Но это не сказки — такие мрачные края
Одним лишь видом вызывают испуг,
Угрюмые краски могу разбавить только я —
Навеки твой воображаемый друг
Арсению страшно не только в кошмарах.
Страшно бывает, потому что не знаешь, что ждёт в будущем. Каким будет завтра? Всё ли правильно ты сделал вчера? Не проебался ли где сегодня? Можно сорвать куш, а можно упустить момент и проиграть абсолютно всё, оставшись с пустыми карманами. И никогда не угадаешь — правильный ли делаешь шаг, или он унесёт тебя в бездну проблем, из которой уже будет не выбраться. И руку никто не подаст.
Арсению снятся одноглазые многометровые чудища, которые охотятся за ним с дубинками, и он пытается сбежать. (Безуспешно). Арсений прячется от страшного скрюченного дядьки с непонятным шрамом на лице и старается не дышать, чтобы его не нашли. (Не получилось). Его скидывают с самолёта, и он летит с огромной высоты навстречу неприветливой земле. (Бух). Тонет в океане, потому что его корабль вдруг превратился в Титаник, а плавать он не умеет. (Зря в детстве не научился). Сгорает в пожаре, и чудится, будто шрамы из сна остаются на коже и в реальной жизни. (Ему страшно).
Страшно, потому что каждый раз после кошмаров — он просыпается один. Грудную клетку скручивает из-за пережитого ужаса, и панически страшно вновь закрывать глаза. Бессонница после такого — лучшая подруга Арсения… И каждую ночь он по долгу смотрит на свободное спальное место рядом с собой, ожидая чуда. Но соседняя подушка — всё также холодна и пуста. И никто не складывает на него конечности, не сопит в ухо, не дышит в шею и не отбирает священное одеялко.
Арсений бы отдал всё одеяло — взамен на спокойствие и объятия. Ему хочется простой человеческой любви, потому что он готов и хочет любить, если будут любить его. Если будут обнимать со спины, когда он просыпается в холодном поту, потому что опять приснилась какая-то страхолюдина. И ему будут приговаривать, что это — лишь сон. И что Арсений всегда под защитой. И не только во сне.
Чтобы поймали даже тогда, когда не было шансов выжить. Ведь бороться самому — бывает слишком горько.
Почему мы всё ещё не умеем контролировать сны? Почему нельзя делать заказы на магические миры с твоими любимыми героями? Раскрывать с ними преступления, колдовать, тусить на всю катушку? Жизнь и так похожа на один сплошной кошмар, может уже хватит? Настала пора сменить пластинку и встретиться лицом к лицу с чем-то более светлым?
Быть человеком чертовски сложно.
Бесчеловечным, наверно, намного легче.
Касаться щекой холодной подушки — противно. Его кожа создана для тёплых прикосновений, чтобы мягко водили по спине, целовали в веснушчатую щёку и прижимали ближе, опаляя горячим дыханием. Не может быть такого, что во всём мире не нашлось человека, который бы полюбил Арсения таким, какой он есть… Так почему он тогда до сих пор его не нашёл? Не могла же судьба прозвать его неудачником и бросить погибать на обочине в одиночку. Чтобы каждый проезжий плевал в него и не пытался помочь.
Арсений укрывается цветастым тяжёлым, словно снег в Омске, одеялом по уши, надеясь, что хотя бы оно спасёт его от ночных монстров, с которыми он всё никак не может подружиться. Весь день — череда мелких и не очень неудач, поэтому он надеется на спасение хотя бы во сне. На недолгие пять-шесть-семь часов. Чтобы заснул — и темнота. Без ярких вспышек, ужасных монстрищ с острыми клыками, огромных гадюк со злыми языками и единорогов-убийц.
Арсений прикрывает глаза, обнимая подушку, и не понимает — почему мысли не материальны?.. Как же хочется, чтобы хоть кто-то был рядом, с кем можно уютиться, просто разговаривать, улыбаться до боли в щеках, смеяться и спать. Вместе. Вдвоём. Кому можно бы было дарить весенние цветы и получать букеты взамен. Приходить в квартиру и чуять запах ароматного штруделя или сразу же нападать на чужие губы. И квартира — больше не твоя, квартира — ваш дом.
Ему так не хватает простой любви.
