Эмму разбудил сигнал будильника, который она спросонья приняла за птичий гомон, и мысленно обругала сына за то, что он, пока лазил по мобильному, установил столь раздражающую мелодию. А потом себя, за то, что поставила будильник на такую рань. В первый миг Эмме вообще показалось, что пронзительная трель расколола её голову надвое.
Не переставая ворчать, она перевернулась на бок, чтобы отключить будильник, и застыла, поражённая осознанием, что она не одна. С ней в кровати был кто-то ещё.
Эмма, всеми силами стараясь сохранить самообладание, осмотрелась. Это была не её кровать. Простыня и пододеяльник совсем из другого материала.
«Спальня тоже чужая», — запоздало подумала Эмма, когда глаза немного приспособились к темноте. А человек рядом с ней… Святые бубенчики! Она ведь не переспала с Джонсом? Воспоминания были туманными, но Эмма могла поклясться, что он был последним человеком, с кем она общалась накануне. При мысли об этом к горлу подступила тошнота. Джонс был её коллегой, другом, мужчиной и… в голове не укладывалось. Потому что, как бы пьяна ни была, она бы ни за что на свете этого не сделала.
Но нет, при ближайшем рассмотрении оказалось, что рядом с ней — молодая женщина. Она лежала на боку, волосы рассыпались по подушке, наполовину закрывая лицо, но Эмма была уверена, что никогда раньше её не видела. Это, наверное, хорошо. Не то чтобы очень-очень хорошо, но смущало на порядок меньше, чем если бы проснулась в одной кровати со знакомым. Женщина была довольно симпатичной, с длинными, тёмными вьющимися волосами, но, кто она, чёрт возьми, такая?
«Самое главное, чтобы она не проснулась», — решила Эмма и, потянувшись, выключила будильник. Из её груди вылетел невольный вздох облегчения. К счастью, незнакомка спала очень крепко, стало быть, можно попытаться выбраться через окно незамеченной. Но для начала не помешало бы найти одежду, потому что первое, на что обратила внимание Эмма, отбросив одеяло, — она полностью обнажена. Ожидаемо, конечно, но всё равно не самое радужное открытие.
Удача продолжала сопутствовать ей. Одежда бесформенной кучей валялась в изножье кровати. Воняла безбожно… Эмма сделала мысленную зарубку, что надо бы забросить её в стиральную машинку, прежде чем отправляться на работу. Работа! Ей срочно нужна была доза кофеина, желательно двойная, чтобы встрепенуться. Наконец, кое-как одевшись, Эмма с тяжёлой неясной головой вскочила с кровати, метнулась к окну и уже собиралась распахнуть его, когда решила в последний раз оглянуться на спящую незнакомку.
Одеяло соскользнуло с её загорелого плеча, обнажив татуировку в форме якоря.
«Якоря? — нахмурилась Эмма. — Почему?»
Воспоминания о минувшей ночи накрыли её тошнотворной волной.
***
— Знаешь, — говорит Джонс, когда такси заворачивает в жилой район и начинает замедляться, — у меня сестра — лесбиянка.
Эмма пожимает плечами.
— Поздравляю?
— Её зовут Мила, — продолжает он. — Она ни с кем не встречается. Мы вместе живём.
— Здорово. Зачем… Подожди, ты пытаешься свести меня с ней?
— Возможно. Просто вспомнил, что нам нравится один типаж женщин, и…
— Я не… Мне не нужны отношения! — с запинкой произносит Эмма. — Особенно сегодня.
— А кто говорит об отношениях? Любви? Просто минутное отвлечение от реальности… Вот что тебе сегодня не помешает.
— Я думала, для этого придумали ром, — стонет Эмма, поражаясь, в какие дебри может завести эмоциональная встряска.
— Иногда одного рома недостаточно. Тебе нужно выпустить пар.
Выпустить пар? Где-то она это уже слышала.
— И ты решил, что я должна выпустить пар с твоей сестрой? Ничего более дикого в жизни своей не слышала.
Джонс выглядит смущённым.
— Почему? Потому что я подкатывал к тебе?
— И это тоже.
— Это было до того, как я узнал, что ты играешь за другую команду. Теперь я понимаю, что не могу помочь тебе отвлечься, но знаю человека, который может.
— Разве братья не должны… не знаю… защищать сестёр? Присматривать за ними, чтобы встречались только с теми, у кого серьёзные намерения, и при любой угрозе хвататься за пистолет?
— Ты не знаешь мою сестру, — хохочет Джонс. — С ней такой вариант не прокатит.
***
Эмма вздохнула, с тоской посмотрела в окно. Она не могла поверить, что позволила убедить себя, дескать, это — хорошая идея. Сестра её коллеги? Какого чёрта?! Теперь она не могла сбежать через окно. Мила наверняка пережила бы, по ней видно, что обладает богатым опытом по части случайных перепихонов. Но Киллиан вряд ли бы одобрил такое поведение, а именно с ним ей предстояло работать.
Мобильный снова зашёлся соловьиной трелью, но на этот раз сработало напоминание о том, что через пять минут она должна встретиться с Реджиной.
Эмма со стоном помассировала больную голову, пытаясь решить, чей гнев ей предпочтительнее. Киллиана, если она улизнёт, не попрощавшись, с его сестрой. Или Реджины, если она пропустит пробежку, тем самым подставив её. Ни один из вариантов не радовал. Чёрт бы побрал все эти нелепые ситуации, в которые она постоянно вляпывается, хотя, будучи взрослой женщиной, детективом убойного и матерью десятилетнего сына, не должна бы.
«Вот почему ты видишь Генри только раз в месяц», — напомнила Эмма себе.
