Новости были встречены ошеломительной тишиной и опустошенными взглядами обеих женщин. Реджина не спешила делиться с ними информацией. Неведение — это благословение. Да, она уже приоткрыла завесу тайны произошедшего, но решила подарить им хотя бы несколько минут блаженного неведения.

Покосившись на Свон, вспомнив, где она задержалась сегодня утром, Реджина осознала, что задолжала ей предупреждение.

Эмма заслуживала предупреждение.

Расследование обещало принести немало неприятных моментов.

Реджина глубоко вздохнула и заставила себя успокоиться. Приносить дурные вести — часть её профессии. Со временем привыкаешь, но легче всё равно не становится.

— В перестрелке участвовали банды, — процедила она сквозь зубы. — Пострадавшие… жертвы… ученики средней школы… шли на дополнительные занятия.

С заднего сиденья послышался резкий выдох.

— Святые угодники! — пробормотала Мэри-Маргарет.

Реджина внимательно следила за дорогой, но всё же нет-нет, а посматривала краем глаза на сидевшую рядом напарницу. Та ничего не сказала, лишь шумно втянула носом воздух и уставилась себе на колени.

Каждой клеточкой тела Реджина ощущала потребность накрыть руку Эммы своей. Она не представляла, что творилось у неё в душе. Полицейским всегда непросто давались расследования преступлений, в которых пострадавшими выступали дети, но Реджина слышала, что в миллион раз паршивее приходилось тем, у кого были собственные.

В этом же случае… они ещё не прибыли на место преступления, а Реджина уже знала, что там всё совсем плохо.

Локсли плакал, когда рассказывал ей подробности.

Локсли, который не проронил ни слезинки, когда погибла его любимая жена.

Если мужчина, который всегда славился стойкостью, который за двадцать с лишним лет знакомства ни разу не спасовал перед суровыми испытыниями, сломался из-за произошедшего, что говорить о простых смертных, кто и близко не так хорош, когда дело касается контроля над эмоциями?

Реджина так хотела прикоснуться к Эмме в попытке утешить — её или себя? — найти точку опоры в этом набирающем обороты бессмысленном хаосе, но она этого не сделала.

На заднем сиденье сидела прокурор Бланшар, и Реджина не собиралась показывать слабость перед этой невыносимой женщиной, приверженицей веры Дэвида Нолана, которая только и выжидает момент, чтобы залить этот мир радужным светом солнечной надежды.

После случившегося Реджина засомневалась, что ей вообще знакомо понятие надежды. Пятерых детей, не достигших пятнадцатилетнего возраста, застрелили в месте, где они должны были чувствовать себя в полной безопасности.

Дальше ехали молча. Реджина сидела неестественно прямо, вцепившись в рулевое колесо до побелевших костяшек, и украдкой посматривала то на Мэри-Маргарет, прятавшую лицо в ладонях, то на Эмму, не сводившую пустого взгляда с окна, за которым быстро сгущались сумерки.

***

Они доехали до общественного центра слишком быстро, по крайней мере, так показалось Эмме.

— У нас нет времени везти тебя домой! — заявила её напарница побледневшей Мэри-Маргарет. Дождавшись понимающего кивка, Реджина вышла из машины и решительно направилась к толпе, собравшейся за периметром, обведённым жёлтой полицейской лентой. Безумные крики пронизывали даже сквозь закрытые окна машины. Детей. Прохожих.

Матерей.

Эмма подумала, что если оставаться в закрытой машине, можно притвориться, что всё происходящее нереально. Заставить поверить себя, что ничего этого нет, и просто не вспоминать, что всего несколько метров и одна металлическая дверца отделяют её от пятерых мёртвых ребятишек и раздавленных горем родственников.

Эмма могла бы забыть, если бы суровая действительность постоянно не напоминала ей, что мир — жестокое место, где счастье разрушить намного легче, чем обрести его.

Как взвести курок и нажать на спусковой крючок.

Эмма испустила долгий, дрожащий вздох, открыла дверцу и бросилась следом за напарницей, взмахнув жетоном перед лицом офицера, охранявшего место преступления, и стараясь не встречаться с затравленными взглядами очевидцев. Скоро она сама будет смотреть на окружающих такими же глазами.

Виктор Вэйл склонился над распростёртым телом.

Мёртвым телом, напомнила себе Эмма и, почувствовав нарастающую тошноту, медленно отвела глаза.

Локсли, Джонс, Нолан тоже были здесь, как и дюжина незнакомых парней в гражданском. Патологоанатом поприветствовал их с Реджиной сдержанным кивком, после чего вернулся к осмотру погибшего. Всё правильно, сегодня никто не обменивался шутливыми замечаниями, больно серьёзная сложилась ситуация.

Локсли поднял на них ничего не выражающие глаза.

— Пятеро погибших, десять раненых, — прохрипел он. — Несколько ребят в критическом состоянии, они уже в больнице, но парочка очевидцев ждёт в машине неотложной помощи. Они в шоке. Миллс…

— Займусь! — старший детектив без возражений бросилась выполнять приказ. Её мгновенная реакция лишний раз подтвердила то, что Эмма и так прекрасно знала: произошедшее было страшным ударом для всех без исключения

— Свон! Нолан! Поговорите с родственниками. Выясните личности погибших и расспросите о возможных связях с бандами.

Нолан кивнул и, Эмма, не в силах произнести ни слова, отзеркалила его движение.

— Джонс! Патрульные только что обнаружили брошенный пистолет в двух кварталах отсюда! Проследи, чтобы его доставили криминалистам, и возвращайся в участок. Подключи Бута. Найдите гадёныша. Мы должны были взять его ещё вчера.

Джонс опрометью бросился к одной из полицейских машин. Эмма повернулась к Нолану, чтобы спросить, с кем они поговорят в первую очередь, когда услышала бормотание Локсли:

— А я возьму на себя репортёров… — оглянувшись, Эмма увидела сполохи вспышек и услышала приближающиеся голоса. Нахмурилась. Иногда она не могла поверить в вопиющее неуважение представителей СМИ к скорби пострадавших людей.

Локсли расправил плечи, вскинул голову и направился в сторону журналистов, которые тут же окружили его плотным кольцом и наперебой бросились задавать свои бестактные вопросы. Их было значительно меньше, чем после убийства сенатора, но Эмма поймала себя на мысли, что всё равно восхитилась бы самообладанием лейтенанта, готового противостоять пираньям, если бы могла сейчас что-нибудь чувствовать.