Арсений сжимается до состояния атома, в позу эмбриона, и вновь молится, чтобы эта ночь прошла спокойно. Без выебонов его припизднутого мозга, дарящего подарки в виде кошмаров… Надо всего лишь расслабиться, не сжимать челюсть до скрежета зубов, не бояться и дышать так, как показала методичка с Ютуба… После каждого кошмара приходится вновь учиться контролировать дыхание и не бояться темноты.
Он так устал.
Арсений долго ворочается, пытается найти удобное положение, выкинуть мысли в мусорку и уже практически проваливается в сон, как чувствует у себя на боку чью-то тяжёлую руку… Странное, неописуемое ощущение, когда кажется, что кроме тебя в комнате есть кто-то ещё… Навряд ли кошмары вышли на новый уровень и превратились в 5D с новыми возможностями в виде тактильных скримеров. Возможно, его кукуха просто съехала. Возможно, это крыша протекла. Но Арсений отчётливо лежит и чувствует чужое дыхание себе в шею.
И это пиздец как страшно.
Он аккуратно перемещает свою руку с подушки к себе на бок, туда, где по ощущениям лежит чья-то другая… Нечто тычется носом ему в загривок, и Арсений прикасается к пальцам, сдавливающим его…
— Не пугайся, — звучит чей-то голос, и Арсений, мать вашу, пугается. Кто, блять, не пугается после слов «не пугайся»?! Это же самые страшные слова! Арсений откидывает одеяло, подскакивает с налёжанного места и забивается в угол между стеной и кроватью. На лице его — ужас, перетекающий в непонимание.
— Ты кто? — глаза Арсения, словно пятирублёвые монеты. Он видит лишь еле видимое очертание фигуры, судя по голосу — парня, и дрожит. А может, он спит, а? Уже заснул и видит сон, будто наяву. Таких ещё никогда не было, но если парень неожиданно нападёт на него и перегрызёт шею, то тогда это будет его типичный кошмар. Практически стандарт.
— Я почувствовал, что тебе нужны объятия, — голос парня, словно воздушная вата, которая не застревает на зубах и дарит детскую радость. Арсения пробивает стая мурашек, потому что он долгое время считал объятия — своей несбыточной мечтой, а тут это… Арсений готов поверить в материальность мыслей. — Если не нужны, то я уйти могу… Но я же чувствую, что тебе надо.
— А откуда ты взялся? — Арсений ведь даже защититься не сможет, потому что есть ли смысл противостоять кошмару, если всё равно проснёшься. А если вовсе просыпаться не хочется? — Как попал ко мне в квартиру?
— Так я из-под одеяла вылез, — Арсений медленно поднимается с пола, не отрывая взгляд от говорящего силуэта, чтобы нащупать выключатель и включить бра с приглушённым светом. — Твои мысли были слишком громкими, а ты слишком одиноким.
Щелчок — и Арсений видит его. В огромном розовом софтовом худи и белых клетчатых пижамных штанах. А на голове, будто поселилась кудрявая овечка. И лицо такое… С виновато-добрым взглядом, нежной, не как у безумца, улыбкой и крошечными морщинками под глазами.
Он похож на того, с кем можно обниматься. Кого можно любить.
— Ты типа всегда под одеялом жил? Или как это работает? — Арсению нужно знать. И надеяться, что безымянный парень расскажет ему правду и не укокошит, как только он отвернётся. Не хочется быть убитым собственным воображением.
— Считай, что я твой персональный подарок от Вселенной… — Парень слегка морщится от света, но его черты лица всё равно до невозможного мягкие, и сам он весь хрупкий. — Она заебалась смотреть, как ты страдаешь, и отправила меня к тебе, сказав, что мы сможем сойтись характерами… Уж я-то ей доверяю.
— Какая к чёрту Вселенная? — это точно похоже на пьяный бред. Или на сонный бред. Или на бред сумасшедшего. Только не совсем понятно, кто из них сумасшедший.
— Которая создала тебя, меня, весь этот мир с его приколами и невыебически красивыми видами, похожими на тебя, — Антон пожимает плечами, будто говорит о нечто обыденном. Они как знакомые, которые обмениваются новостями погоды и никогда не затрагивают волнующие всё общество проблемы.
— И я должен тебе поверить? — Арсений не знает: бежать ему, нападать на незнакомца или реально, блин, верить. Потому что обниматься хочется до жути, а парень и вправду очень красив. Несмотря на всю ситуацию, он кажется комфортным и уютным. Словно плюшевая игрушка, оживающая по ночам. Только под два метра ростом.