Решение пришло внезапно, когда она, озираясь по сторонам, увидела на прикроватной тумбочке обычную ручку. Вытащив из портмоне старый чек, она быстро написала на обороте:
Дорогая Мила,
«Нет, — решила Эмма, — нельзя называть её дорогой».
В конце концов, это было не письмо для подруги по переписке, и она, Эмма, на минуточку не какая-то там семиклассница.
Мила, спасибо за прекрасную…
Прекрасную ночь? Весёлую ночь? Было ни прекрасно, ни весело, но Мила ни в чём не виновата. Если так подумать, Мила пошла навстречу, предоставив пару часов развлечений и эмоционально нейтральное место для ночлега. Другой момент, что она не должна была подписываться на это, о чём теперь искренне сожалела.
Мила всё поймёт, если она ускользнёт, не оставив записки, Эмма ни секунды не сомневалась. А Киллиан… Он был так пьян прошлой ночью, что, возможно, проспавшись, даже не вспомнит, как приволок её к себе домой. По крайней мере, хотелось на это надеяться.
***
— Мила, познакомься с Эммой Свон! — с порога объявляет Киллиан.
Молодая женщина, сидящая перед телевизором, вскакивает и подходит к ним. В одной руке она сжимает бутылку пива, а другую протягивает для рукопожатия.
— Мой брат не преувеличивал, — присвистывает Мила, оглядев её с ног до головы хищным взглядом. — Ты великолепна.
Эмма бросает на Киллиана растерянный, но вместе с тем чуть негодующий взгляд, недовольная тем, что он обсуждает её со своей сестрой, и пожимает протянутую руку. Мила высокая, с длинными каштановыми волосами, рассыпанными по плечам, и очень даже привлекательная. Не классическая красавица, но очень сексуальная, а шорты и майка, в которые она вырядилась, не оставляют места для воображения. Мила выглядит… Если бы Эмма знала, что у детектива Джонса есть сестра, она бы представляла её именно такой.
— Нам попалось тяжёлое дельце, — сообщает Киллиан сестре. — И Эмма сказала, что она не прочь бы… выпустить пар… с красивой девушкой.
Мила приподнимает брови.
— Ты что, сутенёром заделался? — она переводит взгляд на Эмму. — Кстати, если у тебя есть знакомые в Вайсе, знай, я не проститутка, хотя испытываю большое уважение к совершеннолетним работникам сексуальной индустрии, пришедших в профессию по собственному выбору.
— Ну… — Эмма затравленно озирается, поражаясь, как её угораздило оказаться в такой необычной ситуации. — Вообще, да, согласна. Респект ребятам.
— Ладно, я пошёл, проверю, чем там Тинк занимается, — говорит Киллиан. — А вы, девочки, развлекайтесь.
Когда он, спотыкаясь, выходит за дверь, Мила добродушно улыбается.
— Соболезную. Работать с моим непутёвым братом то ещё удовольствие, но под толстым слоем идиотизма скрывается доброе сердце.
— Да, я знаю, — Эмма возвращает улыбку. — Иногда проглядывает.
— Пожалуйста, только не говори, что он предложил тебе встретиться со мной после того, как сам попытался подкатить, но в процессе выяснилось, что ты по девочкам.
— Я могла бы сказать, что произошло иначе, но это не было бы правдой.
Мила разочарованно вздыхает, но теперь её глаза игриво блестят, совсем как у брата.
— Прости, родители с детства учили нас хорошим манерам, но кое-кто, очевидно, невнимательно слушал.
— Всё нормально, — заверяет Эмма. — Он не… мы…
— Он нажрался до усрачки, да и ты сама выглядишь не лучше. Хреновый день выдался. Я слышала.
— Точно. Ну, ладно, я тогда… — посмотрев на часы, Эмма чувствует, как её брови ползут вверх. — Не буду тебе мешать, пойду-ка лучше домой.
— Спасибо, что терпишь закидоны моего братца, — благодарит Мила. — Тебе бы домой, немного поспать. Но, если далековато пилить, можешь переночевать здесь.
— Даже не знаю, смогу ли уснуть сегодня, — признаётся Эмма.
— Расследование?
— Да.
— Тогда оставайся, — решает Мила. — Я как раз собиралась выбрать фильм. Пиво любишь?
— Кто не любит пиво? Но разве ты не хочешь спать?
— Джетлаг, — кривится Мила. Вытаскивает из холодильника пиво и, вернувшись к дивану, жестом предлагает Эмме присоединиться. — Только что вернулась из Германии, — она протягивает ей бутылку с незнакомой этикеткой, должно быть, европейской. — Мозги набекрень.
— Чем ты занимаешься? — с любопытством осведомляется Эмма. Делает небольшой глоток пива. Добротное. Крепкое.
— Фотографией, ландшафтом и дизайном. Вообще я фрилансер, но время от времени сотрудничаю с «Нью Харбор». Журнал такой, о путешествиях.
— Здорово, особенно, если любишь путешествовать.
— О, не то слово! Будь моя воля, я исколесила бы весь мир!
— Ты на правильном пути, — Эмма скользит глазами по предплечью новой знакомой. — Что означает твоя татуировка? Покорять новые гавани? Поднять якоря?
— Эта? — Мила, проследив за взглядом, качает головой. — Это в честь брата. Не Киллиана, — торопливо уточняет она. — Нашего старшего брата. Он служил во флоте.
— О, — только и может произнести Эмма, решив, что старший брат, наверное, скончался, раз сестра решила сделать татуировку. — Соболезную.
Мила пожимает плечами.
— Его заботой всегда было благополучие нашей страны. Он погиб при исполнении. Странно, наверное, но это именно то, к чему он всегда стремился. Знаешь, я думаю, он ушёл без сожалений. Киллиан тяжело воспринял смерть брата. Очень тяжело.