Но Эмма ничего не чувствовала. Когда Нолан склонился над телом маленького мальчика, который был всего лишь на несколько сантиметров выше Генри, когда вытащил из кармашка его рубашки школьное удостоверение и сообщил, что Майкл Эрнандес учился в седьмом классе, она не разрыдалась, а всего лишь тупо кивнула.

— В наше время удостоверение выдавали только в старшей школе, — заметил Нолан рассеянно. — Но тогда и с безопасностью было немного попроще.

Эмма не вслушивалась в его слова, но машинально кивнула. Она склонилась над телом худощавой, стройной девчушки в розовых очках и с простреленным рюкзаком. Скользнула взглядом по тетради с изображением животных на обложке.

— Бри Лоуренс, — ровным голосом прочитала она. — Шестой класс.

— Твою мать…

Эмма взглянула на зажатый в руке тест по естествознанию: «Отличная работа! 100%». Потянулась за ним, тут же отдёрнула пальцы, будто обожглась о бумагу. Эмма недоуменно уставилась на свою растопыренную пятерню, но ничего не увидела.

Детективы быстро и молча проверили оставшиеся тела, двух мальчиков и одну девочку: Джерома, Оскара и Айяну. Седьмой и восьмой класс. Из сбивчивых показаний директрисы общественного центра Эмма сумела понять, что дети шли на встречу в академический клуб.

Хорошие ребята, подумала Эмма грустно. Умные ребята. Надрывались, чтобы убраться из Маттапана.

Не то чтобы их таланты делали это преступление более или менее ужасным.

— Поговорю с представителями центра, — Эмма старалась держаться хладнокровно, но голос всё равно предательски дрожал. — Спрошу контакты родителей. Позвонишь в школу?

— Да, — Нолан ещё раз внимательно изучил удостоверение Майкла. Глубоко вздохнул, вытащил из кармана мобильный и набрал указанный на карточке номер.

Эмма посмотрела на директрису. Она даже представить боялась, что творилось в душе несчастной женщины после убийства пятерых детей и десятерых раненых, за безопасность которых она должна была отвечать. И не важно, что её вины в случившемся не было.

Может, в этом районе перестрелки не были чем-то из ряда вон выходящим, и она привыкла?

Не то чтобы кто-то вообще мог привыкнуть к подобным вещам…

— Здравствуйте, — Эмма протянула руку сначала рыдающей женщине, затем полицейской, которая, похоже, закончила с допросом, но уходить пока не торопилась. — Детектив Эмма Свон… Я надеялась, вы сможете предоставить нам контактные данные родителей.

— Офицер Мулан Фа, — представилась полицейская, взглянув на директрису и убедившись, что в ближайшее время она вряд ли скажет что-то толковое. — Это мисс Рита Джеймс. Она отвечает за все внешкольные занятия.

— Дети ходили сюда не первый год, — всхлипнула пожилая женщина. — Я любила их как родных. Я… Не могу поверить…

Мисс Джеймс разрыдалась, и помрачневшая офицер Фа неловко похлопала её по спине в попытке ободрить.

— С вами всё хорошо? — спросила Эмма у полицейской и мгновенно пожалела об этом. Ответ напрашивался сам собой. Какое на фиг «хорошо» в сложившихся обстоятельствах? Но всё же дурацкие вопросы помогали абстрагироваться от собственных злости и агрессии.

Офицер Фа покачала головой.

— Я работаю в этом районе со дня распределения. И… я знала некоторых ребятишек. Преподавала им… самооборону. Ничего из этого не могло помочь им справиться с вооружёнными бандитами. Они оказались не в том месте и не в то время… — поджав губы, она обняла мисс Джеймс, которая неверяще следила за разворачивавшейся на её глазах трагедией.

— За что? — выпалила Эмма прежде, чем успела остановить себя.

Офицер пожала плечами.

— Страх? Месть? — предположила она. — Потребность доминировать и третировать других, чтобы они не добрались до тебя первыми? Я выросла недалеко отсюда, в Дорчестере, и должна сказать, что насилие здесь довольно распространённое явление. Тут остаётся только два выхода: убраться подальше или прожить жизнь в постоянном страхе.

— Но вы выбрали третий, — заметила Эмма.

— Да, меня заразили идеей, что мы способны изменить мир. Но потом случается что-то подобное и… Вера в собственное всесилие угасает, — она покачала головой и посмотрела на директрису общественного центра. — Мисс Джеймс, посмотрите домашние номера ребят, чтобы детектив Свон могла связаться с их семьями?

Женщина, не переставая всхлипывать, кивнула и жестом предложила полицейским следовать за ней в здание. У Эммы внутри всё похолодело. Только сейчас она окончательно осознала, что всего через несколько мгновений ей предстоит выполнить тяжёлый полицейский долг.

Уведомить о случившемся близких родственников.

***

На каталке рядом с машиной неотложной помощи сидели трое ребятишек: две девочки и один мальчик. Укутанные в одеяла, они смотрели прямо перед собой невидящими глазами и, казалось, не чувствовали, как парамедики обрабатывали им ссадины. «Счастливчики», не попавшие на линию огня, отделались лёгкими ушибами.

«Счастливчики? — подумала Реджина. — Сомнительное счастье беспомощно наблюдать, как твои друзья истекают кровью».

Пройдёт много лет. История забудется. Но эти «счастливчики», закрывая глаза, по-прежнему будут видеть призраков. Если кому и повезло, так это — убитым, потому что им не придётся наблюдать за тем, как жизнь бежит своим чередом, в то время как их собственная закончилась.

Реджина подошла к девочке, сидевшей чуть в стороне, с которой уже поработали парамедики, и постаралась настроиться на разговор. С травмированными выжившими она говорила одинаково, будь то маленькая девочка или седовласая старушка: с сочувствием, но без излишней эмоциональности и, главное, без фальшивых улыбок. Когда твоё сердце вырвали и обратили в прах на твоих глазах, нет ничего обиднее фальши, и она знала это не понаслышке.

— Привет, меня зовут Реджина, — она протянула руку девочке. — Я работаю в полиции. Как тебя зовут?

— Мишель.

— Привет, Мишель. Расскажешь, что случилось?

Девочка пожала плечами и состроила такую страдальческую рожицу, что Реджине захотелось обнять её, но она сдержала порыв. Понимала, что должна оставаться профессионалом, по крайней мере, пока Мишель не ответит на все вопросы. Реджина нахмурилась, отметив про себя, что раньше допросы давались ей легче, и, недоумевая, что же изменилось теперь?

