишь изображал волнение в своем яшмовом взгляде, такое, что даже смотреть в глаза ему было болезненно на сердце, – и у меня есть на это объяснение, может, в некоторой степени, покажется тебе неразумным, – Сайно грузно вздохнул, чуть осев в плечах и слегка опустив голову, Тигнари пришлось нагнуться, чтобы взглянуть на понурившего человека, что говорил тихо-невнятно, – я хотел попробовать провести время своей жары с тобой.

– Если ты пришел спрашивать разрешения на проведение твоей жары с альфой, то я даю согласие, – ученый моментально парировал, однако по резко ставшим сложным рубиновому цвету пришел к выводу, что сказал что-то не то. 

Махаматра хотел сначала что-то сказать, но сразу прижал пальцы к губам, словно так и не сообразил, что конкретно собирался озвучить. Пробежался взглядом по сторонам, не поворачивая головы, подобно собирался с мыслями (или старался воспринять озвученную информацию), а после вновь взглянул на собеседника, не скрывая блеска недоумения в рубиновом цвете.

– С тобой, – Сайно повторил громче и отчетливее, не нарушая установившегося зрительного контакта; его смущение отступило, сменившись досадой, выраженной в сжатых в кулаки ладонями на коленях, – я уверен, ты все прекрасно слышал, не притворяйся рассеянным.

Лесной страж вздернул бровью, немного сбавив расстояние между их лицами, и пусть Сайно к нему не поворачивался, тепло его дыхания все равно ощущалось на острых скулах. Молчал, хлопая ушами по голове и хвостом по матрацу, так и слыша, как в его голове что-то вскипает от сюрреалистичности проговоренной другим информации, даже ею слегка помахал в стороны, чем привлек внимание матры.

– Ты же помнишь, что я бета? – ученый коснулся чужого лба, ранее стянув перчатку: температура в норме, дыхание спокойное, но состояние чуть слабее обычного. Тигнари растянул губы в напряженной улыбке, дернувшись в плечах, – я не смогу удовлетворить твои потребности, ты зря это сделал, ранее не проконсультировавшись со мной. Это ведь может привести к своим, пагубным последствиям, с которыми есть шанс, что не справлюсь; здесь твой комфорт и здоровье превыше, чем желаемое, потому мне очень тяжело дать тебе положительный ответ, даже если я правда этого захочу. Мне жаль, но лучше альфы никто не справится.

– Ты мой партнер, и я более чем в тебе уверен, иначе бы не отказался от курса, – Сайно повернулся, схватив другого за чуть трясущиеся ладони – теперь волновался явно не махаматра, – ты сделал необоснованные выводы на основе теоретического эксперимента с доминантным омегой? Тогда и я тебе напомню, что мои признаки – рецессивны, получаемый опыт кардинально отличается. Я готов нести ответственность за свои слова.

– Сайно, я бета, – тон голоса Тигнари жгуче повысился, но мгновение спустя лесной страж замолк, прижав уши к голове – стоило лишь посмотреть на матру, как большинство слов остались в горле тяжелым комом. Ученый опустил голову, грузно выдохнув, – в выборе между потенциальным риском и отсутствием риска я выбираю второе.

Сайно сжал руку в кулак сильнее, но стоять на своем не стал: поднялся, приглушенно пробормотал “Извини за настойчивость”, однако его усадили обратно, потянув на себя, и теперь махаматра смотрел в обеспокоенный яшмовый цвет, в котором углядел слишком много противоречивых эмоций – и слишком много противоречивых мыслей, судя по тому, как дрожал его кончик упокоенного на кровати хвоста.

Тигнари немотствовал, пока смотрел сквозь человека перед ним, и чужое запястье не опускал – лишь сильнее держал хватку. Сайно ощущал в другом нечто схожее с конфликтом, потому постарался изобразить нежную, ободряющую улыбку на лице, – тебе нужно остыть, моя вина, слишком спонтанно подал сложную для первоначального освоения информацию. Давай приготовим чаю и нормально поговорим, я уверен, что ты сможешь прийти к определенному, удовлетворяющему тебя решению.

Тигнари ожидал, что махаматра продолжит настаивать на своем, однако Сайно не проронил больше ни слова, действительно заваривая чай. Установившееся неловкое молчание, словно, душило только лесного стража, если не считать сверху появившиеся тревожные мысли и доводы. У него не было ни знания о цикле жары матры, ни каких-то определенных догадок о том, что тот думал, пока заливал кипятком заварку – ученый наблюдал за ловкими, отточенными движениями, точнее сквозь них, неприятно осознав одно: он просто забыл, что его партнер – омега, пусть и рецессивный, ведь этот вопрос между ними почти никогда не поднимался, хотя знают друг друга завидно долго. Единственными просьбами его партнера, приближенные к данной теме, были пополнения экстракта длительного курса как безопасный заменитель подавителей; ничего более. Щеки Тигнари обожгло стыдом от усвоения столь неприятного факта, а подрагивание поникших ушей краем глаза заметил даже Сайно.

– Прости, – махаматра обернулся, озадаченно рассматривая сложное выражение лица лесного стража: тот даже приблизился и присел на пол, обнаружив в выражении яшмового цвета намек на слезы. Сайно боялся сказать что-либо, лишь держал ладони на чужих в подбадривающем знаке – он впервые видел ученого, что испытывал крайнюю степень неудобства перед другим, – для тебя, наверное, это важно, и ты готовился к поднятию этой темы долго, я верно говорю? И я даю тебе отказ, моментально, а значит ты больше не будешь об этом упоминать, оставшись обделенным в чем-то тебе нужном. 

– Я слишком отягощаю тебя этим, – махаматра симметрично провел ладонями по внешней стороны кисти другого, не прекращая рассматривать фенека на стороннюю реакцию.

– Нет, ты наоборот: слишком избавил меня от этого, и теперь мне перед тобой стыдно. И мне очень жаль, потому что ведь ты прав: я сделал лишь теоретические выводы, подкрепив это неуверенностью в себе из-за природной не сочетаемости. Данных об отношениях между омегами и бетами, на данный момент, нет – речи о редких случаях, как "рецессивах", и быть не может, – Тигнари раздраженно дрожал хвостом из стороны в сторону, слышимо рассекая воздух; все еще не имел возможности посмотреть другому в глаза от стыда. Махаматра приподнял чужую ладонь к уровню своих губ и поцеловал ее, потершись о нее щекой, – мне еще не поздно исправиться?

– Я бы не назвал это "исправлением", однако никогда не поздно узнавать что-то новое, – матра слегка склонил голову, пытаясь посмотреть другому в глаза.

– Сколько у меня времени?

– Тебе необязательно это делать, – ученый приоткрыл глаза, взглянув на человека напротив, и лишь покачал головой.

– Я хочу тщательно все взвесить, а для этого потребуется некоторое время, потому мне нужно знать, скольким я обладаю, – Сайно наблюдал, как с поникше-свиснувшего положения уши встали горделиво и твердо – он приулыбнулся, найдя в языке тела другого легкое воодушевления без давления на самого себя.

– Чуть больше двух недель.

Тигнари закусил губу, явно ожидая число больше, но положительно кивнул.

“Подтверди, что если я выскажу положительный ответ, то ты не будешь об этом сожалеть, – голос собеседника махаматра слышал и ощущал разительно непривычно, с некоторым волнением, вплетенным в него – понимал, почему это было высказано, или потому, что лесной страж, по ощущению, заглядывал в него, был слишком близок, слишком: их теплые дыхания, словно, сливались друг с другом, – что после того, как я приложу все, что будет в моих силах, ты не разочаруешься во мне, просто потому, что этого было недостаточно для тебя”. Сайно моргнул, а как положил ладони на лицо ученого, чуть приподнимая взлохмаченные прямые локоны – растянул губы в мягкой улыбке, целуя.

– Я бы никогда не сказал тебе ничего подобного, – махаматра не позволял отвечать что-либо на его утверждение, изредка отрываясь, дабы снова примкнуть к едва покрасневшим губам; ощущал сбитое дыхание на своей груди и руки, так привычно-нежно массирующие кожу головы. И с каждой секундой становился чуть жаднее, чем раньше, хоть и старался – даже успешно – не быть слишком навязчивым, и все же позволил себе разомкнуть дрожащие губы краем языка, чуть посасывая их.

Лесной страж отстранился, пусть и по-прежнему приближен, все еще заглядывая в рубиновый цвет с плавленным теплым блеском привязанности; чуть прижал в объятии человека ближе к себе, укладывая голову на свое плечо, так и не нарушив установившейся тишины между ними. Почему-то не хотелось: одна лишь крохотная мысль о прошлых словах уже просто грела, а никак не беспокоила и мешала.

– Тогда мне потребуется некоторая информация, – слова чуть громче шепота, по сей момент хранящие мирный покой. С трудом отдалившись от теплой и заманчивой к небольшому укусу шеи, махаматра взглянул на лесного стража с некоторым замешательством. "А, точно, я совсем забыл об этом", – Тигнари слабо усмехнулся, прикрывая глаза, когда коснулся губами кончика чуть холодного носа. Не то, чтобы он не обладал нужными знаниями, однако находил что-то по-своему прелестное в напоминании ему чего-то всем известного и, быть может, таки восполнению пробелов: этой темой он увлекался лишь поверхностно, а матра обладал намного большим багажом, чем он. Если такое случится – а вероятность события ну слишком высока – Сайно в момент засмущается и закусит язык, краснея на какой-то теме, то лесной страж просто возьмет его за руку и ленно поцелует, напоминая, что нет места волнению и беспокойству: по крайней мере, не с ним. От одной только похожей сцены мягкие, всегда горделиво стоящие уши вибрирующе вздрогнули, пока пушистый хвост смешливо резко выпрямился; махаматра не высказался об этом, но не скрыл улыбки, замечая, как кое-кто, очевидно, воодушевился.

“С сегодняшнего дня я планирую начать самостоятельное изучение природы омег (подписано специально кривым почерком чуть выше) вовсе не потому что вся моя литература либо устарела, либо несет в себе неполную информацию. Любое наблюдение или вывод будет задокументирован и не подлежит распространению.

Омеги в обществе почти не отличаются от других представителей социума, потому их важность в данном ключе рассматриваться не будет – в данной работе будет описание наблюдения за омегой во время жары (далее подчеркнутый текст, написанный на скорую руку – не так аккуратно, как ранее) я не буду употреблять понятие течка по простейшей причине: наблюдение я веду за рецессивной омегой (они не способны к оплодотворению и вынашиванию потомства, в разговорной речи их кличут “дефектными омегами” по данной причине. Они испытывают схожие циклы “течки”, как и омеги с доминантными признаками, однако в более мягком и спокойном виде (индивидуально), похожее встречается редко, потому вызывает особенный интерес с точки зрения взаимоотношений с представителями бет и омег)”.

– Я не должен этого испытывать, но чувствую себя озабоченным, – Тигнари понуро склонился над столом, прикрыв рот ладонью, – это всего-лишь записи для самого себя и на будущее, а ощущения, словно я эксперименты ставлю, хах. Наверное, это и было первой мыслью, что посетила генерала махаматру, когда я случайно упомянул, что различаю альф и омег и зачем-то собираю информацию об этом. Теперь я могу примерно осознать его чувства в тот момент.

Лесной страж прочистил горло, покачав перо меж пальцев да задумчиво рассматривая бумагу под его ладонью.

“Омега в свою первую жару чрезмерно скрупулезна до партнера, иногда это может иметь даже абсурдный характер: если ей не понравится партнер по любому критерию (внешний вид, феромон, поведение и прочее), то омега впадет в истерическое состояние, и в игнорирование собственного цикла может оттолкнуть партнера от себя и спрятаться, категорически не подпуская к себе до самого конца жары. Это вызвано тем, что инстинкт самосохранения у них проявлен намного сильнее, нежели размножения, в дополнение к этому во время первой жары у омеги устанавливается сильная эмоциональная связь с партнером (на скорую руку рядом) я по крайней мере думаю, что это связано: не каждая омега хочет иметь эмоциональную связь с кем попало. Для омег очень важно серьезно подходить к выбору своего первого партнера, ведь избавиться от установленной связи будет крайне проблематично без помощи специалистов.

Если у омеги и выбранного ею партнера ранее была сексуальная близость, то во время жары лучше всего будет об этом “напомнить” характерными действиями – рекомендуется во время прелюдии, когда омега не испытывает крайнюю степень стресса от нахождения в ситуации, где она не может разобраться в своих ощущениях и не имеет твердого контроля над своим телом. Очень редко, но омега из сознательного состояния может впасть в бессознательное, потеряв связь с реальностью: чаще всего это проявляется резким напряжением и гипервентиляцией – требуется использовать похожий метод и, желательно, говорить, поддерживать, до момента, когда омега успокоится. (Рядом с данным абзацем прикреплен на скрепку вырезанный кусок из какого-то старого пособия) Очень индивидуально! Не молчите во время процесса, спрашивайте о самочувствии омеги (в случае, если омега испытывает проблемы с поддержанием разговора, просите у нее определенные жесты), задавайте те вопросы, на которые она способна ответить “да” или “нет”. Таким образом вы удовлетворяете необходимость в безопасности, пока омега находится в самом уязвимом положении из возможных”.

Тигнари откинулся на спинку стула, закинув руки за спину; поверхностно осматривал панно с образцами тропических бабочек, не имея возможности остановить беглый взгляд на хоть какой-то из них: его внимание привлекла только почти заканчивающаяся свеча со слабым дрожащим пламенем от его дыхания. С каждой написанной строчкой он все сильнее сомневался в собственных силах и возможностях, однако обещание тщательно обдумать и взвесить все риски он рьяно желал воплотить в жизнь.

– Будет ли одного моего стремления понять тебя и стать ближе достаточно? – чуть склонив голову вбок, тихо-тихо задал вопрос ученый, а спустя время твердо потер переносицу, прекрасно зная чужой ответ, – хотел бы я обладать той же уверенностью, коею ты всегда видел во мне. 

◆

"Слишком странно", – подмечал в который раз себе лесной страж, повторно пролистывая свой журнал: дабы точно удостовериться в том, что ничего не упустил и все распределил. Он заключал по своему самочувствию лишь одно: сильное переживание и необычное волнение перед неизвестным. Может, он теоретически осведомлен, но требуемая практика немного стесняла, тем более, будучи бетой, он не способен настолько легко понять ощущения омеги, особенно, в потенциальной жаре, в которой вообще никогда омег-то и не видел из-за искреннего отсутствия интереса. Ученый приподнял челку со лба, заметив, что она слегка влажная, и горько усмехнулся, прикрывая уставшие глаза на миг, вспоминая, все ли он сделал.

– Ты слишком сильно переживаешь, – махаматра говорил приглушенно, будучи в чрезмерно уставши-дремотном состоянии после переработки, дабы взять ближайшие дни в своем расписании под отдых; невозможно было игнорировать тихие напряженные вздохи по другую сторону хижины, – все будет, как и обычно, просто с некоторыми мелкими исключениями. Я все-таки не те страшные омеги, о которых в ужасающем тоне говорят альфы, мол, неделю держал взаперти и никак не отпускал, – Сайно чуть хихикнул, однако, к сожалению, лесной страж не разделил непринужденной атмосферы вместе с ним: напротив, прижал уши к голове, склонившись над журналом, кажется уж, раз в шестой-седьмой его пролистывая, словно для успокоения. Матра утомленно вздохнул, – как "закончишь", подойди, я разомну тебе плечи, это поможет немного расслабиться.