— Он никогда не рассказывал об этом. Не то чтобы обязан, мы с ним знакомы всего ничего.
— Да, Киллиан не любит говорить о брате, а я открыла для себя, что разговоры помогают.
— Полезнее, чем надираться, — соглашается Эмма.
— Так выпьем же за это! — Они чокаются бутылками, несколько мгновений пьют молча, а затем Мила спрашивает: — А что насчёт тебя? У тебя есть братья или сёстры?
— Нет, по-крайней мере, тех, о которых я знаю, — поймав растерянный взгляд Милы, она поясняет. — Я выросла в системе, никогда не знала родных, так что теоретически любой, с кем я встречаюсь, может оказаться моим братом или сестрой. Практически за всю мою жизнь у меня наберётся около дюжины приёмных.
— Как это увлекательно! — глаза Милы горят живым интересом.
Эмма смущается, сама не понимает, почему: из-за выпитого за вечер алкоголя или из-за реакции собеседницы.
— В смысле?
— Не то, что ты выросла в системе, нет. Это как раз дерьмово. Я о том, что любой может оказаться твоим близким родственником.
— Забавно, да, но неловко.
— Как бы там ни было, ты работаешь в полиции, у тебя есть свободный доступ к услугам криминалистов, — со всей серьёзностью заявляет Мила. — Ты могла бы каждому, с кем собираешься переспать, делать анализ ДНК.
— Стрёмный какой-то разговор получается, особенно, учитывая то обстоятельство, что полчаса назад твой брат настойчиво предлагал мне переспать с тобой.
— И правда. Если мы хотим воплотить его идею, нам, наверное, пора завязывать с разговорами о родственниках.
— Мы? — переспрашивает Эмма. — Хотим воплотить?
Мила склоняет голову, о чём-то задумавшись, затем медленно ставит бутылку на пол, придвигается к Эмме и обхватывает её щёки ладонями.
— Не знаю. А ты?
У Эммы пересыхает во рту. Она и рада бы бежать без оглядки, но почему-то наклоняется и позволяет Миле увлечь себя в поцелуй. Нежный, почти невесомый, но Эмма, подстёгиваемая отчаянным желанием, раздвигает языком губы Милы, с которых тут же срывается сдавленный стон. На вкус она — пиво, как, наверное, и сама Эмма, но это не играет роли. Как не играет и то, что Мила не особо привлекала, скорее, интересовали её прикосновения, достаточно приятные, чтобы на время отключить мозги. Эмма укладывает Милу на диван, просовывает ладони под топ, собираясь стянуть его с изящных плеч.
— Спальня, — выдыхает Мила, вывернувшись, вскакивает на ноги, хватает Эмму за руку и тянет за собой в ближайшую комнату. К тому моменту, когда добираются до кровати, они полностью избавляются от одежды. Мила, улыбнувшись, толкает Эмму на кровать, падает сверху и впивается в губы жадным поцелуем.
Едва ли им захочется увековечить произошедшее в стихотворениях, но, оно действительно помогает забыться, получить эмоциональную разрядку, и в какой-то момент по краю сознания Эммы проскальзывает шальная мысль: может, только это и важно?..
***
«И вот я здесь», — Эмма с отвращением осмотрела себя. Она бы не отказалась от душа, чтобы избавиться от нестерпимого запаха секса и алкоголя.
«О чём только, чёрт возьми, думала прошлой ночью?»
Обнаружив на мобильном пропущенный от Нила, она, мягко говоря, удивилась, потому что бывший никогда не вставал в такую рань. Но потом вспомнила, сколько незрелых и чудовищных вещей наговорила по пьяни, и ужаснулась.
Да, денёк выдался паршивый, настроение оставляло желать лучшего, выпитый алкоголь тоже сыграл своё чёрное дело… Но прямо сейчас Эмма сгорала от всепоглощающего стыда. Она вышла из себя. Снова. Вместо того, чтобы чтить память невинно убиенных детей, она всю ночь напролёт куролесила, пытаясь вытравить произошедшее из памяти.
«Генри… Что обо мне подумал бы Генри?!»
Эмма приблизилась к комоду, с отвращением всмотрелась в своё отражение, не оглядываясь на Милу, вылезла в окно и спустилась вниз по пожарной лестнице. Не успели её ступни коснуться асфальта, как её сразу жестоко вытошнило, благо, под рукой оказался мусорный контейнер.
Судорожно вздохнув, Эмма вытерла рот, огляделась и не без радости поняла, что окрестности ей очень даже знакомы. До её собственного дома отсюда было рукой подать. Она собиралась принять холодный душ, и если он поможет взбодриться, чем чёрт не шутит, возможно, даже успеть на пробежку с Реджиной.
Самым разумным в сложившейся ситуации ей казалось притвориться, что сегодняшний день ничем не отличается от остальных, и что она одним махом не испортила отношения с двумя или тремя важными людьми.
До дома оставалось всего несколько метров, когда Эмма вспомнила, что в спешке бросила на прикроватной тумбочке недописанную записку.
***
Реджина посмотрела на часы, раздражённо поджала губы. Пять минут шестого. Эмма опаздывала. Вздохнув, она вновь прокрутила в голове вчерашний разговор. Эмма не говорила точно, что она придёт, а Локсли упомянул, что ребятам очень хреново. Напарница наверняка чувствовала себя разбитой после ночи пьянства, ей было банально не до забегов на длинные дистанции. Умом Реджина понимала, что не должна ждать, тем более, что это вообще не в её характере. Если на то пошло, ей вообще не нравилось бегать с кем-то в паре.
Реджина волевым решением заставила себя двигаться. На сердце было тяжело, но она списала это на вчерашнее происшествие, а непривычно размеренный темп — на недосып. И плевать, что прошлой ночью (на полу возле кровати Роланда) она спала лучше, чем весь последний год, пусть и только четыре часа. Эмма здесь ни при чём.