— Мы шли в академический клуб, — прошептала Мишель. — Мимо проезжала машина. Медленно-медленно. А потом прогремели выстрелы. Громкие-громкие. Я спряталась за мусорным баком, — она махнула рукой на большой контейнер в метрах тридцати от них. — А потом всё закончилось… — Мишель взглянула на тела друзей, над которыми, наверное, совсем недавно шутила, и горько расплакалась.

Реджина сочувственно погладила её по спине.

— Расскажи мне о машине, — попросила она. — Большая? Маленькая? Какого цвета?

— Чёрного, — всхлипнула Мишель. — Самая обычная. Понимаете? Обычная чёрная машина.

— Седан?

— Да.

— Хорошо. А что насчёт стрелка? Или стрелков? Ты сказала «они».

— Я не знаю, — призналась Мишель. — Я увидела машину, услышала выстрелы и сразу же спряталась, как нас учили в школе.

— В машине было двое, — внезапно вмешался в разговор мальчик. — Один вёл машину, а второй стрелял.

— Ты хорошо их разглядел?

Мальчик покачал головой.

— Стрелявший был мужчиной. Может, чёрный, может, нет. Вроде бы кожа была не очень чёрной. Водителя я не видел.

— Ты очень помог, — заверила Реджина. — Спасибо. Как тебя зовут?

— Кайл, а это моя сестра Андрея, — он легонько дотронулся до руки маленькой девочки, которая вздрогнула даже от мимолётного прикосновения. Её грязная рубашка была порвана, будто она упала и напоролась на что-то острое.

Наверняка завтра появятся синяки, решила Реджина.

— А ты, Андрея? — спросила она ласково. — Ты что-нибудь видела?

Андрея испуганно замотала головой и уставилась себе на колени. Она была младше Кайла и Мишель.

— Всё хорошо, — Реджина взяла Андрею за дрожащую руку. — Большое спасибо вам всем за помощь. Мы сделаем всё возможное, чтобы поймать людей, которые сделали это с вашими друзьями.

Кайл презрительно фыркнул, всем видом показывая, что не верит ни единому слову. Что ж, он имел на это право. Ребёнок неблагополучного квартала, он, несмотря на юный возраст, наверняка повидал много дерьма. А сколько полицейских, обещавших защитить и помочь, сдержали данное слово?

— Обещаю, — прошептала Реджина со всей искренностью, на какую только была способна, потому что понимала: всё это брехня. Она может ночами не спать, но поймать и привлечь к ответственности сукина сына, только от этого ровным счётом ничего не изменится. Мир продолжит вращаться, люди — совершать отвратительные поступки, а дети — ожесточаться, до тех пор, пока не останется ни одной невинной души.

***

— Что ж, — Нолан держал листок с адресами родственников погибших в вытянутой руке, как если бы боялся, что он его цапнет за нос, если поднести к лицу.

— Что ж, — эхом повторила Эмма.

— Начнём с ближайшего адреса и дальше по нарастающей?

Эмма пожала плечами. Она не возражала. По сути никакой разницы не было, все дети, так или иначе, жили неподалёку от общественного центра, но лучше придерживаться какого-то плана.

Впрочем, «лучше» не самое подходящее слово, учитывая всё случившееся.

Ближе всего оказывается квартира Бри, девочки, сжимавшей в руке тест по естествознанию. Нолан замахнулся, чтобы постучать в дверь, да так и замер. Испуганно посмотрел на притихшую Эмму.

— Это всегда было выше моих сил, — признался он, получив в ответ точно такой же испуганный взгляд. — Всё время говорю себе, что в следующий раз будет легче, но… становится только хуже.

Эмма кивнула. На один короткий миг она поймала себя на мысли, что хотела бы, чтобы рядом с ней сейчас была Реджина, а не Дэвид Нолан, и мысленно обругала Локсли за то, что разлучил её с напарницей. Хотя понимала, что у лейтенанта были причины поступить так, как он поступил. Не то чтобы Реджина каким-то образом могла улучшить ситуацию, но Эмма неожиданно для себя поняла, что присутствие напарницы уравновешивало и успокаивало.

Дэвид резко выдохнул и постучал в дверь. Во взгляде женщины, открывшей им дверь, было столько ужаса, что Эмма почувствовала, как сердце упало куда-то в низ живота.

— Добрый вечер. Детектив Нолан, а это — детектив Свон, — представился Дэвид. — Мы…

— Вы из полиции! — рвано выдохнула женщина. — Вы по поводу перестрелки на Милдред-авеню?

До них донёсся звук работающего телевизора: шли новости. Эмма смогла разобрать по-деловому серьёзный голос Локсли, призывающий всех, кто может предоставить информацию о стрелке, позвонить на анонимный телефон полиции. Ладони Эммы предательски вспотели и задрожали. Она не может этого сделать, не может сообщить несчастной матери, что её одиннадцатилетняя дочь застрелена в четырёхстах метрах от дома.

— Да, — она судорожно сглотнула. — Мы…

— Моя Бри, она в порядке?

— Миссис Лоуренс, сожалею, ваша дочь…

Договорить не вышло. Мать Бри, рухнув на колени, завыла белугой, и, прежде чем кто-то понял, что Эмма собирается делать, она, отчаянно желая успокоить рыдающую женщину, сжала её в крепких объятиях. Это было непрофессионально, абсолютно бесполезно, и Эмма никогда раньше не испытывала к своей работе такой всепоглощающей ненависти. Прямо сейчас она предпочла бы, чтобы её сбил грузовик, а потом ещё раз, и ещё, и ещё… Понимание, что миссис Лоуренс, которую она безуспешно пыталась утешить, чувствовала себя в разы хуже, мало чем ей помогало.

— Сожалею, мэм, но мы вынуждены задать вам один вопрос, — Нолан вытащил из кармана пластиковый пакетик. — Нам нужно, чтобы вы подтвердили… Это удостоверение вашей дочери?

Миссис Лоуренс, скользнув взглядом по карточке в его руке, разрыдалась ещё сильнее, и слёзы её одна за другой впитывались в ткань ненавистного пиджака Эммы.