Тигнари мелко вздрогнул, резко повернувшись в сторону Сайно. "Тебе не стоит, тем более, когда ты и так устал", – лесной страж прикусил нижнюю губу, как заметил, что махаматра медленно качал головой ему в ответ. "Это меньшее, что я могу сделать для тебя: твое волнение и мне передается, знаешь ли", – единственное, что сказал юноша перед тем, как прикрыть глаза и прислониться подбородком о прижатые к груди колени. Ученый перевел взгляд на журнал и чернильницу, неспособный избавиться от назойливых мыслей и сомнений.

Матра от неожиданности охнул, когда почувствовал, что его сгребли в объятия, крепко за него схватившись и навалившись, а сам лесной страж прижался носом к изгибу шеи и более не шелохнулся. Сайно чуть усмехнулся, приглаживая фенека прямо по макушке, не удержавшись перед тягой помассировать зримо напряженные мягкие уши – Тигнари пытался скрыть тихое мурлыканье, зарываясь в распущенные седые локоны, однако, ему характерно и типично, волнительно виляющий из стороны в сторону хвост трактовал намного больше, чем желал владелец.

– Возьми свой хвост в руки, я из-за него ничего не вижу, – полуигривый бубнеж поддельно обиженным тоном, пока лесной страж уже нарочно продолжал им вилять перед носом махаматры, чуть его щекоча, – я не смогу размять тебе плечи, если ты так продолжишь, Тигнари.

Ученый звонко цокнул, однако хвост обернул вокруг талии матры – Сайно уж смирился с мелкой непослушностью лесного стража, и просто продолжил запланированное, слыша приглушенное шипение из-за своих твердых массирующих действий на чужих плечах. Юноша не мог отвести взгляда от слишком ему открыто-доступного затылка, ничем не прикрываемого: если он пометит Тигнари в этом месте, то каждый заметит и будет знать о занятости личности, которую зрят перед собой, и представление об этом никак не покидало головы.

– Ты пометишь меня? – невзначай все же спросил Сайно.

Лесной страж ощутимо напрягся – даже хвост сжимал талию матры туже – сосредотачиваясь на массирующих движениях на его плечах, что стали чувствуемо болезненнее, нежели прежде. Сайно остановился.

– Я не уверен, – махаматра обнял ученого со спины, оставляя легкие поцелуи на загривке, – мне нужно тщательно об этом подумать: я все еще не отрицаю шанса, что могу тебя разочаровать, да и метка – это очень серьезный шаг, который повлияет на твою жизнь. 

Махаматра понурился от полученного ответа, но не был и близок к удивлению – он явно ожидал похожей формулировки. Тигнари почувствовал, как хватка на его талии пропала, но в следующее мгновение Сайно беззастенчиво уселся на чужих коленях; лукаво ухмыльнулся, чуть облизнув губы: ему пришла идея для попытки смены атмосферы.

– А я был бы счастлив, если ты меня пометишь – ради этого мог бы срезать свои волосы, чтобы каждый видел мою принадлежность тебе, – ученый замер, проморгавшись, пока Сайно корчил слабую самодовольную усмешку, – можешь считать это моим разрешением, если все же придешь к удовлетворяющему тебя решению.

– Ты уже в жаре? – Тигнари обеспокоенно прижал сомкнутые тонкие губы к чужому лбу, но повышенной температуры не заметил – и вот тогда ему пришло некоторое понимание. Почувствовал, как чуть покраснел и дыхание сперло, что пришлось прокашляться, как бы отвлекая внимание с видимой неожиданной реакции на чужие слова, – не говори таких смущающих вещей бете, я явно не тот, кому должно быть это адресовано.

– Нет, я сказал это верному человеку, – махаматра находил нечто нежно-забавное в том, как ученый с каждым разом сильнее краснел из-за его речей, казалось бы, о нечто обыденном между близкими людьми, – я неоднократно видел метки и на бетах, так что не вижу ни единого препятствия в один прекрасный день пометить друг друга, однако, если ты сделаешь это в ближайшее время, во время моей жары, будь уверен, что я останусь только счастлив.

Тигнари замялся, вновь потирая собственный затылок: вспоминал строчки из пособий о том, что метки – особенно для омег – чрезмерно много значат, как бы подтверждая серьезность выстроенных отношений; если помеченных альф никогда не осуждали, а существование редких бет с метками игнорировалось обществом, то омегам с метками приходилось очень несладко, в случае, коль партнер бросил – и найти новую пару становилось невозможным, и схожей судьбы своему близкому человеку лесной страж не желал. “Ты действительно не понимаешь серьезности своих слов, – ученый чуть осел в плечах, а голос слышимо осип, – будь я не бетой, а альфой с беспорядком в голове, то действительно легко бы испортил тебе жизнь этим. Это очень важно”.

– Потому я говорю это тебе, а не альфе с беспорядком в голове, – Тигнари слегка щипнули за нос, стараясь привести в чувства, – я не собираюсь тебя принуждать, это абсолютно необязательная часть в отношениях, просто помни одно, – Сайно приподнял подбородок лесного стража, неотрывно глядя в беспокойный взгляд. Слабо улыбнулся, не имея надежды, что с ним разделят эту эмоцию, – мне все равно на общественные установки и “неправильность” наших отношений: и я готов их сделать официальными, прекратив их скрывать. Ты видишь в метке только пагубные вещи, однако она сделает нам обоим проще: как например, я перестану полностью реагировать на чужие феромоны, а тебе после этого было бы проще ко мне относиться. Вероятно, ты перестал бы использовать слово “альфа” в сравнении с собой, когда речь идет обо мне, занижая собственную важность.

Ученый постарался скрыть смущенную улыбку, но это оказалось невозможным: махаматра находился слишком близко и, безусловно, все видел, уж тем более то, как его слова в некоторой степени тронули тонкую струну чужой души, поддев именно в той болезненной части, которая часто скрывалась между реплик. Взгляд Сайно смягчился: все-таки наблюдение за тем, как с плеч лесного стража, благодаря ему, словно падал тяжелый тревожный вес сомнений, грело что-то в груди; да и фенек слишком ласково терся щекой о ладонь матры – настолько дорог сердцу был этот вид.

“Спасибо, – нежная благодарность, что легким поцелуем опечатали на мягких губах, – это действительно очень важно для меня, и я безмерно счастлив, что ты согласился разделить жару со мной. Не дави на себя с решением – у нас еще много времени”.

“Альфы и омеги очень восприимчивы к феромонам, потому они обладают определенным неповторимым ароматом. Феромон может быть как быть очевидно проявлен (сильный), так и не очевидно (слабый) – это зависит от индивидуального строения организма, а также может быть наследственной чертой (неразборчивая пометка на полях): это пока что только на уровне “вероятно”, законченных исследований на данную тему не обнаружил: большинство бросили на гипотезе.

Касающееся данной темы: метка позволяет омеге устранить чувствительность к чужим феромонам, она реагирует исключительно на своего партнера. Если метку поставила бета, то у омеги чувствительность также пропадает, практиковать “переметку” – опасно и не требуется! Редко, но практикуется и метка альф или бет (чаще, если в паре с альфой) – скорее имеет эмоциональную важность, нежели практическую, и скорее это явление, только появляющееся в обществе о равноценности испытываемых практик у партнеров. Противопоказаний не обнаружено.

Оба пола перед созданием пары (пометки) имеют некоторое обыкновение окружать себя запахом своего партнера (например, вещи личного пользования как платок, украшения или небольшие аксессуары): это несет в себе успокаивающий эффект и ощущение безопасности, пока партнер вне досягаемости. Выдвигаю гипотезу (не собственного авторства): похожее поведение может распространяться также на “нетрадиционные” пары. 

Каждый человек обладает собственным (зачастую, индивидуальным) запахом, в зависимости от рода его деятельности – предполагается, что данный запах может послужить заменой феромона для омеги/альфы и также удовлетворить (или подавить) острую необходимость в безопасности".

◇

Тигнари мог сказать одно: пособия, в которых он чаще всего сомневался, оказывается, не лгали. Несмотря на то, что Сайно не демонстрировал признаков жары, его поведение было чрезмерно нехарактерным для него, как например нежелание расставаться с лесным стражем физически, потому ученому пришлось коротать время за исследованиями, наблюдая, как махаматра спал на нем, опершись всем телом, пока сидел на коленях. Поначалу это казалось безумно смущающим и относительно неудобным, однако чувствовать равномерное и глубокое дыхание на себе и тепло в обычно неподходящей для этого ситуации – нежило сердце. В редкие моменты юноша мог проснуться, чуть растерянно глядя по сторонам, оглядываясь, но все равно видел перед собой заботливый взгляд яшмового цвета, и в благодарность лениво прижимался губами к губам на секунды, чтобы позже вновь положить голову на плечо и задремать. Лесной страж старался случайно его не будить: все же помнил, что матра был весьма уставший из-за сильной нагрузки в последние несколько дней, если не считать обычное расписание.

Чуть реже Сайно прижимался ближе, а ныне закинул руки на плечи в объятии, вновь прикрывая глаза – Тигнари слышал, как у другого сбилось дыхание, но махаматра продолжал имитировать отдых. Лесной страж озадаченно осматривал силуэт человека на нем, замечая, как он едва дрожит, и сам теперь застыл, без возможности сконцентрироваться на письме (хотя, если бы был совсем с собой искренним, то признал: ранее также не мог сосредоточиться, каждое мгновение, пребывая в задумчивости, осматривал Сайно, стараясь взять себя в руки от захлестывающего его волнения). Ученый слишком аккуратно и хрупко гладил махаматру по спине, стараясь успокоить, хоть и понимал, что это не требуется, и пользы, в принципе, не принесет – вероятно, это действие было для самого себя, подкармливающее волнительную мысль о том, что сейчас сделать что-либо не в силах.

– Ты не спишь, – очередная констатация некоторого наблюдения, в ответ, подобно в подтверждение, на который послышался дрожащий выдох в доступно обнаженный для матры кадык. Тигнари продолжал обнимать юношу, прислушиваясь к его сбитому сердцебиению и дыханию, хотя не мог скрыть и собственной растерянности в дрожащих движениях; по крайней мере находил нечто забавное в том, что по ощущению и анализу действий, Сайно волновался не меньше него. Лесной страж поцеловал его в висок, чуть потершись носом о разгоряченную кожу, – если смущаешься, то не отвечай, но по появлению каких-либо желаний или просьб – говори об этом сразу, я сделаю все в меру своих возможностей, договорились?

Сайно с трудом кивнул головой, сглотнув скопившийся болезненный ком в горле, да прикрыл глаза, осознав, как его подняли на руки и перенесли на кровать с непонятной ему изнеженностью. Лесной страж гладил махаматру по щеке, щепетильно обдумывая следующие действия, замечая, как тот ластился к ладони – ученый мягко улыбнулся да слегка прищурился, припоминая чужие слова.

“А прошел ли этап отбора… да и характерные действия, значит, – Тигнари прижал уши к голове, ощущая, как у него медленно-верно вскипает голова от сумбурности и хаотичности событий, ранее слишком привыкший к постепенному решению приходящих к нему проблем; продолжал про себя размышлять, не переставая осматривать Сайно под ним, – может, я спешу? Но он не отвечает, и, очевидно, дезориентирован, что нормально в первую жару, а значит я вовремя. Или и вправду рано?”

Матра видел, как ученый над ним колебался и не двигался, а когда хотел что-то сделать, то одергивал руку и прижимал уши к голове – пусть спустя время они вновь поднимались для того, чтобы услышать все звуки, производимые Сайно. Юноша, чувствуемо болезненно, схватил лесного стража за запястье, положив его ладонь на пояс шорт, пока другую свою руку уложил на затылок, опуская к себе: требовательно сомкнул губы на чужих, сцеловывая вздохи неожиданности от внезапной инициативы со стороны махаматры.

Тигнари смущался – что багрел по плечи – тихих вздохов, издаваемых Сайно, и влажных звуков поцелуев, но отрицать осязаемое на коже покалывающее тепло не смел: иначе, он себе неподконтролируемо исследовал напряженное разогретое тело, шурша мешающими свободными одеяниями, однако вариант оторваться, ради снятия одежд, от вспухших горячих – и вожделенных – губ исключал. Опасался поспешить; и слишком неторопливым не позволял себе быть.

И все же верх был отброшен куда-то в сторону; спустя секунды, что по ощущению длились вечность, нижнее одеяние оказалось в том же месте. “Постарайся следить за дыханием, – Сайно с трудом раскрыл веки, посмотрев на встревоженный яшмовый цвет, по-иному сверкающий в легком полумраке этой части помещения, – я тоже буду, и если замечу, что ты задыхаешься, то остановлюсь”.

И несмотря на отсутствие прямого ответа, Тигнари тихо усмехнулся, услаждаясь представленным пред ним видом, разводя ноги махаматры и удобно устраиваясь меж ними.

У матры кружилась голова от всех испытываемых ощущений и накрывшего его жара, и комкать простыни в кулаках для заземления не помогало: не пока горячий язык ласкал чувствительную подрагивающую грудь, а длинные пальцы слишком аккуратно растягивали, но настолько недостаточно и неутолимо, что дышать становилось болезненно. “Прости, – фенек приподнялся, шептал прямо над ухом, а пока думал над дальнейшими словами – покусывал и посасывал мочку, дразняще примурлыкивая, – но без подготовки не обойтись, потерпи немного”. Сайно прикрыл веки и прижался разгоряченной щекой к подушке, прикусив губу; лесной страж поцеловал того в лоб, заметно ускорив темп проникновения пальцев, вырвав из дрожащего дыхания еще несколько хрупких стонов, ласкающих слух.

Чего Тигнари не ожидал, так это то, что его крепко обхватят за шею, приближая к себе, да настолько крепко, что сложно двинуться в сторону – и ведь не отпускал, лишь всхлипывал в плечо и продолжал подрагивать. Чуть высокие мягкие уши волнительно повисли, как резко возбужденно дернулись; Сайно впился ногтями в лопатки лесного стража, сдерживаясь. Ученый ухмыльнулся: слегка посасывая распухшую нижнюю губу матры, остановился в ритмичных толчках, согнув пальцы – если правильно помнил место – человек под ним звонко взныл, выгнувшись в спине, и теперь Тигнари наслаждался соприкосновением чужой груди и своей, ощущая на себе, через ткань, твердость подпухших от ранних укусов-поцелуев сосков. Пара слегка быстрых ласканий сладкого пучка нервов – за что, можно сказать, даже в награду, было украдено несколько сладостных стонов, и било мелкой дрожью от осязаемых волн наслаждения – и пальцы покинули ослабевшее от пронизывающего, и все еще недостаточного, удовольствия тело да были вытерты насухо о простыни. 

Лесной страж провел большим пальцем по багровым от укусов губам, вытирая следы едва стекающей слюны. Этот аккуратный жест позволил махаматре расслабиться – теперь, когда хватка на плечах ученого ослабла, он и сам мог раздеться. “Слишком горячий, – стянув толстовку, проворчал себе под нос Тигнари, почти неслышно для другого, – даже беспокоит. Надо будет перепроверить, нормально ли это”.

– Сайно? – ученый вновь провел ладонью по щеке, ожидая любой реакции на обращение к нему, но кроме установления зрительного контакта ничего не вычаял; не понимал, можно ли было считать этот безотрывный томный алый взгляд на нем как внятие его словам, – можешь положить ладонь на мою, как в подтверждение, что чувствуешь себя нормально и мне следует продолжить?