«Может, позвонить ей?»
Нет, решила Реджина, ужасная идея. Если напарница спит, что только логично в сложившихся обстоятельствах, звонок пришёлся бы очень некстати. Да и не переживала она, совсем, ни капельки.
Увлечённая внутренними спорами, Реджина не сразу обратила внимание на поравнявшегося с ней человека. По крайней мере, пока этот самый человек не выпалил жизнерадостно:
— Доброе утро, напарница! — из-за чего она чуть сердечный приступ не получила.
— Детектив Свон! — выдохнула Реджина. — Эмма… Я… Ты… Опоздала.
— Да, прости.
Реджина остановилась, окинула Эмму внимательным взглядом, отметив про себя, что выглядит та ужасно.
— Ты в состоянии бежать? — спросила она недоверчиво.
— Не знаю, — пробормотала Эмма. — Надеюсь, похмелье выйдет вместе с потом.
Реджина невесело усмехнулась.
— Не думаю, что это так работает.
— Ну, если я буду тебя тормозить, ты можешь закончить пробежку без меня. Невелика проблема.
— Я сама сегодня неважно себя чувствую. Мы можем бежать медленно.
Эмма приподняла брови, и на короткий момент Реджине показалось, что младший детектив поймала её на лжи, но говорить ничего не стала. Безмятежно пожала плечами, припустила трусцой и осведомилась:
— И у тебя выдалась тяжёлая ночка?
— Можно и так сказать, — признала Реджина. — Но, наверное, не такая тяжёлая, как у тебя.
Эмма покраснела до кончиков ушей.
— Я очень расстроилась, — она смущённо отвела глаза. — Много выпила и…
— Со всеми бывает, дорогая, — перебила Реджина и, услышав скептический смешок, добавила: — Серьёзно. Нужно просто двигаться дальше.
Сегодня они бежали молча. Осилили восемь несчастных, болезненных километров, но Эмма в конце, схватившись за голову, заявила, что и это — большое достижение. Реджина не стала доказывать обратное. Напротив. Заверила, что Эмма абсолютно права, и неловко похлопала её по плечу. Пальцы пронзил крошечный электрический заряд, никакой мистики, просто синтетика билась током.
Что ж, по всему выходило, что Эмма не знала, как правильно использовать антистатические салфетки, и только.
***
Реджина чуть ли не силком притащила Эмму на слушания.
— Да, это необязательно, но, думаю, тебе станет лучше, когда увидишь, как эти два идиота предстают перед судом, — уговаривала она, удостоверившись, что в управлении всё спокойно. — Всё равно больше делать нечего.
Эмма пожала плечами, кивнула, соглашаясь с доводами, и поспешила за напарницей к машине.
— Реджина, спасибо тебе за понимание, — прошептала она. — За сегодняшнее утро, нашу пробежку и…
— Не накручивай себя.
Эмма не накручивала, но почему-то никак не могла избавиться от прочно засевшего в горле чувства вины, словно она сделала что-то такое, чего определённо не стоило делать. Странно это. Реджина, вероятно, шла последней в списке тех, кому она задолжала извинения.
Отвратительно, что такой список вообще существовал, но ничего не попишешь.
Эмма помалкивала. Реджина тоже не заговаривала, хотя и не подозревала о том, что её напарница продолжала захлёбываться в собственных сожалениях. В салоне было мучительно тихо. Музыка не играла. На самом деле Реджина никогда не включала радио, но если в первые дни Эмма боялась просить включить музыку, сегодня ей было просто неловко. Постепенно размышления о людях, перед кем успела провиниться за последние сутки, переключились на… Реджину.
Дорого бы Эмма дала, чтобы узнать, о чём думала её напарница в такие моменты. Впрочем, она никогда не знала, что творится в голове у Реджины, даже когда та разговаривала. Наверняка размышляла о чём-то очень умном, а в промежутках кичилась тем, что она на порядок лучше всех остальных.
Уголки губ Эммы дрогнули в невольной улыбке.
— Мы на месте, — неожиданно сказала Реджина и свернула на парковку перед величественным зданием суда. Вокруг было много микроавтобусов, повсюду сновали репортёры с микрофонами и операторы с видеокамерами.
Эмма покосилась на приборную панель — половина девятого — и припечатала:
— Твою мать!
Реджина открыла дверцу, расправила плечами, как если бы готовилась к бою, и оглянулась на неё.
— Не жалей локтей.
Эмма молча кивнула и, выскочив из машины, побежала следом за ней в направлении здания, опустив голову и бесцеремонно распихивая всех попадавшихся ей на пути.
Несмотря на внешнюю хрупкость, детектив Миллс оказалась настоящим профи по расталкиванию дотошных журналистов. Эмме оставалось только бежать следом, надеясь, что не зазевается и не потеряется в толпе.
— Детектив Миллс, что вы можете сказать о беспорядочной стрельбе на Милдред-авеню? — кто-то шустрый умудрился сунуть Реджине в лицо микрофон, но его оттолкнули прежде, чем он успел назвать телеканал, который представляет.
— Ого! Это… Ты не перестаёшь меня удивлять! Как ты с ними лихо! — восхитилась Эмма, как только они переступили порог здания суда, куда репортёрам с их камерами, к счастью, дорога была заказана.
Реджина улыбнулась и в несвойственной ей манере слегка склонила голову.
— Спасибо, дорогая, за приятный комплимент.
— Доброе утро! — поприветствовала их Мэри-Маргарет. Она выглядела непривычно подавленной, глаза не искрились жизнерадостностью, но от неё исходила решимость, заставившая Эмму приободриться. Несмотря на скорбь и усталость, проигрывать прокурор Бланшар не планировала.