Нолан, воспринявший реакцию женщины за утвердительный ответ, опустил голову и тщательно выверенным голосом заговорил:

— Когда вы будете готовы, мэм, нам нужно, чтобы вы проехали с нами… — несмотря на все старания, послышались дрожащие нотки, но детектив заставил себя продолжить. — На опознание… и вы сможете забрать вещи, её рюкзак… В участке вас встретит консультант по скорби… Вы сможете — должны — поговорить с ним.

— Мы сделаем всё от нас зависящее, чтобы найти виновного, — повторила Эмма слова Реджины, услышанные в первый день, когда они ездили разговаривать с вдовой погибшего. Признаться, она никогда не видела смысла в этих пустых словах. Толку? Арест стрелка не вернёт к жизни погибших детей. А то, что полицейские предотвратят другие убийства, что ж, это было слабым утешением для родственников.

Мать Бри немного собралась с силами. Подняла голову с плеча Эммы и всхлипнула:

— Она ходила в этот… в этот центр… учиться. Там академический клуб для седьмых и восьмых классов.

— Я видела её тест по естествознанию, — сказала Эмма. — Бри была очень одарённой девочкой.

— Бри хотела выучиться на ветеринара, хотела убраться из Маттапана… поступить в колледж… изменить жизнь, — плечи женщины содрогнулись от новой волны рыданий.

Сердце Эммы разрывалось на части.

— Мне очень жаль, — прошептала она сдавленно. — Не представляю, через что вы сейчас проходите.

— Вы готовы проехать с нами в участок? — мягко спросил Нолан.

Миссис Лоуренс кивнула и послушно последовала за детективами. Она была похожа на марионетку. Обречённая походка, пустой взгляд человека, лишившегося в одночасье всего, чем дорожил в этой жизни.

— У вас есть дети? — неожиданно спросила мать Бри.

Нолан покачал головой.

— Да, сын, — Эмма шумно сглотнула и зачем-то добавила: — Ему десять.

— Я всеми силами старалась обеспечить ей безопасность, — пробормотала женщина. — Но в этом районе…

— Вы были бессильны, — закончила Эмма за неё, вспомнив о собственном бессилии, которое накрывало её всякий раз, когда она была не в состоянии защитить Генри от невзгод.

На глаза навернулись слёзы, и Эмма прокляла секундную слабость, потому что, видит Бог, она сделала невозможное, чтобы этих моментов было как можно меньше. Пусть Генри далеко от неё, но он жив, здоров и в такой безопасности, насколько это вообще возможно. Она решила позвонить ему попозже, выкроив минутку между разговорами с остальными родителями, у которых никогда больше не будет возможности позвонить своим детям.

Эмма спросила себя, не поздно ли плюнуть на всё и отказаться от этого расследования?

Эмма спросила себя, сможет ли она когда-нибудь простить себя, если на самом деле всё бросит?

***

Он никогда не спал днём. И это должно было сразу насторожить её.

Но за пять лет жизни Генри ни разу не болел ничем серьёзнее лёгкого насморка. Поэтому в субботу, когда он, наигравшись вдоволь на детской площадке, вырубается прямо на диване в гостиной, Эмма только пожимает плечами и отправляется готовить здоровые и питательные блюда, чтобы Нил, обещавший зайти вечером, остался доволен «семейным ужином».

Проходит час. Генри продолжает спать. Тревожный звоночек, но Эмма списывает сонливость на то, что он всё утро носился сайгаком по детской площадке. После такой активности его растущий организм нуждается в полноценном отдыхе. Вот и всё.

Ещё через час Эмма начинает беспокоиться. Редко какой ночью непоседливый сынишка спит больше двух часов, не просыпаясь, а сейчас — середина дня. У Генри слишком много энергии, его внимание приковывает каждая мелочь, и он ненавидит спать, потому что боится пропустить всё самое интересное. Осторожно приблизившись к дивану, Эмма кладёт ладонь сыну на лоб и, поражённая паникой, замирает. С тем же успехом она могла дотронуться до раскалённой сковороды.

С бешено колотящимся сердцем Эмма бросается в ванную комнату за ушным термометром, который в своё время приобрёл Нил, насмотревшись социальных роликов, посвящённым осложнениям после менингита. До сегодняшнего дня они ни разу им не пользовались.

Дрожащими руками Эмма разрывает коробку на части и вытаскивает инструкцию.

«Неужели всё на китайском? — спрашивает себя в отчаянии. — Или я разучилась читать на английском?»

Она понимает, что должна успокоиться, паника — не лучший советчик, и принимается изучать инструкцию. В общем-то, ничего сложного. Термометр нужно включить, вставить в ухо, нажать кнопку и дождаться звукового сигнала. Она справится. Она — мама. И потом, дети всё время болеют, но выздоравливают. Она сама в детстве постоянно валялась с высокой температурой. И ничего. Выжила.

Словно повторяя мантру, Эмма напоминает себе снова и снова, что всё будет хорошо, и так до тех пор, пока термометр не издаёт короткий звуковой сигнал. Одного взгляда на крошечный экран оказывается достаточно, чтобы отступившая было паника вернулась с новой силой.

«Сорок один и один?»

Не поверив собственным глазам, Эмма метнулась на кухню и рывком распахнула дверцу морозильной камеры, благодаря все существующие высшие силы за то, что на этой неделе в местном магазине по скидке шли замороженные овощи. Она выхватывает около семи упаковок зелёного горошка и брокколи, а затем, не до конца понимая, что делает, обкладывает ими сына, отчего тот сразу просыпается.

— Мама… — шепчет тот. — Пить…

— Хорошо, мой маленький, подожди. Я сейчас, — она снова выбегает из гостиной, на этот раз на кухню, откуда возвращается с шестью пачками сока, которые собиралась по одной выдавать в школу. — Выпей столько, сколько сможешь, — она вставляет в пачку пластиковую соломинку. — Тебе нужно много жидкости.

Генри делает глоточек и, скривившись, выплёвывает сок.

— Ненавижу яблочный сок!

Эмма вздыхает, отмечая про себя, что сейчас не самое подходящее время привередничать:

— Генри, ты любишь яблочный сок.

— Нет! Яд! Нет! — Генри швыряет пачку на пол и разражается слезами.

Эмма растерянно моргает, не понимая, что делать и куда бежать.

«Лихорадка? Галлюцинации? Какого чёрта происходит?!»

— Мамочка, мне холодно! — хнычет Генри. — Почему на мне замороженные овощи?

Эмма приказывает ему не двигаться, заверив, что только так можно спастись от злой ведьмы, охотящейся на маленьких детей. Генри сразу же успокаивается, а она, не сдержав вздох облегчения, бросается звонить бывшему.