— Я смогу подарить тебе часть Вселенной, Арсений, если позволишь остаться, — он не понимает, откуда парень знает его имя, но он манит к себе, словно магнит. Словно центр мироздания, к ответам которой хочется прикоснуться и позволить поглотить себя. Не та страшная мрачная бездна, не глубокая яма проблем, а пьедестал, способный вознести до небес.
— И как тебя зовут? — Арсений колеблется между «сдаться» и «дать отпор».
— Антон, — со смешком произносит парень, и улыбка его становится раз в тридцать длиннее, чем до этого. Светит и греет одновременно.
Арсений сдаётся.
Арсений поддаётся желанию и шагает к Антону в объятия, чтобы ощутить его горячие ладони у себя на спине. Он прижимается к его шее, вжимая в себя, и тяжело дышит то ли от страха неизвестности, то ли от того, что это и вправду происходит и он действительно обнимается с человеком впервые за долгое время. По-настоящему.
Но стоять так неудобно, и если ловить от момента по максимуму, то не страшаясь. Арсений храбреет и, не разрывая прикосновений, усаживается на бёдра Антона, который кладёт подбородок ему на плечо. Арсений готов плакать, потому что его душевная пустота, которая была где-то внутри него, наполняется с каждой секундой. Капля за каплей. Антон невыносимо тёплый, мягкий и звёздный. Арсений не может описать, что значит «звёздный», но он так чувствует. А винить за чувства нельзя.
Для кого-то объятия могут быть просто объятиями. Как дождь. Для Арсения же дождь (особенно если он первый весенний) — это потоки счастья, удовлетворения от жизни, детская непринуждённость, чувство уединения с природой и просто жизнь.
Арсению нравится обниматься с Антоном и чувствовать себя живым.
Антон настоящий и нереальный одновременно. От него пахнет розами, но не теми, что с колючими шипами, а с элегантными искусными лепестками. Захлебнуться можно. И запах ощущается так, будто Арсений всю жизнь выращивал у себя на балконе цветы, но просто-напросто забыл об этом. А Антон возродил чувство родного.
Он не знает, сколько они так сидят. Но тело расслабляется, и снова клонит в сон. Арсений всеми силами пытается не заснуть, потому что неизвестно — спит ли он сейчас и что бывает, если опять заснуть во сне. Он не хочет, чтобы Антон исчезал, ведь лучше сладкая ложь, чем суровое одиночество и пустая квартира. Само определение «один» — звучит довольно-таки страшно.
— А целоваться можно? — делает новый шаг к спасению Арсений, не отрывая щеки от горячей груди Антона (она не сравнима с холодной подушкой).
— А ты хочешь? — шепчет Антон, аккуратно перемещая пальцы под чёрную футболку Арсения и прикасается к его коже. Он еле касается, но именно лёгкость кажется Арсению чем-то интимным. Похлеще этих ваших диких сексов.
— Хочу, — уверенно произносит Арсений и поднимает голову, чтобы взглянуть в глаза Антона… На его память приходят недавно вычитанные строчки из статьи: «Учёные-астрономы обнаружили совершенно новый и редкий тип галактики ярко-зелёного цвета».
— Тогда можно.
Арсений целует Галактику.
У Антона мягкие, без грубых корочек, губы, которые приятно ласкать языком и прикусывать. Арсений прижимается к Антону, словно к единственному в мире спасению, будто и вправду к посланному судьбой. Поцелуй не скручивает внутренности, не ломает рёбра и не выстреливает в сердце. Он комфортит со всех сторон, пеленает в самые мягкие одеяла и дарит невесомость. Когда внутри — не бензин, который может вспыхнуть от одной искры возбуждения, а маленький пушистый комок счастья, нуждающийся в бережности и заботе.
Иногда даже с самыми близкими можно чувствовать себя чужим.
Арсению нравится просто касаться чужого человека и чувствовать себя с ним настолько близким, как будто они знакомы уже миллиарды лет. И ещё столько же будут.
Арсений подталкивает Антона, и тот падает спиной на кровать, ощущая тяжесть парня, усевшегося на него. Они целуются мелодией без битов, без резких переходов и безумных криков. Антон аккуратно прикусывает его губы своими маленькими кошачьими клыками, и всё время гладит Арсения по спине, то задерживая руки на пояснице, то перемещая их на рёбра и лопатки. Арсений от такого растекается лужицей и не собирается обратно приобретать форму стабильно боящегося человека.