Эмма ответила ей слабой улыбкой.
Реджина сдержанно хмыкнула.
— Утро, мисс Бланшар.
Собравшиеся в зале повскакивали со своих мест, когда появился таинственный судья Голд, о котором в полицейском департаменте разве что легенды не слагали. Его называли самым пугающим человеком в Бостоне. Эмма с нетерпением ждала встречи с ним. Несколько раз ей доводилось давать показания, но все процессы были мелкими, не освещались широко в прессе, другими словами, они не могли попасть на рассмотрение великого и ужасного судьи Голда.
— Тото, мы больше не в отделе киберпреступлений, — прошептала Эмма и, прищурившись, уставилась на подозреваемых в массовом убийстве. Ни один из парней не выглядел виноватым, напротив, глядя на их самодовольные рожи, складывалось впечатление, что они гордятся проделанным. Эмме хотелось стереть это выражение с их физиономий. Выхватить бы сейчас пистолет и…
— Эмма, сядь! — прошипела Реджина.
Судья Голд стукнул молотком, призывая соблюдать тишину, после чего Мэри-Маргарет, мрачно кивнувшая детективам, решительно подошла к трибуне.
***
— Полмиллиона долларов, — присвистнула Эмма, когда они вошли в общую комнату. — Большая сумма, как считаешь?
Реджина скривилась.
— Да, но не для Брауна. Сегодня его сыночек будет спать в своей комнате, вот увидишь. Им бы даже хватило денег на то, чтобы вытащить Тони, но это не выгодно.
— Абсурдно.
— Что они не заплатят залог за Тони? С чего бы?
— Да не это! — огрызнулась Эмма, и Реджина, никогда ещё не видевшая напарницу такой злой, вопросительно приподняла бровь. — Зачем Брауну спасать шкуру виноватого в гибели пятерых детишек выродка?
— Никто не захочет отправлять родного сына за решётку, — не без удивления ответила Реджина. — Даже нелюбимого, а тут ещё совершенно иной социальный статус. Готова поспорить, что Браун закатит грандиозный спектакль, отправит сына на общественные работы в попытке внушить всем вокруг, что мальчик покаялся и отныне хочет быть достопочтенным гражданином своей страны.
Эмма нахмурилась. Сжала кулаки.
— Он заслуживает сгнить в тюрьме, — сжала кулаки. — Он заслуживает тех ужасов, которые произошли бы, окажись он за решёткой. Они оба заслуживают.
— Возможно, — согласилась Реджина спокойно. — Но ты говорила бы иначе, если бы это был твой сын.
— Если бы он был виноват? Да ни в жизни! — воскликнула Эмма. — Любить — не значит всё прощать. Винс должен заплатить за свои преступления.
— И он заплатит, — заверила Реджина. — Он предстанет перед судом. Никто его не выпустит.
— Не факт, — возразила Эмма. — Сама говоришь, что папаша при деньгах, высокий социальный статус, всё такое. Кто знает, может, у судьи Голда и перед ними должок. Таким людям, вроде Браунов, всегда всё сходит с рук, — и торопливо добавила: — Без обид.
Реджина вздохнула, провела рукой по волосам.
— Без обид, — повторила она, потому что очень давно не причисляла себя к «таким людям», хотя Эмма, похоже, считала иначе. Напарница равняла её с беспринципным Брауном только из-за того, что она выросла в состоятельной семье, и было больно, что скрывать, но прямо сейчас это была далеко не самая большая её печаль.
— Как бы там ни было, — заговорила Реджина, стараясь говорить как можно спокойнее. — По-моему, люди, которые вытаскивают ребёнка, ставшего соучастником убийства, ничем не отличаются от людей, вырастивших психопата. Я… Я не знаю Генри, — она надеялась, что Эмма не заметила, как дрогнул её голос, когда произнесла имя. — Но осмелюсь предположить, что ты… вы с отцом прививаете ему любовь к истинным ценностям.
Эмма кивнула.
— Мы стараемся.
Эмма и Реджина, не сговариваясь, выдохнули и некоторое время стояли молча. Затем Реджина нерешительно протянула руку, коснулась предплечья напарницы, и снова почувствовала крошечный электрический заряд. Всё-таки нужно будет при возможности рассказать ей о тонкостях стирки. Между тем дрожь пробежала вниз по позвоночнику, когда Реджина, ощутив исходящий от Эммы жар, поняла, как близко они стоят друг к другу. То был дружеский жест, ни к чему не обязывающий, а вышло… Реджина попыталась высвободить руку, чтобы положить конец неловкости, но Эмма и не думала ослаблять хватку. Она посмотрела в зелёные глаза, блестящие от непролитых слёз, и почувствовала, как тянется к ней сердцем. Должно быть, это странно, но прямо сейчас любая странность стоила того, если Эмма могла найти в ней утешение. Не в странности — в ней. Реджина хотела этого. Хотела быть той, к кому Эмма обращалась бы за поддержкой, хотела быть её опорой в самые сложные времена. Она коротко улыбнулась и, получив точно такую же улыбку в ответ, позволила себе насладиться разлившимся в груди теплом.
Прекрасный момент разрушили приближающиеся шаги. Реджина поспешно выдернула руку, решив, что во всём виновато эмоциональное истощение. Стоило встретиться с доктором Хоппером и попросить выписать ей снотворное.
— На одиннадцатом канале показывают репортаж о стрельбе, — пробормотал Нолан, сжимая в руке большой бумажный стакан с кофе, и сощурился от яркого света люминесцентных ламп. Вошедший следом за ним Джонс выглядел на порядок лучше, но ненамного.
Реджина схватила со стола пульт и включила древний телевизор.
— Воодушевляет, — заметила она.