— Привет, как вы там? — он отвечает на втором гудке. — Не ждал твоего звонка до вечера. Всё в порядке?

— Нет. Не в порядке. Генри заболел.

— Заболел? — в голосе Нила сквозит недоверие. — Он никогда не болеет.

— А сейчас заболел! У него температура сорок один и один!

— Подо… Что?! С такой температурой показана госпитализация! Что случилось? Утром, когда я привёз Генри, он был совершенно здоров!

— Был! — восклицает Эмма. — Он был совершенно здоров! А потом лёг поспать…

— Дневной сон?

— Да знаю я, что Генри не спит днём, но он носился как угорелый на детской площадке, вот я и подумала, что он просто устал и… — она захлёбывается слезами. Наверняка это её вина. Она сделала что-то не так. Это не мог быть Нил, который, в отличие от неё, всегда был показательным и ответственным родителем.

— Хорошо, главное, не паникуй, — произносит он медленно. — Нам надо срочно показать его врачу. Твоя машина не в гараже?

— Нет, — выдыхает Эмма. — Я сейчас же отвезу его в больницу.

— Ближайшая в Соммервилле. Я встречу вас там.

Эмма сбрасывает звонок и подходит к сыну.

— Малыш, нам надо прокатиться до больницы.

— Хорошо, — шепчет Генри. — Больно глотать, мамочка.

— Я знаю. Но доктора всё вылечат.

— И ведьма не поймает?

— Никогда. Пока ты со мной — ты в полной безопасности, — Эмма старается говорить со всей решимостью, на какую только способна, чтобы слова прозвучали правдиво. Генри кивает и, когда она подхватывает его на руки, утыкается лицом в грудь. Он такой горячий, что Эмме самой становится нестерпимо жарко, а когда она перед поездкой решает ещё раз измерить Генри температуру, оказывается, что та понизилась до сорока.

«Ничего хорошего, — подытоживает Эмма печально, — но лучше, чем было».

Эмма гонит в больницу на запредельной скоростью, нарушая все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения, но риски оправдываются. Им не нужно маяться долгим ожиданием. И в тот самый момент, когда в приёмный покой врывается запыхавшийся бывший, добродушные медсёстры как раз уводят Генри в палату, чтобы провести несколько тестов. Нил держится молодцом, не истерит, в отличие от неё, но испуганный взгляд выдаёт его с потрохами.

— Что случилось?

— Мы собираемся провести спинномозговую пункцию, — предупреждает один из медиков. — Чтобы исключить менингит.

— Менингит? — выдыхает Нил.

— Всё очень плохо, да? — заламывает руки Эмма. — Где он мог подхватить менингит? Утром он был совершенно здоров!

Медик пожимает плечами.

— Это симптомы проявились сегодня, а заразиться он мог несколько дней назад. Он ходит в школу?

— В подготовительный класс, но разве нас не предупредили бы, если бы по школе гулял вирус? — хмурится Нил. — Эм, тебе ни о чём таком не сообщали?

— Нет! — восклицает она. — Я бы такое не забыла!

— Давайте не будем торопиться с выводами, — миролюбиво произносит медик в попытке свести на нет витавшее в воздухе напряжение. — Нельзя исключать грипп, ангину и десяток других вирусных инфекций, при которых значительно повышается температура.

— Да, конечно, — Нил глубоко вздыхает в попытке успокоиться. — Нам нужно дождаться результатов теста.

Эмма и Нил с ужасом наблюдают за тем, как врачи проводят один тест за другим. Генри оказывается самым стойким из них троих. Он не плачет, не капризничает, а когда его перестают дёргать, мгновенно засыпает. Им не остаётся ничего другого, кроме как набраться терпения и просто ждать.

Бледный, липкий от пота, с прозрачными трубочками капельниц, Генри выглядит совсем крошечным на огромной больничной койке. У Эммы сердце кровью обливается. Но есть и хорошие новости. Врачи смогли сбить температуру до тридцати семи и семи.

«Всё ещё ничего хорошо, — продолжает думать Эмма, — но намного лучше, чем было».

Нил засыпает, положив голову ей на плечо, а Эмма не может. Снова и снова она прокручивает в голове сегодняшнее утро, всё пытается вспомнить что-то необычное в поведении сына, что могло бы помочь предотвратить болезнь.

Что бы ни говорили окружающие, Эмма убеждена, что Генри оказался в больнице из-за неё.

Она помнит, как он отказывался завтракать, но его предпочтения в еде всегда были довольно специфическими. Генри — человечек настроения. Либо сметает всё до последней крошки, либо не притрагивается к еде вообще. В остальном, всё было как всегда, он вёл себя энергично, возможно, даже чересчур.

«Дети болеют, — напоминает Эмма себе. — Все дети».

За то время, что они сидели в приёмном покое, она насчитала около двадцати ребятишек с различными инфекциями, порезами и синяками. В жизни всякое бывает.

«Но не со мной. Я должна была предотвратить это».

Эмма часами ругает себя последними словами, пока не появляется врач. В руках — планшет, на лице — обнадёживающая улыбка.

— Хорошие новости. Пришли результаты, — сообщает он. — Это не менингит, скорее всего, мы имеем дело со стрептококковой инфекцией, пусть и в острой форме. Мы проведём ещё несколько тестов, это займёт день или два, но сегодня же начнём лечение антибиотиками.

Эмма выдыхает, хотя и не заметила, как задержала дыхание.

— Стрептококк? — она толкает Нила локтем в бок. — Разве он сопровождается такой высокой температурой?

Врач пожимает плечами.

— Разные люди реагируют по-разному. Мы понаблюдаем за ним пару дней на тот случай, если температура снова повысится, но, уверен, с мальчиком всё будет хорошо.

Последние слова подействовали волшебным образом. Эмма, разрыдавшись, утыкается лицом в плечо Нила, который неловко похлопывает её по спине.

— Генри проснётся голодным, — лицо его по-прежнему бесстрастно, но в глазах плещется облегчение. — Может, я сбегаю за пиццей и фруктовым мороженым?

Вряд ли Генри можно пиццу, не говоря о мороженом, но Эмма встречает предложение улыбкой.

— Думаю, он будет рад.

Всю ночь Эмма, не смыкая глаз, слушает размеренное дыхание Генри.