Махаматра слабо улыбнулся и положил ладонь на чужую, потирая пальцем внешнюю сторону кисти, и как в нежную признательность его кротко-ленно поцеловали, аккуратно сминая покалывающие болью губы. Мягкий, но живущий своей жизнью, хвост щекотал гибкие бока, пока его владелец притягивал другого к себе еще ближе, углубляя ставший нежданно жадным поцелуй. Свободная рука легко провела извилистую линию от груди до низа живота, едва сдавливая пальцами пульсирующую эрекцию в основании. Сайно нескромно стенался в чужие губы, слегка двигаясь бедрами навстречу медлительным и дразнящим толчкам.

Тихо-хрупкие выдыхания имени лесного стража, несомненно, привлекли внимание, и стоило ученому взглянуть на вздрагивающего под ним матру, как тот с заиканием в рваном дыхании кончил, от неловкости отвернувшись, смущаясь наблюдения за собой – умильным жестом Тигнари потерся носом о щеку, задорно в нее примурлыкивая.

И стоило наконец волнению отойти на сторонний план, как ученый обнаружил, что все еще может различать феромоны омеги, и замер, ощущая легкий сладковатый аромат, такой знакомый и привычный, согревающий от вдыхания легкие; продолжал носом треться о кожу, чуть ее выцеловывая да покусывая, словно ожидал, что благодаря этому сласть окажется на языке.

В нем пробудилось желание вновь изучить расслабленное и обмякшее тело, не оставить без внимания ни одной его части, каждую влажно и требовательно-жадно расцеловав – но решил оставить это на другое, более подходящее время; махаматра уж всем видом выражал требовательность к продолжению, обвив ослабевшими ногами талию лесного стража и приближая к себе. Мягкое “извини” прямо над ухом, перед тем, как ученый провел ладонью от всегда соблазняющего его бедра до колена, и только после медленно вошел. Отсутствие ярко выраженной сторонней реакции на проникновение говорило одно: Тигнари чуть переборщил с ласками, и только приглушенно хлопнув бедрами о чужие, услышал блаженный протяжный стон.

Лесной страж разжал чужой кулак, обхвативший простыни, переплетая пальцы со своими, не сбавляя размеренного темпа толчков – выкрадывал из неравномерно вздымающейся груди сипы и рваные хныканья на вдохе. С каждой секундой наблюдения за матрой, Тигнари обнаруживал, что тот робел смотреть на него: отвернулся, держа кисть у рта – в кровь ее кусая от резкого проникновения, старательно сдерживаясь в голосе – и жмурился, слыша очередное предательски громкое хлюпанье; в груди болезненно скручивался узел от ощущения стекающей излишней теплой смазки по внутренней части бедер. 

Ученый чуть покачал головой и схватил Сайно за запястье. “Прекращай сдерживаться, – шепот на фоне звонких шлепков кожи о кожу звучал по-особенному, покоряюще, что в низу живота от услышанного пульсировал жар; лесной страж демонстративно поднес чужую руку к губам, посасывая укус и лаская языком зудящую от боли кожу, – сейчас нет ни одного основания для причинения себе боли в пользу сдерживания. Расслабься, я рядом". Махаматру вновь целовали: жарко, пылко да порывисто, не давая момента глубоко вдохнуть, только лишь на секунды перевести дух – размыкали губы и собственнически проникали в рот, наслаждаясь мычанием в тот же ритм заданных уж чуть быстрых толчков. Держать глаза открытыми стало серьезным испытанием, в котором он бесстыдно проиграл.

А Тигнари продолжал рвано мурлыкать в шею, шепча слова похвалы почти в кадык, стоило лишь Сайно повторно кончить от беспричинной напористости со стороны другого. Прислушаться к совету ранее – тяжело, однако по причине теперь сбитого темпа проникновения, в погоне за собственным удовлетворением, махаматра не мог сдерживать звонких гортанных стонов, изредка напоминающих рычание прямо из груди, совместно с мольбами об ускорении и глубине погружения в него в дрожащем, хриплом дыхании; лесной страж ведь прислушивался: приподнимал чужие бедра выше да входил грубее и удивительно глубже под новым углом, дразня в очередной раз сладкий пучок нервов – очередной раз заставляя матру мелко вздрогнуть и выгнуться в спине.

Ногти впились в костяшки чужой кисти, сжимая ее до побеления и хруста под тихое шипение от резкой, едва приземляющей, боли – со стороны обоих. Махаматре не хватало сил раскрыть век, только прислушивался и осязал: шумные выдохи – отсюда и горячее дыхание в кожу – в шею с редкими причмокиваниями, словно ученый все еще не насытился сластью, что чувствовал на корне языка от резкого вдыхания – от факта этого жеста он чувствовал разливающееся сердечное тепло по всему телу, тяжелым румянцем опечатанное на доступных для этого местах, от щек до широких, плавной линией огибающих, плеч. Сайно на момент возможности задумался, что никогда не был так сильно удивлен воздействию его феромонов на бету, как сейчас, – а воздействовали ли, иль это просто очередное, необычно-страстное стремление лесного стража принести удовлетворение своему партнеру, игнорируя теоретическую невозможность из-за природной несочетаемости – если б его крепко не держали за обе руки, приковывая к поверхности, то он мог бы ласково гладить того по затылку в безмолвной благодарности за внимательность и заботу о чем-то столь необязательном по отношению к нему.

Ученый осязал тяжелую пульсацию более нетронутого члена на своем животу, да и потому, как махаматра – с уж нескромным задыхающимся полукриком, от которого слегка звенело в ушах – сжимал его собственный от очередного грубого толчка, мог догадаться, что тот вновь близок. Он чувствовал в каждом соприкосновении чужую усталость и сонливость, предполагал, что стоит им закончить, как тот уснет прямо у него на руках –  и это даже будет удивительно последовательным.

С вибрирующим гортанным шипением в чужое плечо, ученый пришел первым, резко прижав уши к голове; потер подушечкой пальца щель чужой эрекции, поцелуем заглушая срывающиеся с губ колеблющиеся стенания, замечая, как бесстыдно ему подмахивали бедрами, стараясь нагнать столь близкую разрядку. Растянуть наслаждение сладкими всхлипами махаматры не удалось, хрипло – ввиду напряжения голоса – тот кончил, испачкав их животы, но по неосознанной им причине заполучивший бережный поцелуй в висок. Сайно, пытающийся перевести дух, почувствовал, как его бережно повернули на бок и прижали к себе, легко проводя ладонью по всей длине позвоночника.

– Постарайся не уснуть, – шепот в макушку, махаматра ощущал приятное тепло от сбитого дыхания в его спутанные локоны, – но если совсем не можешь продолжать бодрствовать, то ничего страшного, я сам все сделаю.

Сайно был озадачен; почувствовал, что лесной страж отстранился, поднимаясь с постели да накидывая на себя какие-то одеяния, шуршал бумагами, небрежно, судя по звуку чего-то упавшего со стола – протяжный тяжелый вздох и тихое постукивание хвоста о ножки стула выдавали стороннюю не меньшую усталость. “Так и знал, – махаматра повернулся, положив теплую ладонь себе на лоб, чуть прикрыв веки. Ученый заметил краем глаза движение и обернулся, сминая в руках записи, – тогда мне придется об этом позаботиться тоже”.

Махаматра изогнул бровью, немо задавая очевидный вопрос – а Тигнари лишь слабо качал головой да подрагивал в хвосте, нервно бросая взгляд по разные части хижины, лишь напоследок остановившись на Сайно, точнее, на уже спокойно вздымающейся груди. Его аккуратно подхватили на руки – по-прежнему удивлялся физической силе лесного стража, раз даже с очевидной усталостью в движениях мог пренебрегать этим. “Я удивлен, что ты все еще в сознании, – неожиданно начал ученый, мерно покачивая хвостом за своей спиной, – сам ведь упоминал, что обычно рассудок отключается на несколько дней, но судя по твоему безмолвному внятию моих речей, могу подтвердить факт того, что с тобой этого не произошло. У меня есть пара гипотез, однако пока не буду их озвучивать”.

Теперь Сайно понял, что Тигнари подразумевал под просьбой временно не засыпать: махаматру спокойно поцеловали в лоб, попросив просто подождать, пока ученый отошел в основную часть хижины за чистой одеждой. Юноша еле слышно фыркнул, опускаясь в ранее налитую теплую воду, которую даже не ощущал на своей побагровевшей коже, лишь некоторые слабые укусы едва неприятно зудели, достаточно легко для игнорирования. Да и лесной страж не заставил себя чрезмерно долго ждать, почему-то у него было приподнятое настроение, заметно передававшееся его партнеру.

– Все хорошо? – Тигнари погрузился в теплую воду, прижавшись всем телом к махаматре, рассматривая томный алый взгляд без намека на определенную эмоцию; Сайно чуть прокашлялся и промычал в знак согласия, прикрывая глаза и откидываясь спиной на чужую грудь, позволяя себе отдохнуть – лесной страж скрепил пальцы замком на животу махаматры, не допуская его скольжения в воду с головой, – я оставил на столе лекарство, так что выпей его перед тем, как уснуть.

Махаматра внимал тихим всплескам воды из-за предательски неугомонного пушистого хвоста и осязал аккуратно-заботливые движения рук по его уж потерявшему чувствительность телу, не раскрывая век. Тигнари, по совокупности воспринимаемых признаков, почти светился от счастья, и, если сравнивать изменение с чрезмерно взволнованного в самом начале до нынешнего, его можно было даже не узнать; стерев капли со лба, Сайно быстро поцеловали в висок, стараясь насухо вытереть полотенцем ныне влажные волосы.

Ученый, быть может, и проявлял свою легкую игривость, причиной которого, чаще всего, было нахождение удовольствия из-за заботы о любимом человеке, ныне находящимся в крайней степени уязвимости – однако был глубоко погружен в свои мысли и анализ произошедшего. Он находил свои причины для беспокойства: и те, что оправдались ранними переживаниями, и те, что могут появиться позже. Тигнари прижал махаматру к себе ближе, вырвав у другого из груди неожиданный вздох – Сайно лишь положил свои ладони на чужие, вновь покоящиеся на животу, и фенеку хватило этого действия, чтобы отбросить мысли о неуверенности в себе: благодарно оставлял короткие поцелуи на загривке, продолжая вилять хвостом, что даже вода выплескивалась. Он не хотел отпускать из объятий человека, но понимал, что продолжительное нахождение в теплой воде с температурой потом еще неблагоприятно скажется; хотел остаться в этой доверительной атмосфере еще пару секунд перед тем, как вновь погрузиться в размышления.

– Сам дойдешь? – лесной страж резко повернулся, не отрывая взгляда от силуэта махаматры – очередной утвердительный ответ легким кивком головы – да со спокойствием выдохнул, заметив, что движения другого, пусть и были медленными, но стали намного тверже, – чистая одежда рядом с тобой, я присоединюсь к тебе через время, так что попробуй уснуть без меня, и про лекарство не забудь.

Сайно немо внимал словам, бесцеремонно подхватил в руки толстовку Тигнари – которую лесной страж ранее днем носил – и надел на себя, тихо выходя из помещения. Ученый краем глаза, слишком поздно, заметил свою одежду на другом и позвал махаматру назад, однако ответа – даже звука, кроме шуршания простыней – не получил; спустя мгновения осознания фенек вспыхнул багровым и приложил ладонь ко рту, остолбенев на момент – даже хвост держался прямо и неподвижно.

Пушистый хвост подрагивал, плеская вокруг себя слегка охладевшую воду, пока лесной страж прятал теплое лицо в ладонях, неспособный к здравому размышлению над ситуацией. “Это и есть глупая повадка или я себе выдумываю?”, – первая мелькнувшая мысль после взятия паузы на осмысление, Тигнари метал взгляд по сторонам, все еще останавливаясь на оставленном комплекте сухой одежды, что подготовил для Сайно, вновь смущенно отворачиваясь. Он не понимал, почему настолько ярко отреагировал на, похожее на недоразумение, невнимательность со стороны другого, авось даже виной была чрезмерная сонливость – но в груди приятно клубилось тепло от возможности восприятия махаматрой лесного стража как нечто ему безопасное и успокаивающее; не то, чтобы он этого не знал, Сайно словесно это подтверждал не единожды, однако тут речь уж шла о чем-то интуитивном и неосознанном, стоящее выше любых обещаний.

Ученый пару раз глухо фыркнул, наблюдая, как полотенце соскальзывает с его макушки: он бы, может, и мог насухо вытереть волосы, но не нашел в себе сил это сделать, да и, к некоторому сожалению, делается это не так и просто – вот и проще было его закинуть меж ушей и ждать, когда впитает влагу, коротая время за ведением записей. Тигнари старался меньше шуршать бумагой, иногда кося в сторону кровати взгляд, а после мгновений наблюдения скрывал появившуюся улыбку ладонью, заставляя себя верить в вид того, что он, вообще-то, занят.

"Несмотря на рецессивные признаки, в жару проявляются базовые поведенческие особенности и симптоматика", – фенек хлопнул ушами, перечеркнув несколько предложений чернилами в пособии, из которой брал информацию, вложив между страниц свои записи. Ученый коснулся пером края носа, задумчиво смотря на горящую свечу; перевел взгляд на строки с упоминанием отношений с бетами в этой же книжке и горестно вздохнул, вычитав словосочетание "данные собираются". Тигнари достал еще пару бумаг.

"Отсутствие феромонов у одного из партнеров во время полового акта не сказалось на получаемом опыте, однако нет уверенности в равноценности практик с альфой и бетой, с некоторой вероятностью, очевидные признаки могут проявиться позже. (Подписано мелким шрифтом): надеюсь, не симптомы болезней или спазмы, иначе это будет проблемой.

Также, отсутствие феромонов заменилось окружением омегой запаха партнера-беты в вещах частого пользования – пример, одежда. (Подписано чуть замысловатым почерком, сложным для распознания): эту гипотезу выдвигал Сайно, и она подтвердилась. Если похожее поведение проявится вновь, сделаю дополнительную пометку.

(Помечено маленькими буквами на краю листа): речь идет о рецессивном омеге во время жары, данные о доминантном омеге будут кардинально различны".

"Ха-а, я точно что-то не записал", – ученый снова перевел взгляд на спящего человека, пытаясь припомнить собственные суждения; глупое действие махаматры совсем сбило лесного стража с выстроенной цепочки размышлений, и ощущение потерянного звена его не покидало. Тигнари убрал личные записи и задул свечу, уставше-сладко потянувшись – не сводил глаз с Сайно, тихо сопящего в чистой постели, укрывшегося одеялом под нос да прижав к нему руки, сипло выдыхая в темную ткань одежды. Лесной страж некоторое лишнее время наблюдал со стороны, услаждаясь представленной перед ним сценой, счастливо виляя хвостом за спиной, даже по первости не желая вмешиваться, подумывая об отдыхе в другом месте, однако счел это неправильным жестом по отношению к махаматре, все еще пребывающего в жаре, слишком требовательного до внимания партнера. 