Сюжет получился до смешного коротким: выдержка из вечернего интервью с Локсли, парочка кадров из зала суда, в основном, подозреваемые в наручниках. В конце ведущий новостей сообщил, что вечером возле общественного центра запланирована поминальная служба по погибшим детям.
— Надо сходить, — заметил мрачный Нолан. — Отдать дань уважения.
— Почтить память продуктивно разнообразия ради, — проворчала Эмма, но осеклась, встретившись глазами с Джонсом. В атмосфере что-то ощутимо изменилось. Эмма могла поклясться, что Реджина это почувствовала, да и Нолан, если созвонился с мозгами после вчерашнего, скорее всего, тоже. — Нам надо…
— Да, но не здесь, — Джонс жестом предложил ей отойти в сторонку.
Реджина не хотела подслушивать, честное слово, не хотела, но детективы громко шептались.
Лучше бы она этого не слышала.
— Ночью… — заговорила Эмма виновато.
— Ничего не было. Я это стёр из памяти. И тебе советую.
— Хорошо, ладно, и это никогда не повторится.
Джонс пожал плечами.
— Твоё право. Правильное решение.
— Прости… я… мне очень жаль.
— Перестань. Ничего плохого не произошло. Скверная выдалась ночка, для всех нас, вот и… такое случается, знаешь, не забивай голову. Никто на тебя не обижается.
— Ладно, — Эмма уставилась себе под ноги. — Просто… Чувствую себя дурой, — она вскинула голову и неожиданно для себя перехватила взгляд Реджины. В горле спёрло дыхание. До неё дошло, что напарница и Нолан, спустившийся на грешную землю, слышали если не каждое слово, то достаточно, чтобы сделать собственные выводы. Оба смотрели на них со смесью отвращения и удивления. Эмма, подгоняемая стыдом, выбежала из общей комнаты.
Нолан проводил её беспомощным взглядом.
— Что, чёрт возьми, случилось ночью?! — накинулся он на напарника.
— Ничего. Ничего не случилось.
— Не похоже. Между тобой и Свон явно что-то произошло.
— Да ничего между нами не произошло! — сердито ответил Джонс. — И ты бы это знал, если бы не развлекался всю ночь напролёт с Мэри-Маргарет!
— Ты провёл ночь с прокурором Бланшар? Как же так вышло? Крайне непрофессиональное поведение, — ухмыльнулась Реджина. Уж кто, а она не имела никакого морального права осуждать оступившихся коллег, впрочем, им об этом знать было необязательно. К тому же, она была ослеплена гневом. — У всей вашей четвёрки.
— Мэри-Маргарет и… Знаете, неважно, — отмахнулся Нолан. — Прошлая ночь… может, просто сотрём её из памяти?
— Странно, что у тебя вообще сохранились какие-то воспоминания, — хмыкнул Джонс.
Нолан, развернувшись, сердито уставился на напарника.
— Господа! — воскликнула Реджина, заставив детективов схватиться за больные головы. — Хватит! Шли бы вы отсюда… погуляли, мозги проветрили.
— Ты не можешь отдавать нам приказы! — парировал Нолан. — Ты не наш лейтенант, как бы сильно тебе этого ни хотелось!
— Она — нет, а я — да, и я настоятельно рекомендую вам подчиниться детективу Миллс, — сухо сказал появившийся в дверном проёме Локсли. — Идите! Поговорите, решите свои разногласия, и возвращайтесь, как повзрослеете!
Нолан и Джонс, обмениваясь колючими взглядами, вышли из общей комнаты.
Реджина опёрлась ладонями о крышку рабочего стола, резко вдохнула воздух, словно всё это время задерживала дыхание. Она изо всех сил старалась упорядочить мысли. Да, из разговора Джонса и Эммы можно было сделать неоднозначный вывод, что они… Впрочем, какая ей разница?
Да, напарница проигнорировала её (очень важный) совет, не говоря о том, что нарушила свой собственный принцип — не связываться с коллегами. И да, нарушила его, пожалуй, с последним человеком в отделе, которого выбрала бы Реджина. У неё были все основания раздражаться, вот только она чувствовала себя в стократ хуже, будто ей плюнули в лицо, сбили с ног и врезали в живот.
Разница, видимо, была.
***
— Миллс, в мой кабинет! — приказал Локсли.
Реджина закатила глаза. Она думала, что хуже быть не может, наивная, а теперь придётся выслушивать лекцию о том, как правильно разговаривать со своими коллегами. Замечательно. Переступив порог кабинета, она громко хлопнула дверью и выжидающе посмотрела на лейтенанта.
— Речь пойдёт о твоей напарнице.
Реджина вскинула руку.
— Робин, при всём уважении, я не хочу сейчас говорить о детективе Свон, и если нет ничего срочного…
— Я случайно услышал её разговор с Джонсом…
— Это не срочно, и это не та тема, которую мне хотелось бы развивать, — бросила Реджина, расправив плечи и уперев руки в бока, чтобы скрыть дрожь. — Что ж, если это всё, что вы хотели сказать, прошу меня извинить, работа не ждёт. Всего доброго, лейтенант.
Реджина развернулась, чтобы уйти, но, конечно, идиот и не думал замолкать.
— Знаешь, когда я увидел их ночью, так и подумал, что назревает…
Реджина вскинула голову, так резко, что почувствовала острую боль в шее, которая затекла от сна в неудобной позе. Ей потребовалось всё самообладание, чтобы не вздрогнуть и не помассировать больное место, а всё из-за того, что не собиралась больше показывать перед ним свою слабость. Они снова стали друзьями, да, но Робин оставался её начальником. Были определённые границы. Стереть их было ошибкой.
— И ты ничего не сделал? — накинулась она на Робина. — Ты просто позволил этому случиться?