Температура постепенно снижается, благодаря чудодейственным антибиотикам, и через два дня сына выписывают. Они отделываются парочкой рецептов, постельным режимом и лёгким испугом.

Они с Нилом хотят вынести Генри из больницы на руках, но он, вывернувшись, пулей выскакивает за дверь.

«Нам повезло», — размышляет Эмма, когда, посадив Генри на заднее сиденье, краем глаза замечает въезжающую на парковку труповозку. Ей очень хочется верить, что удача будет сопутствовать им всегда.

***

— Оружие зарегистрировано на имя Джеймса Марсдена из Дедхема, — убитым голосом доложил Джонс по телефону. — Около месяца назад он сообщил в полицию о краже, но не было ни одной зацепки… до сегодняшнего дня.

— Замечательно, — вздохнул Локсли.

Реджина бросила на него полный надежды взгляд, но он покачал головой. Отвернувшись, чтобы очередной свидетель, двадцатый по счёту, не видел разочарования на её лице, Реджина рявкнула офицеру Фа:

— Позвони криминалистам, выясни, не обнаружили ли они чего-то нового!

Полицейская побежала выполнять приказ, а Реджина, повернувшись к притихшему мальчишке, осторожно поинтересовалась:

— Ты ничего необычного не заметил? — через неё прошло столько людей, что она при всём желании не могла вспомнить, спрашивала она об этом или нет.

— На задней дверце была вмятина, — ответил мальчик. — Похоже, кто-то хорошенько его стукнул.

— На задней? — Реджина сделала пометку в блокноте. — С пассажирской стороны? — на лице свидетеля появилось озадаченное выражение. — Со стороны стрелявшего?

— Да.

— Хорошо, спасибо, Даррел, ты нам здорово помог.

— Я обратил внимание, потому что машина была реально крутой, — прошептал мальчик. — Она выглядела совсем новой, а на капоте был пацифик.

— Символ мира, — Реджина вытащила мобильный и нашла в интернете логотип Мерседеса. — Такой?

— Да, один в один!

— Мы ищем чёрный Мерседес с вмятиной на пассажирской дверце! — крикнула Реджина полицейским, а затем снова посмотрела на юного свидетеля. — Большое тебе спасибо, — она искренне улыбнулась.

— Есть! — воскликнула Мулан через несколько минут. — Машина, подходящая под описание, обнаружена неподалёку от Эшмонта! На переднем сиденье видны пятна, возможно, следы пороха!

— Прокурор Бланшар, ордер, срочно! — приказала Реджина.

— Машина припаркована в неположенном месте, — Мулан прикрыла трубку ладонью. — Отбуксировать в управление или установить за ней слежку?

— Они не дураки возвращаться за машиной — вмешался в разговор Локсли. — В управление. Пусть криминалисты проверят частицы несгоревшего пороха, может, найдётся совпадение.

— На пистолете были отпечатки? — спросила Реджина.

— Частичные, но они не принадлежат владельцу, и по нашей базе не проходят.

— Первое преступление? — недоверчиво приподняла брови офицер Фа. — Как правило стрелки, совершающие массовые убийства, ранее попадали в поле зрения правоохранительных органов.

— Скорее, он просто не попадался нам раньше, — проворчала Реджина.

У Локсли зазвонил мобильный.

— Комиссар, — скривился он, скользнув глазами по дисплею, и подытожил, — Реджина, если что-то появится…

— Знаю, — ну, естественно, она знала, что делать в таких случаях, ведь это была её работа. Другой вопрос, почему она так остро реагировала на, казалось бы, невинные замечания? Ответа Реджина не знала. — Мне не терпится поймать негодяеев, — просмотрев свои записи, обратилась она к офицеру Фа.

Та кивнула.

— Я не мстительный человек, никогда не желала другим смерти, да и вообще зла, но после сегодняшнего… Даже не знаю.

— Люди — отвратительные существа, — припечатала Реджина. — Даже хорошие.

Мгновение офицер Фа задумчиво смотрела на неё.

— Я вас не совсем такой себе представляла, — сказала она.

***

— Мы вычислили владельца автомобиля, — сообщил Локсли. — За рулём, скорее всего, сидел его сын… Винс Браун. Полицейские оформляют его.

— Стрелка нашли? — спросила Реджина.

— Нет, но будем надеяться, что водитель сдаст его.

— Я займусь, — Реджина нащупала в кармане пиджака ключи от машины. — Где моя напарница?

— С Ноланом опрашивает родственников погибших.

— До сих пор? — удивилась Реджина, но, поймав осуждающий взгляд Локсли, отвернулась. Не самый умный вопрос. Во-первых, такие дела всегда требовали времени. Во-вторых, на общение с пятью безутешными семьями выделили двух детектив, только естественно, что они до сих пор не управились. — Сама справлюсь.

— Как только они закончат, я сразу отправлю Свон в управление, — пообещал Локсли. — Если тебе понадобится помощь, можешь подключить Джонса или Бута.

— Обойдусь.

— Не придётся, — услышали они голос Эммы. — Я закончила.

— Отлично. Свон, поезжай с Миллс. Посмотрим, сможете ли вы вытянуть из Брауна имя стрелка. Мы предъявим им обвинение в убийстве первой степени, но если Браун согласится сотрудничать… — Локсли помолчал. — Получит одно пожизненное вместо двух.

Реджина хмыкнула и жестом приказала Эмме следовать за ней.

— Я так поняла, этот Браун — водитель машины? — осведомилась младший детектив.

— Правильно понимаешь, — Реджина окинула её взглядом. — Ужасно выглядишь. Ты в порядке?

— Нет, — ответила Эмма коротко. — Я только что сообщила пяти семьям, что их детей убили. Как ты это выдерживаешь?

— Я проработала в убойном больше тринадцати лет, — напомнила Реджина.

— И что это меняет?

— Ничего.

— Я бы дорого дала, чтобы ты сегодня была со мной, — призналась Эмма, когда они с Реджиной сели в машину. — Нолан… Он неплохой коп, мы отлично сработались, но… Почему Локсли разлучил нас?

Реджина вдруг почувствовала, как сердце наполняется каким-то удивительным теплом, а всё из-за того, что Эмма хотела бы остаться с ней в этот очень тяжёлый для всех момент, но она усилием заставила себя не думать об этом, потому что сама мысль казалась ей до невозможности абсурдной.

— Я не всегда согласна с нашим уважаемым лейтенантом, но в этом решении я его поддерживаю. Ты можешь представить в этой роли Джонса? И потом, ты сама мать, логично предположить, что ты знаешь, с какой стороны подойти к родственникам погибших.