Окутанный не меньшей усталостью, ученый присоединился к Сайно, по началу боявшийся даже притронуться к другому; от ощущения чужого дыхания на себе, махаматра сонно приоткрыл веки, расплывчато смотря на человека перед собой, стараясь на нем сфокусироваться. Тигнари осязал, как на его плечи закинули руки, пробегая пальцами по выпирающему позвоночнику, да притиснувшись особенно близко, а как губы обхватили чужие в медленном, дремотном поцелуе – совсем заалел, даже не заметив, как его запястье обхватили, просунув ладонь под толстовку и уложив прямо на груди: осознал это, как почувствовал на себе чужое, учащенное сердцебиение, особенно покрывшись мурашками от этого ощущения. "Слишком требовательны до телесного контакта, невзирая на рецессивность", – вспомнил фенек последний тезис, что ранее ощущался забытым, но подняться для его записи уже не имел желания: он не хотел ни отрываться от плюшевых губ махаматры, ни убирать ладони с невинно вздымающейся груди; лишь закинул тяжелый хвост на чужой бок, умиляясь тому, как для него повинно-гостеприимно приоткрыли рот, чуть высунув язык. Тигнари надеялся на две вещи: что они смогут отдохнуть, как только насладятся прикосновениями друг друга (лесной страж усмехнулся, ведь это ему напоминало первые месяцы начала отношений, когда они не могли насытиться поцелуями), и что температура другого понизится после качественного отдыха и окружающего Сайно тепла. Ученый пообещал себе, что если махаматра качественно не отдохнет к следующему утру, то точно что-то предпримет.

◆

Дрожание неспроста в краях ушей начинало раздражать: фенек, не открывая век, провел ладонью рядом с собой, но никого не обнаружил. Ученый облокотился и с трудом посмотрел по сторонам, наконец, избавившись от тяжести сна, застилающей глаза. Лишь спустя время посмотрел вниз и спокойно выдохнул, обнаружив едва выглядывающую из-под одеяла седую макушку. Тигнари опустил ладонь, чуть приподняв лохматую челку, коснувшись лба с целью проверить нынешнюю температуру, однако столкнулся с тем, что человек резко дернулся от его прикосновения – лесной страж кругообразно повел ушами и хлопнул хвостом по чужому боку, что даже одеяло на момент встрепенулось.

Дальнейшей реакции не последовало: ученый все еще слышал тяжелое сиплое дыхание, с очевидно приглушенными стонами, в его плечо и ощущение легкой дрожи на нем же. Тигнари моментально поднялся, осознав серьезность происходящего (по крайней мере, он прогнозировал нечто похожее, быть может поэтому у него возникло это тягуче-мерзкое тревожное чувство в груди?). Будучи все еще сонным, он некоторое время думал над разными вариантами возможных действий, но отбросил каждый из них – схватил другого за руку и перевернул на спину да сам повис над махаматрой, сквозь полуприкрытые веки осматривая человека. Он знал, что тот не спал, и был из-за этого в некоторой степени раздражен.

“Прости, что разбудил”, – шепотом пролепетал Сайно, ощущая прохладу чужой ладони на своем лбу. 

Тигнари энергично качал хвостом из стороны в сторону, не меняясь в выражении лица, однако по его взгляду легко читалось раздосадованность и обида, – я же просил тебя говорить мне обо всем, что тебе требуется, сразу же, в любое время, почему ты молчал?

Махаматра проморгался, делая вид, что не понимает смысла слов ученого, но как только рука коснулась живота, бережно вдавливая в него, Сайно издал болезненный стон, осознавая: даже без объяснения тот прекрасно все смекнул. Тигнари мягко прильнул к чужим губам, пока продолжал касаться кожи сквозь плотную ткань толстовки, изучая реакцию и наблюдая, как человек под ним, наконец, немного расслаблялся в мышцах. 

“Настолько бывает больно?”, – лесной страж мысленно хмыкнул про себя, подчеркивая этот вывод где-то в подкорке. Фенек прикрыл глаза и ласкал пальцами коленные чашечки, поглаживая их круговыми движениями, однако как раздвинул чужие ноги для себя, встретил неожиданное сопротивление с тихим мычанием в губы – он моментально отстранился, слизнув тонкую нить слюны между ними.

– Боль вызвана перевозбуждением, которое ты испытываешь из-за неудовлетворенности по моей вине, – начал Тигнари, цитируя в точности слова из пособия, все еще на близком расстоянии от лица махаматры – так, что появившийся румянец ощущался на чужих скулах – и неотрывно глядя тому в глаза, – я, конечно, могу принести компресс, но он поможет с низкой вероятностью, и по итогу ты не уснешь из-за испытываемых спазмов. Пока все, что в моих силах – это немного убавить твое возбуждение до, хотя бы, уменьшения боли, и будем поутру думать, как рационально поступить дальше.

Ученый продолжал поглаживать поверхность живота, не торопя другого с ответом – хоть и знал, что проблема не в желании, а в ощущении неловкости, судя по залитым алым щекам и шее. Пусть и сам не прогнозировал похожего, но, по крайней мере, в отличии от недавней нерасторопности и несмелости, сейчас имел план действий и даже некоторые возможные иные пути решения. Тигнари опустил голову, уткнувшись носом в чужую грудь: от понимания того, что подходит ко всему этому со слишком расчетной стороны у него звонко гудело в ушах.

– Хорошо, – махаматра продолжал говорить скромным шепотом, смиренно расслабился под руками Тигнари, демонстративно переведя ровное дыхание. Лесной страж усмехнулся от череды странно-неловких действий другого и любовно и влажно выцеловывал теплые щеки. 

Коснувшись края толстовки, почувствовал: его руку крепко схватили, не позволив ею двигать, а сам Сайно не спускал с ученого изумленного, пустого взгляда. “Только не снимай, – сквозь сомкнутые губы умолял тише шепота он, еще крепче, до болезненного писка, сжимая чужое запястье, – не надо, не снимай ее, пожалуйста”. Ученый замер, сбившись с мысли, пытаясь ее найти скользящим движением по одетому торсу другого – лишь редкие хаотичные подергивания хвоста выдавали очевидную нерешительность. Махаматра стыдливо прикрыл лицо рукавом, скрывая ярко выраженный румянец на щеках; Тигнари вновь услышал слишком знакомый аромат феромона, которого, по неочевидным причинам, было, кажется, намного больше, чем в прошлый раз, и теперь в его голове что-то сошлось.

Тигнари быстро поцеловал другого в лоб, перейдя на ту же комфортную другому громкость голоса: “По крайней мере, позволь мне ее приподнять”. Сайно одобрительно кивнул и позволил лесному стражу задрать толстовку до груди (не снимал! Фенек пытался скрыть накрывшее его смущение из-за подтверждения гипотезы о восприятии махаматрой его как полноценного партнера). В нежную благодарность за содействие он выцеловывал плоский живот, не оставляя ни одной крошечной части без особого внимания.

Задорно ласкал хвостом соблазнительные обнаженные бока, наблюдая снизу вверх за спокойным выражением лица махаматры: особенно ему нравился этот сонный, расфокусированный полуприкрытый взгляд. Тот, похоже, и не заметил, как Тигнари слишком быстро с живота начал оставлять поцелуи на внутренней части бедер, аккуратно их поглаживая и трясь щекой о бархатистую кожу, и лишь игривый собственнический укус стал элементом неожиданности, из-за которого расслабившийся Сайно невольно откровенно громко простонал, моментально закрыв рот ладонями.

– Нет-нет, так не пойдет. Тебе следует расслабиться и сосредоточиться на ощущениях, а не сдерживании, – фенек взял чужие руки в свои и положил их на собственную голову, по бокам, продолжая немо подбадривать обожающей улыбкой. Тигнари замурлыкал от ощущения массирования у корня ушей, прикрывая глаза и расслабляясь в чужих объятиях, не прекращая удовлетворенно вилять хвостом – такие моменты интимной ласки нежили сердце даже во время поглощающей страсти. Лесной страж продолжил с легкой хрипотцой, шепча все еще с тихим гортанным мурлыканьем, – я хочу слышать, что ты получаешь удовольствие.

Сайно был все еще, несомненно, смущен, однако по кроткому разведению ног – еще шире, чем изначально сделал ученый – он почувствовал чужое нетерпение; Тигнари ощущал, как под ним тело мелко тряслось, а выражение лица стало слегка болезненным. Ученый облизнул губы и вобрал в легкие воздуха, перед тем, как ласково коснуться краем языка дрожащей головки, обведя края да слизывая выступивший предэякулят, сомкнув на ней губы, жадно целуя.

Махаматра вздрогнул, вцепившись в темные локоны, потянув их на себя от неожиданности. От ощущения горячих, влажных губ на собственном нуждающемся в стимуляции члене, у него рвалось дыхание от сдерживаемых стонов. Тигнари не торопился и пристально следил за реакцией, а как ощущал, что Сайно болезненно вздрагивал – отстранялся, успокаивающе поглаживая ладонями угловатые бока. Махаматра уж мантрой повторял молитву взять глубже, не прекращая распутно-хрупко, со стонами, выкрикивать имя партнера, едва, но демонстративно оказывая давление на голову другого; после нескольких дразнящих подходов, лесной страж медленно вобрал чрезмерно пульсирующую на его языке плоть, и это стало крайностью, доводящей до столь раннего оргазма. Ученый продолжал медленные движения рук по бьющемуся в дрожи телу, более не двигаясь, выжидая, когда человек придет в себя, претерпевая щекочущее ощущение стекающей спермы и слюны с губ до подбородка, да стараясь не концентрироваться на легком звоне в ушах от раннего хриплого выкрика его имени. 

Он знал, что сейчас Сайно был особенно чувствителен, и стоило тому выровнять дыхание, сипо выдыхая разгоряченный воздух, как фенек игриво поцеловал головку члена и взял глубже слишком рано и неожиданно с тихим, дразнящим липким звуком – махаматра совсем сорвался, ощутив накрывшее его влажное тепло, бесстыдно стеная и прогибаясь в спине от повторной нахлынувшей волны острого удовольствия.

Лесной страж не уменьшал издаваемых хлюпающих звуков, лишь иначе: специально мычал и подмурлыкивал от притворного удовлетворения, ощущая, как от его действий эрекция пульсировала у него в горле. Подаваясь головой вверх и вниз, положил уже сравнительно теплую ладонь на бок, вдавливая и массируя большим пальцем низ живота – и сам чувствовал на своем затылке слабое давление ближе к бедрам, дрожащее и немощное, что от подавленного смеха приятно тянулся узел под желудком.

Тигнари отпрянул, проводя краем языка по щели, слизывая выступивший обильный предэякулят, снизу вверх засматриваясь за томными вздохами, издаваемыми махаматрой, сквозь неожиданные проступившие слезы – уж точно не от грусти. Ученый ухмыльнулся и вобрал член в рот, не прекращая наглого, развязного наблюдения. Он знал, что не встретит этого в ответ: его поведение было нарочито беззастенчивым, и осознавал, что это работает – стоит лишь взглянуть на растерянного Сайно, все еще послушно держащего ладони на чужой голове, слабо подавая ей движения, как кусочки пазла в момент собираются воедино.

Лесной страж не различал в чужом мычании связных слов; но по частым, хриплым всхлипам и ощутимому на припухших губах пульсированию делал свой, определенный вывод: от очередного резкого толчка кое-кто мучительно вздрогнул, чуть закинув голову от стыда, однако тише становится не планировал – ну точно не после неожиданного, рваного полувыкрика имени лесного стража с явно болезненной хваткой на его волосах. Обычно бархатная кожа махаматры покрылась мурашками от ощущения столь близкой разрядки, что он был вынужден сбито, вне взятого изначального такта толчков, подмахивать бедрами навстречу с бесконечно повторяющимся именем Тигнари на устах, рваное и сбитое из-за срывающихся с языка похотливо громких рыданий и стонов, закатив от пробежавшего импульса по позвоночнику глаза, моментально кончив с дрожью, пробившее широкие бедра.

Ученый с тихим влажным хлопком отстранился и приподнялся, убирая забравшиеся в глаза локоны, а все, что видел махаматра – это стекающую с краев раздраженно-алых губ слюну, смешанную с его спермой – лесной страж бесцеремонно стер влагу с лица тыльной стороной кисти, на момент прикрывая глаза в попытке восстановить дыхание. Сел на уровень с Сайно, нежно-ласково утирая слезы, стекающие с щек, не скрывая обожающей улыбки; ладоней с лица не опускал, боясь, что от получаемой заботы матра пристыженно отвернется, когда так хотелось прямо сейчас смотреть ему в глаза и ни о чем не думать.

– Мы не закончили, – Сайно замер, разглядывая выражение лица напротив; фенек лишь лукаво ухмыльнулся, закидывая чужие ноги на свою талию, бережно-любовно проводя пальцами по выпирающим костям таза. Махаматра затаил дыхание, когда почувствовал хватку на своем запястье, – тебе определенно этого не хватит, но если будет слишком много – проси остановиться.

Ученый провел ладонью по раздраженной от слез щеке, чуть твердо обведя край губ; а после потянулся за пузырьком со смазкой, оставленным специально поблизости, наблюдая боковым зрением за все более и более очевидным румянцем на шее у другого, туманно наблюдающего, как с глухим хлопком снимали пробку. Лесной страж содержимое бережно и излишне вылил на раскрытую чужую ладонь да этой же рукой аккуратно обхватил прижатые друг к другу члены, хрипло выдохнув от испытываемого прохладного ощущения. Крепко держал за запястье и двигал по всей длине, медленно, изучая стороннюю реакцию на происходящее – однако взгляд рубинового цвета был настолько нечитаемо томным, что сразу дать приближенную оценку было невозможным. "Попробуй сам", – тихий шепот над ухом вызвал вздрог, передавшийся и другому, что пришлось закусить губу и сдержать голос – тот прислушался и чуть ускорил движение, постанывая.

Тигнари безотрывно смотрел на чокер, который почему-то Сайно решил оставить с самого начала; и то, как его очертания на шее махаматры раздражали, не могло оставить лесного стража в стороне. Тонкие пальцы расстегнули податливое украшение, проведя по мягкой, слегка влажной коже затылка, вызвав у другого очередной сильный вздрог. Сайно закусил язык, прикрыв глаза, но от бережных касаний на его шее он хотел скулить и молить о метке – молчал, подаваясь вперед бедрами, чуть укрепив хватку, так, что даже Тигнари вскрикнул от ярко ощутимого потирания о его член.

"Сайно, быстрее", – махаматра оперся лбом о плечо напротив, покорно ускоряя толчки, услаждаясь повторением его имени, хрупко срывающимся с губ лесного стража. Тот зычно, нескромно стенался, подмахивая тазом в набранный такт, впившись ногтями в чужие бедра. Но Сайно остановился; от ощущения подрагивания на его собственной плоти он закатил глаза, но руку держал крепко, на одном месте – лишь дразняще проводил большим пальцем по головкам, закусывая губу от удовольствия и ощущения обильной влажности предэякулята между ними. Ученый скулил от нехватки трения для завершения, что было так близко, обхватив ладонь махаматры, пытаясь двигаться бедрами вперед – безрезультатно, тот лишь игриво вжимал палец в щель, вырывая из груди Тигнари очередной громкий всхлип. У фенека не было возможности говорить, мысли слишком запутались или их не было вовсе – но после того, как Сайно вернул прежнюю скорость толчков, фенек примкнул к чужим губам, наслаждаясь, как они заикающиеся всхлипывают в унисон, друг другу.

И даже когда оба кончили, лесной страж не прекращал развязных движений бедрами, и не отрывался от жадного, наглого поцелуя – матра скулил и дрожал на нем, слишком чувствительный, но и сам движения ладони не прекращал, пусть и сбито да резко: нечто отдельное его стимулировало, и он полагал, что виной была принесение другому удовольствия.