— Да, — он выглядел смущённым. — Немного непрофессионально, знаю, но, как мы с тобой решили вчера, они — взрослые люди. Они способны принимать собственные решения и совершать собственные ошибки. Твои слова, кстати, не мои.
Реджина нахмурилась. В словах Робина не было ни капли неправды, но это не меняло того факта, что из-за произошедшего ей хотелось заехать кому-нибудь по физиономии, а он, на своё несчастье, находился ближе всех.
— Если они взрослые люди, почему мы говорим о них, как о подростках? — прошипела она. Попыталась выполнить несколько дыхательных упражнений, которые ей показывал штатный психолог, когда она тщетно пыталась подавить болезненные воспоминания, чтобы научиться контролировать спровоцированные ими вспышки гнева. — Надеюсь, ты вызвал меня сюда не только ради этого!
Около минуты лейтенант смотрел на неё насмешливым взглядом, а затем его, похоже, осенило.
— Миллс, ты ревнуешь? — его глаза округлились.
Реджина могла поклясться, что в них вспыхнули весёлые искорки, но не стала заострять на этом внимание.
— Ревную? Какого хрена, Локсли? Понятия не имею, о чём ты!
— Ну, конечно, нет, — он театрально закатил глаза. — И я рад, что мы снова стали друзьями, потому что теперь могу сказать тебе, любя, что ты чуть ли не единственный человек в моём окружении, который сам себя не понимает.
— По-твоему, я хочу заниматься бессмысленным сексом с мужчиной, который способен испытывать чувства разве что к рому? — шокировано спросила Реджина. — Мне бы хотелось, чтобы человек, называющий себя моим другом, знал меня немного лучше.
— Я думаю… А знаешь… Нет. Забудь всё, что я только что наговорил. Ты наверняка права. После вереницы дерьмовых деньков ребята просто занялись бессмысленным сексом, о котором через пару недель даже не вспомнят и всего-то.
— Отлично, — огрызнулась Реджина, но тут же спохватилась, осознав, как именно прозвучало это слово в её исполнении. Робин вскинул брови. — Не то чтобы это было отлично, нет, но это лучше, чем… чем если бы они решили развивать отношения дальше… Это плохо бы сказалось на работе всей нашей команды, — она встретила его усмешку предупреждающим взглядом. — В любом случае, их чувства — не наше дело.
— Не наше, пока они не смешивают личные отношения с рабочими. Слушай, может, поговоришь об этом со Свон? Думаю, ей сейчас стыдно, а стыдиться нечего, и ты могла бы… — он замолк, как если бы понимал, что следующие слова могут обернуться катастрофой. — Она равняется на тебя, видит в тебе наставницу, ты можешь помочь ей пережить случившееся.
«Видит в тебе наставницу».
Реджина не знала, почему именно слова, сказанные как комплимент, ранили её сильнее всего.
— Я не психиатр, — сказала она холодно. — Возможно, тебе бы стоило порекомендовать ей обратиться к доктору Хопперу.
Робин вздохнул.
— Подумай об этом, Реджина.
***
Реджина подумала, но ничего не придумала.
Если Эмма действительно видела в ней наставницу, почему игнорировала советы?
Но в то же время нажираться до поросячьего визга, а потом совершать идиотские, зачастую разрушительные поступки при их выматывающей работе — в порядке вещей. И поступок Эммы, безусловно, унизительный, не самое хреновое, что Реджина видела в своей практике.
Реальность была такова, что независимо от того, что Реджина сейчас чувствовала, ей нужно было, чтобы напарница на работе выкладывалась по полной. Вот почему она, подавив кипящие эмоции, в которых разбираться ей был недосуг (не только сейчас, а вообще), отправилась на поиски младшего детектива, чтобы помочь собрать себя по кусочкам.
Реджина нашла Эмму в туалете, перед зеркалом, где та размазывала ладонью слёзы по щекам.
— Я в порядке!
Эмма несколько раз плеснула холодной водой в разгорячённое лицо, пошедшее красными пятнами, что указывало на то, что плакала довольно долго.
— Неправда, — парировала Реджина. Она злилась, что не мешало понимать и, главное, чувствовать, как сердце продолжает тянуться к Эмме. Увы, но это чувство было ей хорошо знакомо. — Никто не в порядке.
— Да, славно, значит, остальные хорошо это скрывают! — всхлипнула Эмма.
— Многолетний опыт. И потом… ты не совсем права.
— Если ты пришла вставить мне звездюлей, чтобы я быстрее созвонилась с мозгами, не утруждайся. Я работаю над этим.
— Я тебя не осуждаю, — заверила Реджина. — Честное слово.
— Я — идиотка, — пробормотала Эмма.
— Возможно, если считаешь, что ты первая, кто выпил лишнего после тяжёлого дня и занялся бессмысленным сексом с коллегой.
— Нет, я… что?! — развернувшись, Эмма испуганно уставилась на неё широко распахнутыми глазами. — Ты думаешь, что я переспала с Джонсом?!
— Я… мы предположили, — Реджина осеклась. Помолчала. В замешательстве почесала макушку. — А вы не переспали?
— Нет! — Эмма опустила глаза. — Я переспала с его сестрой! — прошла минута, затем вторая, и она, не дождавшись реакции, исподлобья взглянула на напарницу. — Я говорила тебе, я не сплю с коллегами. И… с мужчинами тоже.
— О… — только и смогла произнести Реджина. Она была в смятении, но никак не могла понять, что именно её смутило. Не то чтобы признание Эммы шокировало её. Вообще, если так подумать, единственной женщиной-полицейской, которую она близко знала и которая совершила камин-аут, была… Мэриан. Но даже тогда… Реджина мысленно передёрнула плечами, отказываясь вспоминать далёкое прошлое, тем более, что они с Мэриан поклялись забыть произошедшее. Это было так…
Тягостная мысль, несвоевременная и нежеланная, пришла из самой глубины сознания.