— Ни черта я не знаю, — проворчала Эмма. — Разве можно подобрать правильные слова, чтобы сообщить о смерти ребёнка?

— Неправильные точно можно, — парировала Реджина. — Поверь мне.

Напарница не стала ничего уточнять.

Эмма не стала ничего спрашивать.

Пока ехали, она вела себя очень суетливо, словно не знала, куда деть руки. То стучала пальцами по приборной панели, то собирала волосы в хвост, то распускала, чтобы свободными волнами падали на плечи. Она перестала дёргаться, когда мобильный коротким сигналом известил её о новом письме, пришедшем на электронную почту.

— Информация по делу?

— Да, относительно Винса Брауна, нашего предполагаемого водителя.

— Что там?

— Его отпечатки найдены на колесе и, возможно, на пистолете. Есть частичное совпадение. Машина принадлежит отцу, но сегодня за рулём был именно он. Алиби нет. Они собираются показать свидетелям фотографии машины, — Эмма покачала головой. — Девятнадцать лет. Родился в богатой белой семье, выпускник престижной школы, только что поступил в колледж и решил устроить себе небольшие «каникулы».

— Не расстающийся с бутылкой идиот мирового уровня, — хмыкнула Реджина. — Зуб даю, папаша обустроил новое футбольное поле, чтобы сыночке не подрезали крылья на подлёте к колледжу.

— Джонс написал, что они с Бутом отправятся к соседям, попытаются пробить мотив.

— Бессмыслица какая-то, — пробормотала Реджина. — Мы исходили из того, что перестрелка — дело рук банды. На кой белому мальчику из богатой семьи разъезжать на отцовской машине по гетто и расстреливать детей?

Эмма пожала плечами.

— Меня о развлечениях богатых детишек можешь даже не спрашивать.

Оставшийся путь до управления они проделали в молчании.

***

Подозреваемый сидел в допросной в обществе пожилого человека, похожего на него как две капли воды, должно быть, папаши.

— Панк, — припечатала Эмма с отвращением. — Под кого он пытается косить? Под Малкмора? Какой отец позволил бы ребёнку так вырядиться? — так и не дождавшись ответа, она покосилась на Реджину, которая выглядела побледневшей. — Ты его знаешь?

— Мать пыталась свести меня с ним, — прошептала она и поспешила уточнить, — С отцом, а не с сыном.

Эмма закашлялась.

— Не велика потеря. Сколько ему? Шестьдесят пять, а то и больше? Тот ещё красавчик.

— Моя мать клиническая сумасшедшая.

— Нам придётся любезничать с ними? — спросила Эмма. — Богатенькие друзья семьи и всё такое.

— Его сын виноват в смерти пятерых детей. Мне плевать, кто они такие, — отрезала Реджина. Решительно распахнула дверь, чем застала врасплох обоих мужчин. — Мистер Браун, вы — совершеннолетний, в присутствии вашего отца нет никакой необходимости.

— Я здесь в качестве адвоката, — пояснил пожилой мужчина. — Здравствуй, Реджина.

— Во-первых, в этих стенах вы будете обращаться ко мне «детектив Миллс», — с холодной яростью произнесла Реджина. — Во-вторых, с учётом обвинений, которые мы собираемся предъявить, я бы предложила выслушать нас, прежде чем распыляться на юридические консультации.

— Что вы предлагаете, детектив Миллс?

— Предлагаю? Я ничего не предлагаю. Просто довожу до вашего сведения, что отпечатки вашего клиента найдены в машине, которую несколько очевидцев видели на месте преступления. Нет заявления об угоне, нет алиби, зато есть остаточные следы пороха, — она кивнула на характерные пятна, красовавшиеся на правой штанине дизайнерских джинсов подозреваемого.

По лицу Брауна, явно недовольного тем, что не додумался сказать недалёкому сынку переодеться, пробежала тень, но он быстро взял себя в руки.

— И?

— И ваш клиент задержан по обвинению в убийстве первой степени, а это — пожизненное, без права на досрочное освобождение. Разве что… на курок нажимал кто-то другой?

— Тогда — что? — спросил мальчишка нетерпеливо, и Эмме захотелось врезать ему по роже.

— Зависит от информации.

Браун старший что-то прошептал сыну на ухо.

— Понизьте с убийства первой степени до непредумышленного, — потребовал он.

— Совсем охренели?! — взорвалась Эмма. — Ты помог прикончить пятерых невинных детей! Да тебе, тварь ты такая, чертовски повезло, что в нашем штате нет смертной казни!

— Детектив Свон, можно вас на минутку?

Эмма моргнула, не без удивления осознав, что Реджина удерживала её руку, сжатую в кулак, которую она занесла для того, чтобы съездить Брауну младшему по физиономии. Напарница, не дожидаясь ответа, бесцеремонно вытащила её из допросной.

— Чем ты думала?!

— Я…

— Нельзя срываться на подозреваемых, когда они готовы с нами сотрудничать! Ты можешь всё похерить!

— Я…

— Я всё понимаю, день выдался очень тяжёлый, и я вижу, что ты принимаешь это дело близко к сердцу. Я всё понимаю, Эмма, но на работе ты должна держать себя в руках, или тебе здесь не место. Иди погуляй, вытрави херню из своей головы, а я пока закончу.

— Но…

— Проваливай!

Эмма взглянула на решительное лицо напарницы, пробормотала:

— Хорошо, — и побежала прочь.

***

Через полчаса Реджина нашла напарницу в одной из допросных, где она дубасила кулаком по стене.

— Прости, — затараторила Эмма. — Я вспылила, мой косяк, но это больше не повторится.

— Повторится. Если хочешь научиться контролировать вспышки ярости, займись чем-нибудь, что помогает выпустить пар, скажем, боксом.

— А ещё можно отвешивать жестокие шуточки в адрес коллег, да? — ввернула Эмма.

Реджина помрачнела.

— Можно, — попыталась отшутиться она, теряясь в догадках, в самом ли деле Эмма придерживается такого мнения о ней. Впрочем, какая ей разница, что о ней думают коллеги. Стервозная? Пусть. Она делала свою работу, делала хорошо, а остальное не имело никакого значения. Она пришла в полицию не ради титула «Мисс Конгениальность».