Боль, наконец, отступила, стоило махаматре слишком стыдливо быстро прийти вновь – лесной страж лишь сбито дышал да прижал другого к себе, осознав, что махаматра потерял точку опоры, медленно поглаживая его по спине, задорно-активно виляя хвостом за собой в ожидании, когда Сайно придет в себя. Тот лишь всхлипывал в угол шеи, а Тигнари только ощущал икоту груди на своей, успокаивающе подмурлыкивая в надежде, что это поможет. 

И стоило только чуть отстраниться от ученого, сквозь не стертые слезы рассматривая аккуратные черты бледного лица, как махаматра без предупреждения сомкнул губы на чужих – и не целовал, лишь касался, словно для заземления, крепко обхватив ладонями узкие плечи. Лесному стражу показалось, что у того, возможно, не осталось сил, потому под стать томному настроению между ними вшептывал в них слова похвалы и обожания, лаская плюшевую теплую кожу; чуждые слезы стекали по его щекам и подбородку, но он не замечал этого, сконцентрированный на учащенном сердцебиении, что так отчетливо чувствовал на своей груди. Сайно прикрыл глаза, податливо-доверительно размякнув в руках фенека, наслаждаясь вялыми поцелуями на его губах и как от этих любовных соприкосновений раз за разом по его спине пробегали мурашки.

Тепло, передаваемое другому в объятиях, говорило многое в сумме с мнимой  тишиной, прерываемой нежным шепотом, напоминающим старые слова привязанности.

Махаматра с нежеланием отдалился от губ другого, издав тихий звук (из-за которого ранее прижатые к голове уши возбужденно подскочили), опустив влажный сонный взгляд вниз.

– Мы испачкали твою толстовку, – показательно потянув край одежды на себя, прервал молчание Сайно, с легкой хрипотцой посмеявшись. 

Фенек лишь выдохнул на сдавленном смешке и поцеловал другого в щеку, приласкав другую: "Я все равно не смогу ее снять с тебя до конца жары, так что неудивительно, что она стала бы грязной"; махаматра припустил плечи от неловкости, но скомкал пальцами толстовку по краям, демонстративно натягивая ее по бедра. Тигнари уже даже не смущался, только находил что-то милое в собственническом поведении махаматры.

– Подожди немного, я уберусь и принесу пару вещей, гм? – Сайно кивнул, покорно выпуская из объятий лесного стража, наблюдая за его траекторией со стороны – продолжал держать края верхней одежды в руках, прикрывая глаза и смакуя необычную ему атмосферу и чужой, окутывающий его, запах.

Его ткнули пальцем в край носа – очевидно, слишком потерял бдительность от накрывшей усталости и чаянного удовлетворения – протянув чашу с водой, и пока он смачивал сухое горло, ощущал ловкие движения полотенца на его ногах и животу, никак не раздражающие. Сайно перевел взгляд на стол рядом, обнаружив лекарства и недавно упомянутый компресс. Тигнари поймал чужой взгляд и принялся объяснять: "Во время первой жары непомеченные омеги могут испытывать головокружение, спазмы, повышенную температуру, тошноту и прочие симптомы, потому я просто принес некоторые лекарства заранее. Надеюсь, они больше не проявятся, но если что, я сразу же отреагирую. Больше молча не терпи боль, хорошо? Я ведь мог и не проснуться".

Махаматра слабо кивнул, получив любящий поцелуй на губах. Податливо отдался в объятия лесного стража, чувствовал, как его укладывают на бок в постель, прижимая спиной к груди да укладывая компресс на низ живота, под толстовку. "Я подержу, не переживай", – упомянул ученый, ощутивший, как его руки коснулась ладонь, едва переплетающая пальцы – Сайно хмыкнул, нежась от испытываемого на коже тепла и крепкой хватки, прижимающей требуемо ближе. Тигнари лишь уркнул в ответ и поцеловал в доступный ему затылок, сонно в него уткнувшись носом – он знал, что этот мелкий вздрог махаматры был предвкушающим, понимал, что уже и сам с трудом держался от соблазна пометить любимого человека (пусть и эти мысли ему, в теории, несвойственны). Но он осознавал, что ему требуется подумать над этим вопросом еще некоторое время.

◇

– Ты уверен, что не хочешь еще отдохнуть? – Тигнари, в противоречие своим словам, обернул хвост вокруг талии другого, приближая к себе еще ближе. 

Человек за его спиной утвердительно пролепетал: "Не хочу отдыхать без тебя", прижавшись щекой к лопаткам, не отпуская фенека из (слишком) крепких объятий. Ученый не высказал и слова против – придерживаясь мнения, что пока ему не мешают, то все позволительно – продолжая быстрыми движениями нарезать грибы, чувствуя на своих руках пристальный любопытный взгляд. Сайно все еще неестественно малоразговорчив, но, подобно в уравновешивание, был чрезмерно тактильно голоден, настолько, что кажется Тигнари уже и не помнил, в какой момент за последние сутки он не ощущал на себе чужое тепло, но почему-то это ему нравилось. 

Нравились эти спокойно гуляющие пальцы на его груди, комкающие одежду, жадно цепляясь за человека, боясь вновь выпускать из хватки, что с каждым разом становилась только крепче и сильнее, слышать чужое равномерное дыхание над чувствительными ушами (из-за чего они смешно подрагивали, звеня серьгой) и услаждаться теплыми, нежными поцелуями на затылке – от которых изначально вздрагивал, все еще переживая насчет возможности того, что Сайно забудется и оставит метку, однако в последние похожие моменты даже практически не обращал на этого внимания. 

– Ты в порядке? – лесной страж остановился, услышав внезапный серьезный вопрос в свой адрес, как получилось, обернувшись – встретил этот блестящий взгляд рубинового цвета, что был обращен с неописуемым беспокойством на него.

– Ну, у меня стандартно-удовлетворительное состояние, ты меня окутываешь в объятиях, все находится под моим контролем, и я не допустил ни одной серьезной оплошности, так что могу ответить положительно? Да, в порядке, однако, что стало причиной твоей тревоги? – ученый, в некоторой степени неудачно, потерся щекой о чужую, уловив, как другой значительно расслабился после полученного ответа.

– Просто вспоминаю твои изначальные предположения о том, что может происходить, и я подумал, что, может, ты все еще беспокоишься, или я тебе досаждаю или надоедаю, все-таки, это все немного в новинку нам обоим, – махаматра оперся подбородком о плечо напротив, заприметив, как Тигнари вернулся к своему делу – и сам продолжил наблюдать за монотонными движениями, зачарованно.

– Нет, на удивление, все оказалось спокойнее и более контролируемо, чем я изначально прогнозировал, – фенек игриво поглаживал краешком хвоста чужую поясницу, пытаясь спрятать появляющуюся улыбку, – на самом деле, я хочу тщательно подумать над тем, чтобы внести это на постоянную практику, если ты не против.

Сайно затаил дыхание от услышанного, притиснувшись к другому еще ближе, – ты уверен?

– Да? Я запомню, сколько длится жара в первый раз, точно попрошу тебя прийти ко мне на время следующей, высчитаю среднюю продолжительность и посмотрю на свои возможности и силы. Я же вижу со стороны, какое удовлетворение и спокойствие тебе это приносит, – лесной страж хихикнул на последнем слове, почувствовав, как его открытую шею щекотливо зацеловывали и покусывали, едва о нее потираясь.

Махаматра с тихим, приглушенным звуком отстранился, приобняв человека перед собой за плечи, потянувшись за поцелуем, однако изумленно замер, когда к его губам прижали свеженарезанный гриб, мягко проталкивая его в приоткрытый рот. Сайно заметил, как фенек громко хмыкнул: демонстрировал озорную улыбку, нагло-резво помахивая кончиком хвоста по его спине, возвращаясь к своей деятельности. Некоторое время махаматра стоял, потрясенный, однако вновь положил голову на плечо перед собой, немотствующе нежась от удовлетворительного мурлыканья близ уха.

По началу, в некоторую отместку, Сайно возжелал слегка засмущать ученого, прокомментировав его очевидно учащенное сердцебиение, что ощущалось на упокоенных на грудине ладонях, однако его собственное не менее сильно и быстро колотилось, и кажется даже, что Тигнари также это чувствовал. Махаматра разглядел, как трогательный румянец расцвел на бледных щеках, а губы тронула нежная улыбка – от увиденного  приятное тепло разгорелось на собственных скулах, а сам испытал необычную ласковость, растекающуюся по всему телу. Он прижал прохладный кончик носа в изгиб между плечом и шеей, блаженно прикрывая глаза, лишь вслушиваясь в глухой стук ножа о дерево и шуршание шерсти на его спине.

Тигнари безмолвен, и даже раздумывать ему было не о чем: он еще никогда не чувствовал столь пьянящее опустошение в голове и почти болезненно сильную привязанность, что отбивало учащенный ритм в груди, который, кажется, был шанс расслышать своими чувствительными мягкими ушами. К своему стыду, даже не мог сосредоточиться на готовке, слишком сконцентрированный на теплом дыхании, обдаваемое на оголенные плечи.

Лесной страж только разложил все по тарелкам, как его сердце пропустило удар от внятия чужого шепота ему в уязвимый затылок: "Я не знаю как благодарить тебя за всю ту заботу, что ты ко мне проявляешь".

– Тебе и не требуется, – фенек повернулся лицом к махаматре, закинув руки на широкие угловатые плечи. Сайно не спускал с него глаз, всматриваясь, как ученый перед ним мило прижимал уши к голове да волнительно вилял хвостом за спиной, – ты не должен мне ничего возвращать, но если такое тебя не устраивает, могу лишь предложить поцеловать меня.

– И ты снова засунешь мне в рот гриб? – Тигнари фыркнул на услышанный вопрос; положил ладонь другому на затылок, слабо его массируя, и притянул к себе, затыкая внезапным (но жданным) поцелуем – только тихое урчание в губы и (внезапно ставшее) шумно-энергичное качание хвостом было тем, что нарушало едва ощутимую тишь меж ними.

Махаматра чуть отдалился, обдавая теплым дыханием влажные губы, оставив на них еще один кроткий поцелуй – на всякий случай – перед тем, как отпустить лесного стража из объятий.

– Теперь, думаю, мысли о благодарности тебя не будут тревожить. Тогда иди садись за стол, – ученый ухмыльнулся, заприметив резко проявившийся на скулах другого румянец да отвернулся, вслушиваясь в воспроизводимый на кухоньке глухой шум, который дарил ему ранее неизвестное ощущение покоя и умиротворения.

– Я не заметил протекания явления гнездования, – невзначай бросил ученый, не отрывая взгляда от своих записей. Сайно, в некоторым замешательстве, болезненно проглотил ранее взятый кусок, скривив брови – лесной страж заметил это, дернув ухом в его сторону.

– Что ты представляешь под этим явлением? – махаматра ухмыльнулся, подперев щеку ладонью, оставив свой обед; Тигнари поднял глаза, ощутив смену атмосферы с непринужденной на более веселую.

– Не знаю многого, но упоминалось, что омеги собирают вокруг себя в форме "гнезда" вещи, интуитивно ассоциирующиеся с ощущением комфорта и безопасности: часто это вещи близких людей или партнера, – фенек заметил, как чернила капнули на середину его ранних записей и убрал перо в чернильницу, стоящую у локтя. Вместо этого он подхватил пару листов салата и надкусил, все еще раздумывая над тем, что так развеселило Сайно.

– И что из этого ты не наблюдал?

Лесной страж вздернул бровью, да и осекся на полуслове, задумавшись. Легкое шевеление в краях ушей выдавало его глубокие размышления, однако при фокусировке на своем собеседнике напротив Тигнари издал приглушенное "о" в лист салата, что все еще держал между губ, обнаружив то, что упустил прямо перед носом. Махаматра смекнул, что до другого дошло некоторое понимание, и вернулся к обеду.

– То есть это – гнездование, но протекающее  индивидуально у каждого, хм, – Тигнари вновь поднял перо, прочеркнув быстрой рукой пару предложений в ранее оставленном пустом месте, – мне казалось, что это разные явления.

Сайно слабо улыбнулся, все еще замечая чужое недоумение и непонимание, – гнездование в том виде, в котором ты представляешь, чаще всего, проходит у омеги с партнером-альфой: последние редко оставляют феромоны на вещах, потому в период до или во время жары омеги окружают себя вещами, что содержат в себе повышенный запах феромона, и делают это как раз на кровати партнера; все явление, считай, помогает омеге пережить сильный стресс – защитный механизм, грубо говоря. А подводя итог: это называют традиционным гнездованием, и оно идентично что у доминантных омег, что у рецессивных.

Тигнари покосил взгляд на свою толстовку, что все еще носил махаматра, и собеседник почувствовал пристальное изучение на себе, продолжив, – у нас просто случай интересный: у тебя нет феромонов, потому вокруг себя собирать мне, естественно, нечего. Днями ранее я упоминал, что омеги очень восприимчивы до запаха партнера во время крайней уязвимости, и поэтому окружают себя им. И, скромно говоря, здесь повсюду твой аромат, потому что это – твой дом; следовательно, инстинкт просто не срабатывает корректно из-за того, что изначально я чувствую себя здесь безопасно и комфортно, не обнаруживая потенциального источника угрозы. А это, – Сайно приподнял воротник толстовки, показно, – можно считать некоторым элементом гнездования, ведь первый день жары все равно является определенным стрессом. Если хочешь, то подпиши, что и собственной персоной являешься элементом данного явления, – к концу объяснения махаматра хитро улыбнулся, наблюдая за тем, как ученый перед ним неловко положил ладонь на шею, стараясь скрыть проявляющийся румянец.

– Хочешь сказать, что из-за отсутствия феромона гнездование проходит “нетрадиционно”?

– Скорее не очевидно, нежели нетрадиционно.

Тигнари вложил перо в чернильницу, опершись локтями о стол, – ты говоришь, что это разные явления, но у них схожая логика?

– Гнездование происходит близ или во время жары и только у омег, а интуитивное окружение себя вещами с запахом партнера во время стресса происходит и у омег, и у альф, вне периода жары и гона соответственно. В общем, да, у них схожая логика, просто последнее становится более ярко выраженным явлением, которому дали собственную характеристику, – Сайно отодвинул уж пустую тарелку, пощипывая щеку, не переставая замечать, как с каждым разом поза лесного стража становилась все более и более скованной, – тебя эта тема смущает?

– Неловко это слушать, когда ты объясняешь это все с завидным бесстрастием, а я, к своему стыду, чрезмерно в этой теме не подкован, – Сайно приподнялся над столом, положив ладонь на чужую – лесной страж умолк, надеясь на продолжение замысленного махаматрой.

– Мне кажется милым, что настала моя очередь чему-то тебя поучать, тем более, когда ты к этому относишься слишком серьезно, – Сайно демонстративно метнул взгляд на исследовательские записи другого (что, на самом деле, проще назвать личным дневником, но Тигнари отказывался давать похожую характеристику его работе), и улучив момент, когда ученый посмотрел в ту же сторону, расплылся в улыбке, – ты прелестен, когда относишься к похожим вещам вдумчиво и ответственно. Я что ни взгляну, ты постоянно что-то записываешь, зарисовываешь или спрашиваешь у меня, как появляется время.

Фенек заметил, как у другого смягчился взгляд, направленный на него.

– Спасибо тебе за это. Не стесняйся спрашивать все, что тебя беспокоит, вместе мы во всем разберемся.