«Если её привлекают женщины, почему не привлекаю я?»
Реджина отмахнулась от неё. Мысленно обругала собственную глупость и вцепилась пальцами в дверной косяк, чтобы справиться с потоком ненависти к самой себе, обрушившейся на неё десятками голосов. Внутренним. Материнским. Даже Дэниела.
«Слабачка! Дура!»
На самом деле Реджина даже не хотела, чтобы Эмма Свон заинтересовалась ею. Просто… Нет! И потом, напарница была права, когда говорила, что встречаться с коллегами — большая ошибка.
Эмма наблюдала за ней, наверняка ждала какой-нибудь реакции, но не дождалась.
— Если… Если это доставляет тебе какое-то неудобство, — осторожно проговорила она. — Я могу поговорить с Локсли, попросить о переводе…
— Нет! — воскликнула Реджина. — Нет, конечно, я ничего не имею против твоих сексуальных предпочтений. И уж точно не хочу нового напарника.
— Хорошо, — Эмма улыбнулась слабо, но искренне. — А как насчёт моего идиотского поступка?
Реджина качнула головой.
— Все мы время от времени совершаем идиотские поступки.
— Ты не совершаешь. Локсли не совершает. Нолан и Джонс… Этим двоим удаётся оставлять своё дерьмо за дверьми управления, — Эмма помолчала. — Просто… Никогда не чувствовала себя такой дурой. Вы, ребята, справились, готовы двигаться дальше, а у меня чувство, словно… словно я тону. Понимаешь?
Реджине пришлось приложить максимум усилий, чтобы не расхохотаться, потому что, ну, правда, очень смешное вышло суждение. Справилась, как же, а сама до сих пор не могла заставить себя спать в собственной постели. Но Реджина сдержалась, решив, что Эмма может счесть внезапное веселье неуважительным, и лишь загадочно произнесла:
— Вещи не такие, какими кажутся.
— Я видела Локсли в новостях, — прошептала Эмма. — Спокойный и собранный. Да, он тоже был опечален случившимся, но…
— Скажи мне, почему, по-твоему, Локсли назначили лейтенантом?
Эмма бросила на неё непонимающий взгляд.
— Помимо того, что департамент полиции Бостона по самые бубенчики погряз в сексизме?
— Не без этого, — прошло три года, но Реджина по-прежнему была обижена на руководство и не собиралась делать вид, будто её это ни капельки не задевает. — Но не только. У Локсли талант… Он говорит людям то, что они хотят слышать. Что им нужно слышать, чтобы спокойно спать по ночам.
— Ты тоже смогла бы.
Реджина невольно улыбнулась, но быстро взяла себя в руки.
— Спасибо, но это далеко не главное в нашем деле. Думаешь, Локсли спит ночью? А мы? Локсли идёт домой, обнимает сына, а потом всю ночь сторожит его, как преданный пёс, готовый в любой момент схватиться за пистолет. Почему я каждое утро бегаю по шестнадцать километров? Почему Джонс ежедневно выпивает столько рома, что хватило бы на добрую половину города? Почему Нолан девяносто процентов времени строит из себя самодовольного дедушку, а в оставшиеся десять — социально неадаптированного ребёнка?
— Потому что иначе можно поехать крышей? — догадалась Эмма.
— К сожалению, не существует действенного способа оставаться эмоционально стабильными, когда каждый день сталкиваешься с запредельной человеческой жестокостью. Безумные, бессмысленные преступления, разрушающие семьи, уничтожающие надежды и мечты. Но самое страшное — мы бессильны. Да, мы можем посадить виноватых за решётку, но это не играет никакой роли. Мы не можем вернуть мёртвых. Мы не можем подарить несчастным детям заслуженное долго и счастливо. Сегодня мы сажаем одного психопата, а завтра его место занимает другой, возможно, ещё более изощрённый в своей жестокости. Нам нравится воображать себя героями, верить, что добро всегда побеждает зло, но все мы понимаем, что это не так. Не всегда так.
Эмма подавила рвущиеся наружу рыдания, а затем посмотрела на Реджину таким несчастным взглядом, будто только что пережила худшее предательство в жизни.
— Самый поганый ободряющий разговор на моей памяти, — проворчала она. — Надеюсь, ты выдала всё это не ради красного словца, чтобы я почувствовала себя лучше.
— Нет, я просто хочу донести до тебя, что перепихон с сестрой коллеги и рыдания в туалете — абсолютно нормальная реакция на душераздирающее происшествие, которому нет и не может быть разумного объяснения.
— Ну, хорошо, если всё бессмысленно и наши действия ничего не меняют… — из груди Эммы вылетел обречённый вздох. — Что нам делать?
— То же, что всегда, следовать нашей клятве. Служить и защищать граждан Бостона в меру своих возможностей. Продолжать надеяться, что однажды мы все будем жить в мире, где перечисленного будет достаточно.
— Такое себе решение.
— А это не решение, это всё, что у нас есть. Давай, вытирай лицо. Займёмся горой бумажной работы, закажем жирные бургеры, забивающие сосуды, и притворимся, что держим ситуацию под контролем.
Эмма в ответ бросилась ей на шею, зарылась лицом в волосы. Реджина напряглась, ожидая, что по телу снова пробежит дрожь, но этого не случилось. На сей раз она ощущала только тепло и утешение. Реджина выдохнула, а затем вернула Эмме объятие, проводя ладонями по её спине.
— Реджина, я не говорила этого раньше, но я очень рада, что именно ты стала моей напарницей, — прошептала Эмма.