— С тобой хорошо, — не тревожно, не так, будто позвал левого парня из клуба, чтобы тупо потрахаться и забыться. Нестрашно. Арсений поджимает губы, желая прикоснуться ими не только к губам Антона, но останавливается. — А ты точно не исчезнешь?
— Только если ты этого захочешь, — Арсению кажется, что он словно ребёнок, которому пытаются объяснить простяцкие вещи: почему солнце ложится спать по ночам и встаёт из-за горизонта по утрам? Или почему трава зелёная, а Арсений Попов такой голубой? — Чего ты хочешь сейчас?
— Хочу, чтобы мы сняли одежду… Хотя бы верх… Могу закрыть окно, если тебе холодно… Или можешь не раздеваться, если тебе некомфортно… Или не нравятся мои поцелуи, я пойму. И если ты вдруг захочешь, то сам можешь уйти, я тебя не держу… Но целоваться мне с тобой нравится, даже очень. И обниматься тоже.
— Тише, Арсений, — Антон осторожно кладёт ладонь на щёку Арса, заставляя посмотреть себе в глаза, чтобы придать уверенности в происходящем. — Мне тоже комфортно с тобой, веришь? — Антон захватывает нижнюю губу Арсения в поцелуе и поддевает его футболку, чтобы снять её с парня. — Если будет что-то не так, то можно же просто сказать, так? Не молчи, и я не буду, хорошо?
— Хорошо, — Арсений понимает, что всё это может быть простой наёбкой для уёбка от мозга. И что Антон может и не быть таким милипусечным и правильным. Но сердце бьётся в правильном ритме и паники нет. И, наверно, не надо ожидать опасности за углом, не надо ждать миллионов, чтобы почувствовать себя счастливым. Нужно просто жить. Здесь и сейчас. Ловить момент, даже не выходя из квартиры. Особенно если сама Вселенная послала ему Антона… Арсений начинает ей доверять.
Откинув антонову кофту, Арсений прикусывает мочку уха парня, прижимая его к кровати. Его кожа без одежды ещё более обжигающая, словно самое настоящее солнце. Да и светит он так же весь, не только улыбка. И одеяло не нужно рядом с личным обогревателем. И смотришь на него — и забываешь про любые невзгоды. Антон — из ниоткуда взятая стабильность, убеждённость, что чудо существует.
Антон знает об Арсении многое. Самое сокровенное, наверно. То, какие кошмары он видит, кого боится и почему не хочет спать по ночам. Ему на ухо нашептали, что в одном из обычных домов Омска живёт такой вот парень с голубыми глазами, мягкой кожей и по-детски открытой душой. И он сильно-сильно нуждается в любви… Антон готов подарить всю, которая у него есть. И даже больше. Потому что Арсений и вправду чудесен, новое яркое пятно в его биографии, от которого не хочется избавляться.
Антон меняет их положение и прижимается ухом к груди Арсения, чтобы услышать и послушать его сердцебиение. Хочется знать, как звучит его душа, какие песни поёт, каким голосом просит любви. Они лежат так довольно-таки долго, просто наслаждаясь теплом друг друга, и Арсений прикрывает глаза, надеясь не засопеть. Он думает о том, что ему нравится вес чужого тела на себе, когда не можешь шевельнуться, но при этом не ощущаешь себя в клетке. А ещё ему нравятся пальцы Антона, который касается плеча, ведёт ниже, и проводит по ладони, вычерчивая какие-то круглые линии. Почему-то этот жест такой родной и правильный, что Арсений задыхается от чувств.
Пусть секунды, пять, тридцать минут, два часа — но он не будет чувствовать себя одиноким.
Антон целует Арсения в нос, плечи и грудь. Губы уже успели высохнуть, и поцелуи получаются практически невесомыми. Арсений тихо хнычет от нежности и тянется поцеловать ключицы Антона, мокро проводя по ним языком, оставляя следы.
Пахнет мёдом и чем-то Вселенским (Арсений начинает верить во все слова Антона про их предназначение друг другу). Он чувствует чужой язык у себя в тех местах, где у него крупные яркие родинки, и слегка смеётся от приятных, кружащих голову чувств. Он — в своей же квартире, в своей кровати, и вроде бы ничего не изменилось, но состояние поменялось на сто восемьдесят градусов, и тяжёлая патока взрослой жизни обернулась в детское ребячество и глупую наивность. Антону хочется верить.
— Мне нравятся твои рёбра, — Антон целует бока Арсения, и улыбается от того, как парень выгибается ему навстречу, взбудораженный комплиментом, который ласкает уши. — Они такие… Ребристые.