"Жара у рецессивных омег обладает волнообразным протеканием: период активности постепенно сменяется фазой инертности, во время которых они набирают потраченную энергию благодаря отдыху. В этом их отличие от доминантных омег, у которых жара протекает лишь в периоде активности, до самого окончания или оплодотворения. Стоит напомнить, что рецессивные омеги не имеют детородных функций, потому жара, вероятно, протекает данным способом (мелким, зачеркнутым почерком) в теории эти признаки должны деградировать?

(Заметка, написанная на скорую руку): на самом деле, я бы подметил, что протекание жары у рецессивных омег более безопасное, нежели чем у доминантных, и позволяет доверенному партнеру адекватно о них позаботиться, без давления или принуждения. К сожалению, я не обладаю данными о частоте травм (психических и физиологических), полученных рецессивными омегами во время жары, но скромно обозначу, что процент разительно ниже, чем у доминантных.

(заметка, прикрепленная к краю исследовательского листа): волнообразное протекание жары просто… комфортнее? И для меня, и для Сайно, потому я хочу поразмышлять над тем, чтобы сделать это постоянной практикой. Я не подозревал, что совместное проведение жары даст какой-то эффект, однако замечаю, как он начал чувствовать себя лучше и расслабленнее в фазы инертности (или это и есть основополагающие данной фазы?). Хотелось бы посмотреть и расспросить его по окончанию жары о самоощущении, чтобы прийти к точному выводу, но на время написания этой личной пометки я настроен на продолжение похожей практики.

(на краю заметки выполнен аккуратный набросок двух людей, не сразу возможный для распознания кроме того, что один принадлежит к роду валука шуна): А еще мне нравится как он умильно спит на моих коленях в обнимку с хвостом. Зарисовал на память".

– Если бы я не знал, что у тебя период жары, то счел бы твое поведение странным течением болезни, – пробормотал лесной страж, не спуская взгляда с матры, что от ощущения слежения сильнее сжал в руках пушистый хвост, – тебе нужно что-то?

– Нет, – Сайно зарылся носом в шерсть; голос, сравнимый с шепотом, звучал еще приглушеннее и слабее обычного. Ученый приподнял бровь, внешне оценивая состояние другого, – можешь просто побыть рядом?

Тигнари с секунду поразмышлял над полученным ответом перед тем, как едва фыркнуть и прилечь близ; умилялся тому, как махаматра перед ним держал его собственный хвост – некий барьер между ними, укрывшись, почти, с головой, в одеяло, подобно того знобило.

"Гнездование? – самая первая мысль, посетившая ученого, когда он лицезрел некоторое время назад спонтанные неосознанные действия Сайно, – нет, определенно что-то иное, он сам объяснял, что собирать ему вокруг себя нечего".

– Ты точно в порядке? – лесной страж чуть протянул руку, как моментально ее и одернул, сжав ладонь в кулак: его посетила мысль, что, возможно, тот не хотел посторонних нежеланных касаний, – я имею ввиду, тебя ничего не беспокоит или, может, я все же допустил какую-то оплошность и тебе дискомфортно? Просто, выглядишь так, словно тебе хочется пространства.

Матра подозрительно долго молчал: ученый даже подумал, что, может быть, тот задремал, однако после осязания, как пушистый хвост притянули еще ближе к себе – в шерсти спрятав лицо – Тигнари понял, что заключил неверный вывод. 

– Все в порядке, отдохни со мной, – Сайно прикрыл глаза, проигнорировав резкий вздрог другого в ушах от акцентирования особого внимания на последнем произнесенном слове.

Фенек набрал в грудь воздуха, воздержавшись от продолжения диалога, лишь снял футболку и положил ее на стул рядом, приподнимая край одеяла, в которое закутался махаматра. Тот лишь удивленно пискнул от ощущения, как его сгребли в объятия и уткнулись в открытый участок ключиц, прикрыв глаза. Тигнари прекрасно слышал, как у другого моментально сбилось дыхание, ныне тяжелое и сиплое, едва щекочущее шерсть в чувствительных длинных ушах – лишь слабо ухмыльнулся, стоило ему заметить, что матра вздрогнул, когда ему на бок так привычно и естественно забросили тяжелый пушистый хвост. 

Лесной страж не шевелился более, получив момент, когда он может задуматься: резкая смена привычного поведения его относительно смущала и не поддавалась объяснению, из-за чего он не мог предпринять определенный шаг навстречу. Давить – может сказаться на отношениях в дальнейшем, дразнить – не в его духе, поговорить – он не уверен, способен ли Сайно в данное время на конструктивный диалог, с учетом яркого проявления фазы активной жары. Ученый возбужденно дернул ухом, отвлекшись из-за услышанного хрупко-подавленного стона.

К Тигнари пришло относительное понимание, когда вслед услышал всхлипы – или, быть может, когда его грубо и неожиданно перевернули на спину и нависли сверху, не прекращая отчаянно рассматривать каждую острую черту расслабленного лица: посторонний трепет выдал все еще пушистый хвост, струящийся близ ног матры. Сайно молчал, болезненно-крепко держа в своей руке скрещенные запястья лесного стража над его головой, пока тот лишь недоуменно ожидал дальнейшего развития событий.

– Слишком много феромонов, – как для себя внезапно заключил Тигнари, не нарушая установленного зрительного контакта, – в разы отчетливей, гуще аромат, чем ранее.

Махаматра смущенно напрягся, отведя взгляд: ему было неловко из-за того, с какой строгостью проговорил фенек очевидное наблюдение. 

– Мне жаль, – матра не говорил громче шепота, хрипло и с тяжелыми паузами, подобно не мог сообразить дальнейшую речь, – прости, я чувствую себя неспособным уменьшить твою нагрузку.

– Ты и не должен ее уменьшать, – ученый заприметил, как у другого начала трястись рука, потому забросил хвост на поясницу махаматры, пытаясь немо намекнуть ему прилечь на него, – само предложение о совместном проведении жары подразумевает, что все контролировать будет доверенный партнер – то, что я бета, не означает, что устал от тебя и мне требуется отдых, мучить самого себя проявлением не требуемого терпения в данный момент времени – пагубное решение.

Сайно аккуратно опустил чужие запястья и прилег на лесного стража – Тигнари подхватил чужие дрожащие руки и уложил их на свою голову, поднимая ладони по длине пушистых ушей: махаматра, с молчаливого позволения, нежно сжал их, массируя, услаждаясь тем, как перед ним фенек блаженно вздохнул, очевидно энергичнее елозя хвостом близ колен.

– Тебе сейчас трудно: первый опыт, растерянность в собственных ощущениях, повышенная эмоциональная активность, тяжело оставить всю работу мне – когда привык делить или перенимать всю ответственность – да и факт того, что партнер – не-альфа – все это мучает тебя, верно? – Тигнари заметил, как человек на нем начал успокаиваться от медленных круговых движений руки по его спине – или тяжелого хвоста, коим лесной страж дополнительно обнимал махаматру, – ты излишне переживаешь или недооцениваешь меня. Но я понимаю, откуда может проявляться это волнение.

Махаматра не отреагировал, лишь спрятал лицо в темных волосах, проводя ладонями в районе лопаток другого, наслаждаясь ощущением соприкосновения и различия температур. 

– Мне кажется, метка способна обернуть твои соображения на похожий счет, ты так не думаешь? – Сайно затаил дыхание, стоило ему дослушать риторический вопрос, ему адресованный – мог поклясться, что чувствовал чужую ухмылку в заботливом поцелуе на виске.

Матра повинно и легко был поднят в хватку и усажен на колени, лицом к лицу, пусть и все еще пребывающий в некоторой дезориентации; слова о возможной метке лишили его всякого последнего соображения, односложная тихая мольба то и дело слетала с уст на каждом рваном вдохе. Тигнари рассматривал в расфокусированный томно-пустой взгляд, в котором не наблюдал ничего, помимо похоти, в минуту отчужденности от реальности Сайно стянув с него толстовку, которую тот не позволял снимать ранее – и махаматра почувствовал на себе манипуляции едва трезво и насыщенно-ярко, как только его повернули к себе спиной и прижались губами к затылку.

От ощущения предвкушения он готов был и растаять, и пытаться спрятаться, свернувшись в хватке лесного стража да сложив руки на его ладони, так естественно покоящейся на смуглой широкой груди. Ученый наблюдал, каким напряженным стал махаматра в его руках, почти свернувшийся: “Как испуганный лисенок, который боится взятие матерью за шкирку”, – то, что пришло в голову Тигнари от увиденного. Фенек медленно выцеловывал доступную ему уязвимую шею, потянувшись к близ оставленному бутыльку, не оставляя партнера ни на секунду без требуемого ему внимания.

Лесной страж оперся подбородком на плечо Сайно, потершись щекой об острую линию подбородка; первое, что привело матру в чувство – это прохлада: тот вздрогнул и прогнулся в спине, столкнувшись с человеком позади него. “А как же метка?”, – пролепетал махаматра, схватившись за запястье другого, в попытке приостановить. “Мне не очень нравится, что создается ощущение принуждения к этому, – Тигнари поглаживал внутреннюю сторону бедер, массируя их круговыми движениями, незаметно для другого раздвигая ноги для большего удобства, – ты слишком перенапряжен, так что повременю: тем более, я уже предложил, а значит не оставлю тебя без нее”.

Матра блаженно выдохнул, прикрыв глаза, как только ученый вылил немного смазки на свои пальцы и начал ими поглаживать дрожащую от отсутствия стимуляции эрекцию. Всегда заботливо-нежный Тигнари даже сейчас придерживался данного настроения, и Сайно понятия не имел, ему благодарить за это или проклинать, ведь с каждым мягким толчком или аккуратным сжатием основания у него все тщательнее пустела голова.

Последней деталью стало покусывание чувствительной шеи, с легким мычанием, вкладываемое в эти болезненные поцелуи – однако лесной страж сжал пальцы на головке, не позволяя насладиться столь быстро достигнутой разрядкой, не прекращая наступающих дерзких толчков второй рукой. Холодная дрожь прошлась по спине от дополнительного ласкания, ощущаемой еще острее обычного, а сам махаматра с трудом сдерживал в груди откровенных шумных всхлипов, болезненно вцепившись в запястья ученого, даже не понимая до конца для чего.

Тигнари едва усмехнулся, выждав требуемый ему момент: кратко-грубо оставил последний поцелуй на откровенно доступном затылке, едва посасывая особенно чувствительную кожу в этом месте, а после резко впился клыками в уязвимый участок, прокусывая. Он ощутил тяжелую пульсацию в его ладонях, а уши дрожали от гулкого сладкого стона, слишком громкого, чтобы не ощутить неприятный последующий звон; махаматра трясся в его хватке от чрезмерной стимуляции, бессознательно подмахивая бедрами навстречу активным толчкам, оставляя глубокие царапины на руках фенека.

Ученый отпустил руку на внутреннюю сторону бедер, позволяя матре желанно кончить, не дразня его более; сквозь проступившие слезы Сайно пытался перевести дух, не сосредотачиваясь на теплых хлюпающих звуках – лишь сконцентрировался на поцелуях на затылке, вкушающих едва проступающую кровь. Матра даже не заметил, как его голову повернули вбок, а к потрескавшимся губам чаянно примкнули чужие – только металлический привкус на них едва трезвил, но не настолько, чтоб ощутить нежное давление и наслаждаться окутавшей его внезапной бережностью в крепких прижимающих к себе объятиях.

– Теперь ты мой, – горделиво проворковал прямо в губы Тигнари, не целуя: только их игриво сминая.

Махаматра чуть склонил голову, услаждаясь касанием чужих ладоней на его бедрах, за столь краткое время ощущаемые как нечто естественное и правильное; его не покидала уверенность, что некоторая страстность и напористость лесного стража берет начало из излишнего количества сладковатого феромона, "намного большего, чем ранее".

Ученый провел большим пальцем по влажным, теплым губам, нерасторопно их раскрыв, а как Сайно поддался этому действию – надавил на край языка, вслушиваясь в тихое удовлетворительное мычание, расслышав в конце протяжный стон: матра почувствовал, как в него медленно и неуверенно проникли два пальца; схватиться за плечо Тигнари было спонтанным решением в попытке заземлиться от особенно пьянящей атмосферы и слишком неутоляемых его тело касаний – что по итогу так и не способствовало желанно.

– Тигнари, – матра почувствовал, как пальцы опустили его челюсть и ласкали затвердевшие соски – ученый не останавливал своих действий даже когда Сайно пытался говорить, вырывая из заикающейся речи судорожные вздохи – но тот продолжал, откинувшись на человека позади него, – я хочу тебя.

– Хм, – фенек лукаво улыбнулся, приблизившись запрещено ближе, дразняще опаляя багровую от румянца щеку горячим дыханием, – не мог бы повторить – только на этот раз со своими губами на моих?

Сайно требовательно притянул его к себе, упоенно целуя, поворачиваясь к лесному стражу и обвив руками его шею в объятии: второй на момент удивился, однако уловил смену настроя и положил ладонь на поясницу, поглаживая, не перенимая у другого инициативы. С каждым томным вздохом, опечатанном в жадном поцелуе, ученый чувствовал на своих коленях стекающую с внутренней части бедер матры обильную теплую влагу; нежно сжав подрагивающий бок, он решил возобновить подготовку, замечая, с каким вожделенным стоном в губы и удивительной легкостью махаматра принял три пальца, чуть покачиваясь на них. 

Сласть смешалась с остаточным привкусом металла на корне языка, получившееся неприятное послевкусие опьяняло. Теперь Сайно готов был проклинать медлительную заботу ученого, не торопящего ни события, ни отнимая сторонней показной инициативы – что изначально должны были соблазнить, однако оказали ровно противоположный, умиляющий эффект – особенно когда его аккуратно повернули на живот и уложили голову на подушки, переспрашивая об удобстве. Пребывающий в дезориентации махаматра первоначально концентрировался на ощущаемых особенно ярко-остро соприкосновениях кожи с кожей, но долгое их отсутствие или неутолимо малое количество начинали сводить с ума, однако он закусил нижнюю губу и всхлипнул, как только расслышал без стеснения высказанное "приподними бедра и разведи немного ноги" прямо над ухом томительным шепотом, что податливо прогнулся, ощутив после опечатанные влажными губами поцелуи на пояснице. Вожделенные твердые сминания его боков и дразнящие покусывания внутренней части бедер вернулись, расслабившийся матра отзывался на дразнящие ласки, разбросив спутанные локоны по подушке – единственная, жалкая, опора, за которую он щепетильно держался.

– Извини, – Сайно удивленно взглянул на лесного стража боковым зрением, заметив стороннюю провинность в выражении скованной позы, – я снова слишком все затянул.

Махаматра тихо хихикнул в ткань подушки, потершись о нее носом: он просто не мог заставить себя злиться на этого человека. Не после того, как ловкие пальцы продолжали медлительно-мучающее проникновение, сгибаясь в так желанном ему месте, от стимуляции которого так бесстыдно стенался, что не замечал стекающей с угла рта слюны и предвкушающего тянущегося узла в паху – и в сумме с тем, как беспричинно лесной страж продолжал выцеловывать свежую метку на затылке при любом доступном ему случае да дерзко поглаживать головку более нетронутого ранее члена, даже к удивлению ученого слишком быстро достиг разрядки, получив ласковый поцелуй в макушку.

– Не останавливайся, – тихая мольба сквозь ткань подушки – слишком смущенный, чтобы взглянуть на реакцию другого, – продолжай, пожалуйста, только не останавливайся.