— Просто… Он меня выбесил, понимаешь? Говнюк прикончил пятерых детей, он даже не вспоминает про них, а я весь вечер опрашивала родственников погибших, и… — голос Эммы дрогнул, и она невидящим взглядом уставилась в стену, готовая вот-вот расплакаться.

— Понимаю… Он рассказал нам всё, что мы хотели знать, но никакой сделки не получит. Плевать мне на договорённости. Мрази ничего не светит, даже если мне придётся приставить к голове Мэри-Маргарет дуло пистолета, чтобы она хотя бы в этот раз не несла галиматью о вторых шансах и праве на реабилитацию.

— Не думаю, что она пойдёт навстречу Браунам, — сказала Эмма. — Ей расследование тоже нелегко даётся. Знаешь, это, правда, забавно. В один момент ты говоришь мне, что я не должна избивать людей, а в другой — готова приставить пушку к голове Мэри-Маргарет.

— Говорить — это одно, а делать — совсем другое. Чувствуешь разницу? — Реджина вздохнула. — Эмма, ты должна уяснить для себя одну вещь. Случаи проявления жестокости со стороны полицейских расследуются по-разному. Если мужчина-полицейский врежет подозреваемому, ему сделают внушение, возможно, заставят пройти программу по управлению гневом. Смотря с какой ноги в этот день встанет болвашка из отдела внутренних расследований. Но если сорвётся женщина, на неё сразу же повесят клеймо эмоционально нестабильной гормональной истерички, не способной выполнять рабочие обязанности.

— Сексизм — отстой, — простонала Эмма. — Ладно. Говоришь, Браун выдал стрелка?

— Член банды по имени Тони. Фамилии нет, но есть адрес. Прямо сейчас, пока мы с тобой разговариваем, его скручивают, чтобы везти сюда, — ответила Реджина. — И, естественно, Браун потребовал от нас защиты в обмен на имя своего подельника.

— Он её получит?

— Локсли разберётся. Пока что Браун нужен нам живым ради показаний, но рано или поздно он окажется за решёткой, а там… кто знает? Лично я не думаю, что этот Тони настолько важная птица, стало быть, опасения Брауна за свою жизнь не имеют под собой оснований.

Эмма пожала плечами.

— Не понимаю, как человек может совершить что-то подобное, — прошептала она. — У них нет души.

— Они — зло, — отозвалась Реджина. В этот момент ей пришло сообщение от Нолана, и она, прочитав его, посмотрела на Эмму. — Не сорвёшься на допросе бандита Тони, как считаешь?

***

Через несколько изнурительных часов детективы убойного отдела вернулись в управление. Но вместо привычной атмосферы, наполненной едкими шутками и командным духом, в воздухе разливалось что-то тягучее, угрожающее.

«Как перед появлением дементоров», — подумала Эмма, вспомнив книги о Гарри Поттере, которые читала Генри перед сном. Мгновение она разглядывала колени, а когда решилась поднять взгляд, увидела, что остальные детективы тоже избегают встречаться глазами друг с другом.

Первым молчание нарушил Джонс.

— Дело закрыто, — в его голосе не было ни намёка на удовлетворение.

— Быстро, — заметила Мэри-Маргарет. Эмма невольно задумалась о том, почему прокурор Бланшар продолжает околачиваться среди них, но быстро смекнула, что никто не хочет оставаться сейчас один. — Только половина десятого.

Нолан пожал плечами.

— Стрельба средь бела дня, десятки свидетелей… мы шли по горячим следам. Плёвое дело.

— Вот именно, — устало подытожил Локсли. — Валите по домам. Судебные слушания завтра в девять утра. Бумажная волокита тоже никуда не денется. Вам всем нужно отдохнуть, проветриться. И это не обсуждается, — он смерил выразительным взглядом единственного детектива в комнате, который мог бы протестовать против этого приказа.

Эмма украдкой взглянула на лицо напарницы. Она ожидала увидеть гнев или хотя бы раздражение. И при других обстоятельствах наверняка бы увидела, но сейчас всё было иначе. Изменения были почти неразличимы, но они были. Реджина выглядела побеждённой. И Эмме было прекрасно знакомо это чувство. Она сама не хотела домой. Там её никто не ждал, хотя сегодня, положа руку на сердце, она радовалась, что Генри — в Нью-Йорке. Даже в самых изощрённых фантазиях она не могла представить, как бы рассказывала о последнем расследовании; сегодня она и близко не чувствовала себя героиней.

Эмма задумалась, а не пригласить ли ей Реджину, чтобы общими силами справиться с болью и отчаянием, но она поспешила отмахнуться от этой идеи. Во-первых, они были недостаточно близки. Во-вторых, Реджина, скорее всего, жила по чёткому графику, в котором не было места импровизациям.

— Кто хочет выпить? — мрачно предложил Джонс.

Эмма невольно усмехнулась. Только он и мог предложить пропустить по рюмашке в такое время. А, впрочем, решила она, может быть, это не такая плохая идея — нажраться до беспамятства.

Нолан обменялся взглядом с прокурором Бланшар.

— Всё лучше, чем пить в одиночестве, — повёл плечом он. — Свон, Миллс, Локсли?

Лейтенант покачал головой.

— Мне надо домой.

— Я, пожалуй, с вами, — сказала Эмма неуверенно.

Детективы кивнули.

— Можем поехать на моей машине, — предложила Мэри-Маргарет. — Она на парковке.

Они не стали ждать ответа Реджины, наверняка отрицательного, и вышли из общей комнаты.

Эмма на мгновение задержалась.

— А ты не пойдёшь? — предложила она напарнице.

Гримаса Реджины, пропитанная горечью, мало напоминала улыбку.

— Тебе известна моя политика относительно бессмысленного общения с идиотами. Зачем делать страшный день ещё хуже?

— Просто проверила, — отозвалась Эмма устало. — Хорошего… сносного вечера.

— Спасибо, дорогая, и тебе. Проследи заодно, чтобы наши недалёкие коллеги не нашли приключения на свои задницы.

— Заметано, — выпалила Эмма.

Она развернулась, чтобы выйти из общей комнаты, как вдруг…

— Эмма! — окликнула Реджина. — Я… Если что-нибудь понадобится, у тебя есть мой номер.

Эмма удивлённо вскинула бровь.

— Спасибо, — сказала она искренне. — Взаимно. И… ты завтра пойдёшь на пробежку?

— В обычное время на обычном месте. Увидимся завтра?

Эмма растерянно моргнула и, коротко улыбнувшись, выбежала за дверь.