— Ребристые? — Арсения пробивает на смешок, и он утыкается Антону в плечо, посмеиваясь. Не «у тебя такая упругая задница» и не «тебя прикольно трахать, спасибо». А по-настоящему стоящий комплимент без доли сарказма. Антон, будто выделил в нём то особенное, что никто, включая самого Арсения, не могли увидеть.
— Ага, — Антон тоже посмеивается, умиляясь реакцией Арсения. Вселенная — не поёт, не кричит и не рыдает, навечно сохраняя тишину. А Арсений хрипит, хнычет, просит, смеётся, постанывает, дышит, скулит, улыбается. Антон умирает от его разнообразия, от того, какой Арсений неповторимый. И почему он одинок? — И кожа такая неправильно тёплая. Будто обжигающая, но не делающая больно.
— Ты тоже это чувствуешь? — неверяще спрашивает Арсений, потому что Антон точь-в-точь прочитал его мысли. Похожее тепло бывает только от самых искренних и близких в духовном плане объятий. Когда с человеком устанавливается миндальная связь и тебе просто хорошо, что он есть у тебя, а ты есть у него.
— Чувствую, — Антон целует Арсения в место чуть ниже пупка и ощущает чужую руку у себя на голове. Он задерживает дыхание, чтобы набраться смелости и спросить. Ведь была не была. — Тебе нравится дрочка, Арсений?.. Я могу нам… Или если хочешь, то только тебе, ну… А можем просто дальше целоваться и обниматься или вообще спать по отдельности, если я тебя напрягаю. Или мне уйти?
— Тише, Антош, — Арсений видит в парне себя, которому тоже отчасти ново испытывать всё это с человеком, не знакомого до этого дня. Но их это подростковое смущение и вера в то, что никто не сделает хоть что-то против воли другого — спасает. — Если ты хочешь, то я тоже хочу. Давай просто подрочим друг другу, хорошо?
— Хорошо, — и целоваться хочется до посинения губ, и касаться везде-везде и просто шептаться, и в штанах горит. Сильно. Антон впечатывается носом в тело Арсения, вдыхая запах пота, и ведёт им по животу. Он закусывает резинку боксеров Арсения, сминает губами член, скрытый тканью, и целует уже его, удерживая щиколотки. Антон облизывает всю ладонь своим длинным языком, оттягивает трусы, не снимая их полностью, и сжимает налитую головку. Водит медленно, возбуждает и без того возбужденного Арсения и целует в сосок.
— Ты можешь грубее? — просит Арсений, заливаясь краской из-за стеснения. Он сам приспускает штаны Антона, доставая член и проводя сначала также ласково, слегка лениво, а потом как ему надо и хочется: чуть реще, ярче, отрывистей. — Тебе как лучше?
— Я понял, Арс, — шипит Антон, прикусывая губы и кладя свою ладонь поверх ладони Арсения, чтобы забрать на себя инициативу. Он готов выполнить любую прихоть Арса, если тому это требуется для свободы души и тела. — У тебя есть смазка, а то на слюнях сам понимаешь…
— Да, — Арсений, практически не меняя положения, дотягивается до тумбочки, стоящей возле кровати, и достаёт из верхнего ящика смазку и небольшую коробочку. Всегда знал, что когда-нибудь наступит именно такой момент с непонятно откуда взявшимся парнем и фантастической дрочкой. — У меня даже салфетки есть…
Со смазкой всё идёт (скользит) намного легче. Антон обхватывает оба члена, предварительно выдавив мятно-шоколадный лубрикант, аромат которого тут же ударяет в ноздри. Арсений скулит, просит, нуждается, цепляется за плечи Антона, кусающего его за ухо. Нет громких стонов, криков, мыслей. Они тихо отдаются моменту, целуясь и глядя друг другу в глаза. Утопая в нереальной реальности.
Арсений чувствует ту самую Вселенную, когда Антон доставляет удовольствие им обоим. Они застывают в этом мгновении вдвоём, а там, за окном, нет ни проблем, ни страшной ночи, ни злых дяденек и тётенек. Всё самое важное — здесь. Между ними. Пока они просто дрочат.