Матра сладостно проскулил, когда его просьбу исполнили: внезапно, медленно и вожделенно глубоко – такого темпа толчков придерживался ученый, положив ладонь на низ живота, массируя пальцами определенные точки. Чрезмерно чувствительный Сайно видел с каждым проникновением белые пятна перед глазами, не сдерживаясь в откровенной громкости голоса; моление о не прекращении продолжалось, даже когда Тигнари приподнял чужие бедра и резко вошел под лучшим углом, вынудив человека под ним сдавленно вскрикнуть – махаматра просто продолжал молить о большем, спрятав лицо в подушках.

Лесной страж остановился, склонив голову матры в бок, умиляясь тому, как тот с устойчивым ритмом двигался бедрами навстречу. С присущим ему упоением стер большим пальцем стекающие на простыни слезы, целуя в край носа да щекотливо гладя краем хвоста внутреннюю сторону коленей, возобновляя предыдущий постоянный такт проникновения – замечая, как от откровенно звонкого звучания влажных шлепков от соприкосновения бедер о чужие Сайно все также ему характерно смущался.

Стороннее воркование похвалы, смешанное со смакованием имени и титула на ухо с тихим, рваным мурлыканьем было самой возбуждающей вещью, которую только доводилось слышать махаматре, а ощущение веса на себе, вдавливающего его в кровать – особенно. Толчки стали резкими и хаотичными (от которых Сайно совсем млел) – и оставались чаянно глубокими – а ладони на его животу и боку, придерживающие бедра на весу, ласкали бархатную разгоряченную кожу с очередным вздрагиванием матры от дразнения сладкого пучка нервов. Каждая секунда упоения столь дурманящей атмосферы казалась слаще предыдущей, или все же феромоны омеги начали действовать и на него самого, что довели до столь желанной разрядки.

Лесной страж положил ладонь на чужую, так ощутимо болезненно комкающую простыни, заботливо лаская губами свежую метку на затылке; приподнял размякшее тело махаматры и усадил на колени, уложив голову на своей груди и аккуратно поглаживая поясницу в надежде, что тот скоро оправится от оргазма – да и сам прикрыл глаза, когда почувствовал как пальцы его свободной руки переплели с чужими.

Сайно заклялся, что слышал сбитое сердцебиение, однако не мог до конца поручиться: чье конкретно так сильно билось, что оно настолько ясно осязалось.

Тихое, изначально успокаивающее, мурлыканье было прервано внезапным поцелуем: матра улучил момент, когда ученый расслабился от его несерьезной инициативы, и начал ерзать на бедрах, стараясь вогнать горячий и дрожащий член в себя, не позволяя другому отстраниться от его губ из-за осуществления этого действия – только тогда, когда он почувствовал вожделенное наполнение (расслышав кроткое мяуканье от другого), махаматра чуть отодвинулся, всматриваясь в растерянный блеск яшмы с легкой улыбкой.

– Сайно, ты еще не отошел от предыдущего, тебе следует отдохнуть, – Тигнари не смел пошевелиться, однако от отсутствия желанной стимуляции медленно сходил с ума.

Матра взял другого за запястье и аккуратно уложил ладонь на свой живот; нежная, застенчивая улыбка тронула тонкие губы, а в рубиновом взгляде с непривычно широкими зрачками, устремленными на него, лесной страж разглядел смежное меж доверчивостью и взволнованностью – и даже потерял дар речи. Сайно, казалось, исключительно наслаждался этим соприкосновением, не нарушая установившейся тишины (которую прерывало лишь спертое дыхание обоих), и только спустя время оперся лбом о плечо напротив, тихо выдыхая.

– Дай мне слово, что ты выполнишь мою просьбу и не откажешь мне, – Сайно чуть повернул голову, прижавшись щекой к ключицам, поднимая взгляд – с настроем посмотреть в глаза другому – а в голосе прослеживалась неподобающая атмосфере серьезность.

– Я не откажу тебе, сейчас ты волен просить у меня все, что хочешь, – Тигнари приобнял другой рукой махаматру, проводя пальцами по спутанным локонам расчесывающими движениями. Он был бы неискренен с собой, если сказал самому себе, что его не заинтриговали.

Матра вобрал в легкие воздуха, крепче сжав чужое запястье, продолжив тихим, для себя – явно не для лесного стража с чувствительными ушами, шепотом, – оплодотвори меня.

Ученый задержал дыхание – и даже почувствовал, как на краях ушей зашевелилась шерсть – особенно после того, с каким бесстрастием тот проговорил это, глядя ему в глаза. Запястье сжали еще крепче, словно пытаясь вернуть собеседника в реальность: кажется, останутся синяки.

"Обычная практика, когда омега просит партнера о завязывании по созданию пары, но это не похоже на данный случай, – Тигнари быстрым взглядом осмотрел вмиг засмущавшегося человека, оценивая его ставшую скованной позу, – но он все понимает и потому просит не узел. Что-то между неудовлетворенными инстинктами и ясной оценкой ситуации".

Продолжительное молчание на просьбу расценивалась другим болезненно: одни только приглушенные всхлипы и попытка спрятать лицо чего стояли, однако лесной страж ткнулся краем носа в щеку, слабо улыбнувшись, а когда к нему повернулись, рассматривая влажным взглядом – поцеловал в висок, забрав свисающую перед глазами челку за ухо.

– Хорошо, как пожелаешь, – Сайно оторопел от полученного ответа, но в миг пришел себя, обвив руками шею и уткнувшись в изгиб плеча – мягкая улыбка, тронувшая его губы, ощущалась на разгоряченной коже – едва вздрогнув, когда его бедра крепко и уверенно обхватили, – но мы будем делать это неспеша и аккуратно, потому что ты все еще чувствителен, договорились?

Матра одобрительно хмыкнул, гулко выдохнув, когда его приподняли и медленно опустили с откровенным влажным шлепком от касания бедер. Он ощущал стороннее напряжение в каждом мускуле, однако Тигнари демонстрировал завидное самообладание – даже несмотря на то, если судить исключительно по ощущению пульсирующей в нем плоти и дрожащему краю хвоста, насколько близок он был: тот лишь жгуче-рвано выдыхал в седую макушку с каждым медленным проникновением в чрезмерно влажное тепло его окутывающее.

– Ты ведь и сам этого хотел, не так ли? – Сайно фыркнул, когда заметил вздернувшийся за спиной после уяснения вопроса хвост, – мне показалось это еще с момента, когда ты выцеловывал мой живот и постоянно поднимал на меня взгляд.

“Не имею понятия, все ли омеги возбуждаются после бесед об их разведении, – лесной страж закусил губу, не прерывая мысль другого, обладая некоторым любопытством: какие последующие слова сорвутся с уст махаматры в фазе активной жары, – не буду записывать это наблюдение, но позже с ним все равно обсужу”.

– Нам придется сделать это не один раз, – панихидно сообщил матра, заметив, как Тигнари отстранился с намерением изумленно на него взглянуть – все еще бессловесно, однако позади дрожащий хвост выдавал его ошеломленность лучше, чем мог в теории, – ты до этого ни разу не кончал в меня, на что ты надеешься от одной лишь попытки?

Ученый не понимал: он завидовал или поражался чужому спокойствию, рассуждающему о нечто похожем с деловитой серьезностью, ведь сам моментально ощутил, как щеки ужасно возгорели алым от услышанного. Сайно изобразил обожающую улыбку, умилившись видом смущенного партнера от его слов, и притянул к себе ближе, сомкнув губы на чужих в медленном поцелуе, наслаждаясь нерасторопностью и растерянностью другого. Жар тела слишком легко передавался Тигнари, а феромоны он слышал еще сильнее, чем ранее упоминал об их избытке: “Кому-то определенно доставляет столь развратная и невозможная идея, удовлетворяющая деградирующие инстинкты – как минимум легко заключить по обилию естественной смазки и возбуждающей реакции тела”. Он не мог отказать, и понимал, что не был разочарован столь очевидным фактом: волнительно-томный рубиновый взгляд слишком его очаровывал.

Лесной страж разомкнул губы матры краем языка, заполучив сладостный стон от ленивого, небрежного проникновения. Сайно имел достаточно ясности исключительно для того, чтобы держаться за человека и впиваться пальцами ему в лопатки для банальной связи с происходящим – в остальном же он полагался на Тигнари. 

Тяжелый хвост, ранее непослушно виляющий за спиной ученого, был накинут на поясницу махаматры в подобии полуобъятия – другому хватило этого, чтобы почувствовать себя со всех сторон оберегаемым, ощутить приятное, разливающееся в груди тепло. Крепкий обхват бедер, медленные, в меру заботливые толчки, влажные кроткие поцелуи, что оставляли на всем лице и даже шее, и сдержанные вздохи в загорелую кожу – Сайно осознавал в меру своих возможностей, сколько в эти мелочи вкладывали негласного обожания.

От осязания пульсирующей плоти в нем у матры вскружилась голова: он бессознательно прижался (еще, еще ближе) к другому, с трудом удержав в груди протяжный вздох, когда его бедра внезапно соприкоснулись с чужими – такт проникновения стал слишком беспорядочным, но все еще медлительный, словно лесной страж почти потерял оставшиеся крупицы спокойствия и гнался за собственным удовольствием. С последним – особенно глубоким, что махаматра откинул от блаженства голову – резким толчком, из-за которого уж оба не удержались в громком стенании, ученый (так жданно другим) кончил, а его сбитое тяжелое дыхание перекрыли внезапным любовным поцелуем, не дав и момента перевести дух: размякшее тело чуть тряслось, а ослабленные руки с трудом обвили шею.

– Тигнари, – фенек с трудом раскрыл глаза, ощутив, как его губы облизнули краем языка, почти не отстраняясь: всматриваясь в затуманенный яшмовый взгляд с некоторым неподдельным интересом. Махаматра дразняще покачивался на чужих бедрах – получив несколько тихих стенаний и вздохов сквозь сжатые в линию губы – вгоняя в себя чувствительную дрожащую эрекцию до основания, не желая расставаться со ставшим ему привычным ощущением наполненности. Медленно-медленно двигался вверх-вниз, слыша сдавленные глухие стоны, и сам их с трудом сдерживал – его собственная, оставленная без внимания, напряженная плоть томно терлась о плоский живот, поглощающее его чувство неутолимости только вызывало мелкую дрожь желания, – можно еще раз?

Тигнари слабо одобрительно кивнул, позволяя Сайно блаженно выдохнуть и ухватиться за чужие бока в качестве опоры. "Я сам, – осек матра положение сторонних ладоней на своих упругих бедрах, – просто придержи меня, остальное я сделаю".

Лесной страж не был вдохновлен идеей ничего-не-делать: помимо твердой хватки на талии, ученый ласкал подрагивающую от предыхания грудь, обводя горячим языком ореол, а как замечал сдерживание Сайно в горле откровенного стона – брал между губ набухший сосок, чуть его посасывая с развязным влажным звуком, от которого, если приглядется, у другого горели уши алым. Махаматра выгнулся от удовольствия, стоило ему в сумме к этому резко и желанно глубоко вогнать член в себя – удивительно, как он не сорвался в голосе и с какой дрожью, пробившей тело, раздвинул бедра, сильнее притесняясь к Тигнари и едва о него потираясь: от ощущения мокрого трения напряженная плоть чувствуемо пульсировала на бледной бархатной коже гладкого живота.

Колеблющиеся сладострастные стенания жадно сцеловывали прямо с уст, матра чувствовал, как терял последние силы на движение с каждым игривым касанием пальцев головки его дрожащего от отсутствия ласканий члена – с тихими, неудовлетворенными всхлипами он уткнулся в плавный изгиб шеи, ослабевший на груди лесного стража, притесненный так близко, что чувствовал чужое частое сердцебиение. Ученый усмехнулся, коснувшись губами теплой, румяной щеки, приподнимая упругие бедра – большими пальцами вырисовывая круги на внутренней стороне – и резко опуская с особенно развратным влажным шлепком, хотя столь бесстыдный скулеж от редкой, но острой стимуляции (что по спине, подобно импульсу, пробегали мурашки) больше подходил под эту характеристику.

Ни в заикающемся дыхании, ни между дрожащих откровенных стонов прямо на уровне чувствительных ушей Тигнари не углядел и намека на шанс растянуть наслаждение от любования столь похотливого образа генерала махаматры на его коленях, трясущегося от удовольствия (хоть и нашедшего опору в крепком объятии груди, однако  от каждой очередной потери в ощущениях матра болезненно впивался ногтями в спину, не справляющийся с удержанием гортанного вскрикивания) и стенающего особенно громко от грубого опускания на член. Слабовольно, в момент восстановления тяжелого, хриплого дыхания неосознанно потирался пульсирующей эрекцией о другого, безрезультатно, с жалким хныканьем, пытаясь нагнать столь чаянную разрядку, повторяя моление “разведи меня” несвязным мычанием в разгоряченную кожу.

В конце концов, он перестал различать даже собственный голос – не то, что чужое хрипловатое постанывание. Тигнари чувствовал, как в его хватке махаматра в мгновение чрезмерно напрягся, а длинные уши расслышали тихие, необычные выдохи ему в плечо. Лесной страж чуть сбавил такт проникновения, беглым оценивающим взглядом осматривая стесненную фигуру – он посчитал, что отсутствие у самого него феромона, обычно успокаивающего перевозбужденных растерянных омег, в миг перемкнуло нужду в проявлении уязвимости в сознании другого; оставил любовный поцелуй на седой макушке, нежа подрагивающие бока виляющим хвостом – Сайно немного отстранился, заметно размякнув в чужих руках от осязания слишком характерного ученому действия. “Все хорошо, ты со мной, – матра ощущал теплое касание губ на своих, чувствительную, припухши-алую кожу грело дыхание, сравнимое с жаром, – если совсем тяжело, потяни немного за хвост”.

Махаматра слабо кивнул головой в знак отрицания, а после прогнулся в пояснице с особенно развратным стоном, сорвавшимся с уст; слишком жданный им совместный оргазм проявился белыми пятнами в глазах и мелкой-мелкой дрожью по всему позвоночнику, что на мгновение забыл, как размеренно вдыхать. Ученый (не стерпевший то, как матра сжимался вокруг его чувствительной после разрядки плоти) приподнял Сайно и усадил себе на бедра, сгребая в объятия, которые, как ему показалось, помогут ощутить нечто, похожее на безопасность – даже хвостом обвил талию, прикрывая крупный участок обнаженного живота, на всякий случай, посчитав, что лишним не окажется.

Достаточно крепкая, прижимающая к себе – не позволяющая шелохнуться даже при сильном желании, уж особенно если на руках сам генерал махаматра, – хватка – единственное, что он ощущал, словно в миг потерял всякую чувствительность и осязание, и только по обеспокоенному блеску в яшмовом цвете осознал, как его непроизвольно трясло. Лесной страж, не расцепляя рук на другом, приблизился, в половину напряженного голоса сладил не распознаваемым шепотом, слизывая краем языка стекающую слюну и соленые капли слез со щек, останавливаясь на кротких поцелуях в углах губ. Сайно только услаждался вожделенной пустотой в голове, таким близким, горячим – рваным и все еще сбитым – дыханием и достигнутым чувством удовлетворения, сам того не осознавая прижавшись своей грудью к чужой еще теснее, поднимая туманный и расфокусированный взгляд на Тигнари. Уловив нечто, похожее на определенное внятие его действий, фенек уложил другого в постели на спину, не прерывая любого возможного физического контакта, как например сейчас не отпускал ладони с переплетенными пальцами – и махаматра с особой слабостью держал руку в своей.

Мягкая улыбка трогала губы лесного стража, с присущим обожанием не спускающего глаз с умиротворенного матры перед ним. К неожиданности, Сайно протянул свободную, еще едва подрагивающую, руку и уложил ее на голову партнеру: заботливо приглаживал другого по макушке, прямо между возбужденно вибрирующих ушей. Тигнари нарочно опустился ниже (не желая утруждать другого), уткнувшись носом в открытую для него шею, вдыхая успокаивающий, хорошо знакомый ему аромат феромона, коим пропиталась кожа, тихо гулко мурлыкая от осязания ласкающих его корни ушей движений пальцев.

Матра почувствовал, как на его груди удобно устроились, прикрывая глаза: он не мог скрывать от себя факта того, что находил эту сцену ужасно умильной и хрупкой, коею хотел бы запечатлеть бесценным воспоминанием. Сайно незаметно улыбнулся, шепча некоторые хрупкие слова безграничной благодарности и восхищения, в ответ получая редкое тихое мяуканье вместо речей или реакции; он дорожил не частыми моментами привязанности и заботы между ними, даже если изначально был не самый подходящий для этого момент – допустимо, сейчас. Мягкие уши чуть дергались, демонстрируя заинтересованность их владельца в словах махаматры, однако спустя время повисли – тот не предал тому чрезмерно важного значения, продолжая еле слышно упоминать о том, как ученый ему подходил несмотря на ранние упоминания об обратном.

Сайно начал волноваться, когда дрожащий кончик хвоста перестал щекотать его живот, а чужое дыхание стало равномерным и спокойным; спустя время, до него дошло понимание: лесной страж просто уснул на нем, убаюканный успокоенным ритмом сердцебиения, доносящегося из груди партнера. Махаматра растерянно озирался по сторонам, не спеша предпринимать попытки разбудить человека или резко подниматься – понимал, что не в состоянии двигаться без поддержки после испытанных ощущений.

– "Ты недооцениваешь меня", – с игривым издевательством прошептал сам себе матра, закатив глаза от забавности случившейся ситуации, – а потом засыпает в конце.

Махаматра устало вздохнул и с тихим бормотанием под нос набросил одеяло на плечи ученого, прикрывая глаза: выжидал момент, когда он придет в относительную норму, чтобы позаботиться о другом. С очевидным нежеланием поднялся, закутывая Тигнари по нос в одеяло да укладывая на бок (так, что бы хвост не мешал хотя бы то время, пока за ним никто не наблюдал), не спеша покидать: несмотря на легкое головокружение и относительное ощущение жара, Сайно еще мог фокусироваться – и немо наблюдал за спокойным (даже скорее: умиротворенным) выражением лица фенека не смыкая век, подобно боясь, что человек в любой момент проснется. Переборов этот страх, он едва коснулся ладонью щеки, чуть ее огладив – мягко усмехнулся, аккуратно приблизившись и оставив на бледных губах теплый, короткий поцелуй.

– Спи, я пока сделаю все, что смогу, – пусть тихо проговорил он это и лесному стражу, а ощущалось это как самоубеждение в том, что у него что-то да получится, – все же с самой неприятной частью жары ты мне помог, потому все не так и плохо.

◆

– Не спится? – тихий, ленный голос вернул лесного стража в настоящее течение времени, заставив непроизвольно вздрогнуть. Матра, едва приоткрыв веки, поначалу прикоснулся тыльной стороной кисти ко лбу другого, а после провел ладонью по кривой линии бока, устроив ее на основании едва подергивающегося от сторонних действий хвоста, вяло массируя ощутимо напряженное место двумя пальцами, – я оставил воду на столе, если невмоготу, могу принести.

Тигнари позволил себе лишь на близком расстоянии разглядывать сонное выражение лица, пребывая в немых раздумьях и подытоживанию тревожных доводов. Отсутствие любой реакции на его естественное действие побудило махаматру раскрыть глаза: расфокусировано осматривал видимо поникшего ученого. “Что-то случилось? Ты плохо себя чувствуешь?”, – Сайно едва приподнялся на локте, чуть возвышаясь над лесным стражем в желании быть перед его глазами. Тигнари тоскливо усмехнулся.

– Неужели тебя расстроил тот факт, что ты просто заснул? – махаматра едва повысил тон голоса на зевке, однако мелкое дрожание в краях мягких длинных ушей было вызвано точно не изменением громкости. Сайно грузно вздохнул, чуть потянувшись, в жалкой попытке стряхнуть сладкие остатки дремоты.

Матра аккуратно приподнял лесного стража за подбородок, всматриваясь в особенно блестящий в полутьме растерянный яшмовый взгляд, слегка склонив голову. Что-то приглушенно промычал, подобно для самого себя, не получив ответа на вопросы, заданных ранее: немного опустился, коснувшись губ другого своими, ощущая, как почти сразу (подобно ждали) коснулись ладонью головы, к себе приближая – его тронула слабая улыбка от осязания медлительного массирования спутанных седых локон.

– Несмышленый страж леса Авидьи, – махаматра дразняще провел пальцем по плюшевым губам, поддерживая столь ничтожный промежуток между ними, – не он ли мне некоторое время назад упоминал о первом опыте и повышенной вероятности ошибок? Так почему на него это не распространяется, м?

– Я несу большую ответственность, – Сайно старался делать вид, что не слушает столь стесненный хриплый шепот, все никак не опуская взгляда с интересующих его бледных губ.

– Это не значит, что я ее лишаюсь, – матра скосил взгляд в сторону – Тигнари обнаружил, что тот указывал на очертания подрагивающи-виляющего под одеялом хвоста, – из-за этого ты совсем забыл про себя, я к собственному огорчению обнаружил, в каком состоянии твоя шерсть; боюсь представить, что происходило в твоей голове. 

Лесной страж удивленно охнул, когда вместо дразнений с последующим исполнением им обоим чаянного махаматра опустился и прижался к ученому, удобно устроившись у его острых ключиц. “Жара у меня закончилась, потому поутру все внимание будет вокруг тебя, – Сайно нежно поцеловал ему обнаженный кадык, потершись о него носом, – завершим исследование, позаботимся о твоей шерсти, обсудим проведение экзаменовки Коллеи, буду тебя ласкать и лелеять – все, что может порадовать”.

– Отказ недопустим? – Тигнари почувствовал, как на него подняли смурной алый взгляд.

– Недопустим, – матра шептал тихо, приглушенно, опаляя тонкую кожу теплым дыханием, – у нас остались излишние свободные дни, потому они будут посвящены тебе.

Ученый устало усмехнулся, приблизив махаматру к себе в объятии да пряча лицо в распушенной светлой макушке. Еле слышимый, но все еще привычно мягко-сладкий аромат феромона грел легкие при каждом вдохе, почему-то всегда успокаивающий; и Сайно это понимал: лишь поверхностный взгляд на медленно повисающие длинные уши и равномерное вздымание грудной клетки при дыхании говорили более, чем слова об этом – и находил это чрезмерно невинным.

– Не расстраивайся больше по таким пустякам, – махаматра старался сохранить эту приятную тишь еле слышимым тоном, вполголоса, – меня даже в некоторой степени это растрогало: не каждый день видишь, с каким умиротворением на твоей груди засыпает острый на характер и язык ученый; ты бы видел себя со стороны и точно разделил мои слова, и даже акцентировал бы внимание на том, как всегда интуитивно укладываешь на меня хвост, даже будучи спящим.

Тигнари шумно выдохнул, подавив легкий смешок – но мелькнувшую от услышанного улыбку почувствовал даже Сайно.

– Я так рад, что теперь мы пара. Ты слишком прелестный, – последнее, что проговорил тот, прижимаясь ближе да прикрывая глаза. Лесной страж, словно в подтверждение раннее интимно проговоренных слов, в очередной раз положил на бок махаматре собственный мягкий хвост – это очертание, слишком заметное из-под одеяла занимало отдельное место в его памяти, всегда одинаковое, но по-своему родное и близкое сердцу. Возможно, сродни подсознательному, это был защитный жест таких же деградирующих инстинктов валука шуна, но сам Тигнари склонялся к мнению, что ему просто нравилось окутывать собой махаматру – и сложилось так, что исключительно его.

Лесной страж только закрыл глаза, как сразу же до него дошел весь смысл предложения о будущих утренних делах: точнее, свалился комом ему на голову, а в животе стянул тревожный тугой узел. “Подожди, в каком это смысле “жара закончилась?”, – ученый моментально вскочил, вырвав махаматру этим действием из сладкого полудрема – человек потирал глаза кулаком, не спеша с ответом: пытался собраться с мыслями, все еще будучи чрезмерно сонливым, – ты уверен в этом?”

– Да? Я чувствую, что она закончилась: и в голове не так туманно, и характерная слабость спала, – Сайно зевнул, прикрывая рот ладонью, замечая, как фенек напротив него не смыкал глаз, ошарашенно уставившись на его вялый силуэт. Мягкий хвост с растрепанной шерстью мелко подрагивал у ног матры, юноша тихо вздохнул, взяв другого за руку да переплетая пальцы в попытке возможно требуемой поддержки, – Тигнари, что случилось? Ты чего так… напуган?

Лесной страж подозрительно долгое время молчал, с каждой секундой пребывания в неловкой тишине все сильнее заливаясь румянцем (даже оголенные плечи алели). Его взгляд беспорядочно метался из стороны в сторону, старательно избегая встречи с рубиновым цветом, в котором он не видел ничего, кроме искреннего волнения. Махаматра приблизился, нависнув над ученым, не отпуская его руки (хоть та и мелко подрагивала, как и хвост) – Тигнари едва приоткрыл губы, издав тихое “а”, но сразу же нахмурился и поднял взгляд, со слышимым комом в горле выдавив: "Ты же точно рецессив?".

Сайно замер, на миг задавшись немым вопросом, озвучить который не решился; лесной страж напрягся под другим, без осознания того глупо хлопая ушами по голове.

– Да, ты и сам это прекрасно знаешь, – от полученного ответа ученый видимо расслабился и спокойно выдохнул, чуть уменьшив хватку ладони на чужой, – так в чем была проблема?

Тигнари неловко пощипывал щеку, заливаясь краской (кажется, аж по уши), все не находя в себе воли на то, чтобы взглянуть другому в глаза, – просто так интересно совпало, что жара закончилась после твоей недавней просьбы об оплодотворении, которую я беспрекословно выполнил.

Махаматра застыл в пораженном выражении лица, а после мгновений наблюдения за тем, как собеседник пред ним видимо напрягался, чуть откинул голову, подавив желание откровенно рассмеяться – демонстративно шумно вдохнул, закрывая ладонью подрагивающие губы, – ты даже забыл, что твой партнер обладает рецессивными признаками?

– Это первое, что пришло в голову! Я же не знаю, сколько длится цикл, даже не догадывался о данной краткосрочности, – ученый удрученно прижал уши к голове и поднял хвост на колени, демонстративно расчесывая пальцами растрепанную шерсть – его краешек изредка дрожал от скрываемой владельцем обиды, – во всех научных работах разбирают омег только с доминантными признаками, потому и причины преждевременного окончания жары я держу в сонной голове именно для них.

Тихое хихиканье сорвалось с уст матры, и в темноте лесной страж приметил, как рубиновый взгляд стал ласковым. “За это я тебя и люблю”, – робким шепотом проговорил тот, не скрывая легкой усмешки от запечатления невинной смущенной реакции ученого. Тигнари лишь опустил взгляд на свои колени, пряча стеснительную улыбку.

Сайно слегка мотнул головой, схватив фенека да прижав его к себе, пока тот лишь от неожиданности сгреб в руки хвост; махаматра уткнулся краешком холодного носа в открытый загривок, чуть о него потираясь – внимал звуки дыхания и сердцебиения (своего, думается), концентрируясь на соприкосновении не сходственных температур обнаженной кожи. Тигнари немотствовал: прикрыл глаза и немного дремотно склонил голову в бок, слишком убаюканный чужим теплом и мягкостью собственной шерсти, что на его руках была только тогда, когда он спал.

– Я тоже, – сонно мяукал лесной страж. Матра ранее почувствовал, как в его руках партнер расслабился и практически спал, потому посчитал нужным уложить его назад – вот и притесненный к плечу ученый тихо мямлил, некрепко держась за другого. Сайно поцеловал другого в висок, и реакцией был слишком шумный удовлетворенный выдох. 

– Я тоже тебя люблю, – Тигнари с трудом приоткрыл глаза, когда к губам медленно примкнули, вяло, но любяще сминая, и с ощутимым нежеланием отстранились; увиденный им образ генерала махаматры, с откровенным благоговением на него любующийся, еще надолго останется в его сердце.

◇

 – Наставник не предупреждал, что этот экзамен будет с участием дополнительного его принимающего, – с шуточной досадой высказалась лесная дозорная, сложив руки на талии, – уж тем более присутствие на чем-то столь неинтересном самого генерала махаматры – почтительно. Мне следовало получше к нему подготовиться.

– Я уверен, что ты прекрасно с ним справишься. Да и не думаю, что в данный момент времени мой титул имеет вес: по большей части, я посторонний зритель; преимущественную власть все еще имеет Тигнари, – Сайно положил на землю заранее собранный инвентарь, издалека неотрывно наблюдая за силуэтом ученого, о чем-то беседующего со своими подчиненными с чрезмерно яркой жестикуляцией. Коллеи проследила за взглядом махаматры, в следующий же момент скосила хитрый взгляд на самого него.

– Со вчерашнего дня наставник сам не свой, – матра взглянул на собеседницу, чуть нахмурившись – ученица умилилась столь внезапным интересом другого – да сложив руки на груди, – ранее он был чрезмерно рассеян, и мы уже привыкли напоминать учителю сделать что-либо; чаще всего, когда видели его, он выглядел понуро и вымученно. Отдых пошел ему на пользу: лесной дозор искренне удивляется его нынешними энергичностью и очевидным хорошим расположением духа.

Сайно выдержал паузу, во время которой продолжал смотреть на лесную дозорную с неприсущей генералу махаматре нежностью во взгляде, – я рад, что ему стало лучше.

– Спасибо вам, – матра чуть напрягся, не выдав это видимо, однако Коллеи с легкостью уловила чужое беспричинное волнение и улыбнулась, в некоторой степени вдохновившись смущением Сайно, – вы волосы в хвост завязали и поэтому у вас метку на шее видно, посчитала, что нынешние изменения в поведении наставника могут быть напрямую с вами связаны.

Махаматра стесненно отвернулся, неосознанно прикрыв ладонью затылок, чуть его потирая – ученица подбадривающе слегка толкнула его в бок, указывая на приближающийся силуэт наставника.

Коллеи чувствовала непривычную стороннюю скованность в воздухе при взгляде на этих двух, примерно осведомленная, чем это вызвано – однако ей в принципе образ чуть смущающегося учителя был особенно нов – девушка слабо улыбнулась, когда поймала на себе взгляд наставника, демонстративно приподнимая свое оружие в руках. “Я ранее проинструктировал Сайно в тех аспектах, в которых он будет оценивать твои способности, однако держи в голове, что из нас двоих он – добрый страж порядка”, – Тигнари редко лукаво косился на махаматру, сбавив голос до шепота. Коллеи шумно фыркнула, симулируя смешливую обиду, заметив на открытом затылке учителя (держа в голове напоминание, что тот бета) метку, но удовлетворительно кивнула, и после пошла вперед, взяв на себя роль проводницы до места проведения практики.

Она знала, что те двое скромно держались за руки за ее спиной, и стоит ей только повернуться, как она это "неожиданно" обнаружит своими глазами.