Арсений рад, что не выключил свет, что мысли материальны, и что Антон настолько красив. Антон сейчас и вправду действует, как будто грубее. Издеваясь над ними двумя, неожиданно замедляясь и ускоряясь вновь. Он ласкает головки, сжимает яйца Арсения, и скользит, имитируя толчки. Их губы не соприкасаются, между ними остаётся всего пару миллиметров. Они питаются стонами друг друга, одновременно закатывая глаза благодаря ласкам рук Антона. Арсений врезается в антоновы губы, когда чувствует, что кончает, и прижимается ближе, чтобы слиться с парнем. Он целует больно, его тело пронзает тысяча игл-наслаждения, и Антон, продолжая двигать рукой, марает живот Арсения своей спермой, сильно зажмуриваясь и выстанывая.
Две Вселенные слились воедино.
— Ты такой красивый во время оргазма, — шепчет Антон и целует разнеженного Арсения в щёку, скулу и подбородок. — И после тоже… И до него.
— А ты больше, чем просто красивый, — устало улыбается Арсений, и сейчас бы разум выключить… Но на него накатывает непонятное чувство сомнения. А нужно ли было всё это? А правильно ли он поступил? А может Антон — вовсе и не Антон? И как его жизнь сюда завела?..
Арсений смотрит и видит, как Антон бережно стирает с них салфетками капли спермы, целует в животик, спрашивает про самочувствие, пытаясь заботиться и после секса… И всё отпускает. Сейчас хочется любить, а не думать. Антон обратно натягивает на Арсения, спущенные ранее до колен боксеры, чтобы парень не мёрз, и смотрит жалобно-вопросительно, ожидая, что будет дальше.
Арсений и сам хочет знать.
— Ты же не исчезнешь сегодня ночью? — Арсений отдаёт подушку, которую обнимал до этого всю свою сознательную жизнь, Антону, предлагая ему лечь рядом. Со спины. Как он и лежал. Положить руку на бок. И просить Арсения не бояться, но уже не его самого, а темноты. — Будешь обнимать меня всю ночь?
— Конечно, — Антон прижимается ещё ближе, чем до начала их знакомства. Арсений ощущает его влажную горячую кожу и вовсе не противится, желая, чтобы всё было хорошо. Когда-то всё равно ж должно быть. Рано или поздно. Арсений верит в чудо, которое спасёт и огромный мир снаружи, и огромнейший мир внутри него. — Приятно?
— Очень, — прикрывает глаза Арсений, переплетая их с Антоном пальцы. Он не помнит последний раз, когда засыпал не в одиночку. Не в одиночку надеется и проснуться. — Спокойной ночи?
— Сладких снов, Арсений…
Арсений верит, что сны и вправду будут сладкими, потому что Антон так пожелал…
Арсений не убегает от злобного клоуна, не прячется от зверепого добермана и не тонет в глубоком озере. Он сквозь сон спиной чувствует тепло, исходящее от Антона и слышит его посапывание. Нет никаких инопланетян или роботов-убийц. От чего-то создаётся уверенность, что Антон защитит от любого чудища, снеся ему голову и комфорча Арсения следующие сто часов. Снятся яркие цветочные поля, по которым можно бегать, весело смеясь, дышать полной грудью и чувствовать себя свободным. Можно плести цветочные короны, воображая себя королями этой жизни и не прятаться при наступлении ночи. Потому что она тоже тёплая и ласковая, словно плед, укрывающий плечи.
Арсению не снятся кошмары.
Целую ночь.
Эта ночь не похожа на каторгу, и утро наступает довольно-таки быстро. Арсений впервые за миллион лет чувствует себя выспавшимся. Он просыпается и.
И не чувствует никого рядом с собой. Приятная нега, разлитая по телу, превращается в ужас, что все последние часы — были лишь туманом разума. И Антон их главный волшебник, который ему просто привиделся. Но он же обещал не уходить… Говорил про Вселенную! Про предназначение! Арсению же не могли просто присниться антоновы понимающие руки, милые зубки и полный восторга взгляд.
Арсений не любит себя настолько сильно, насколько вчера его любил Антон.
Человек, которого он видел в первый и похоже, блять, в последний раз.
И всё-таки Вселенная — та ещё сука. Злая и бессердечная. Арсению кажется, что вот-вот станет хуже, чем когда-либо до этого и слёзы польют рекой…
— О, ты уже проснулся, — звучит голос Антона, появившегося в дверном проёме. И он такой же красивый, как и вчера. Такой же настоящий и особенный. — Я проголодался и там, короче, завтрак приготовил нам… Ты же не против? Вроде даже вкусная яичница получилась. Хочешь?
— Хочу.
Хочет любить и быть любимым.
И это — только начало.