Запах старой бумаги щипал нос. Он въедался в кожу, одежду и даже волосы, заставляя быть с ним одним целым. «Пустить корни»— как любили звать это люди. Стать частью огромной древней библиотеки, которая была специально скрыта от чужих глаз на самом дальнем влажном материке. Сохранять в таких условиях рукописи было достаточно проблематично, но это был единственный надежный способ. 

— Мастер?— в главную залу заглянул любопытный мышиный нос с длинными усиками. Ноги в туфельках стучали по деревянному полу, пока лапы прижимали к груди стопку бумаг. Она озарялась по сторонам в поисках нужного человека. — Вот Вы где! Совсем заработались! — мышка грозно топнула ногой и дернула тоненьким хвостиком, практически сметая со стола керосиновую лампу. Правда, стоило кончику коснуться стекла, так девушка мгновенно дернулась в другую сторону. Одна искра, один неверный шаг и многолетние труды могут попросту сгореть в пламени неосторожности.

— А? — мужчина средних лет, до этого дремавший в кресле, поднял голову на звук. У него было вытянутое морщинистое лицо с большими кругами под глазами, сухие руки. Волосы от резкой смены положения головы упали на лицо и их приходилось сдувать, чтобы хоть как-то открыть себе обзор на гостью. — Доброе утро… 

— Уже три часа как обед! 

— Так поздно… Ох…— мужчина поднялся с места. Звонко затрещали его кости от физической активности, пусть и в малом количестве. Он всегда выглядел уставшим. Абсолютно. Сколько его помощница себя помнила в стенах этой странной крепости. — Чаю? 

— Вы вновь работали?— она словно не слышит, не слушает, перебивает. Столь нагло для кого-то ниже статусом.

А он молчит, смотря в стену пустыми глазами. На той совершенно ничего не было, кроме грязных разводов, которые не вытирали уже, кажется, пару лет точно.

– Нужно будет убраться. – он улыбается, поворачивая голову на девушку и опуская на голову той руку, забираясь пальцами в ее слегка спутанные волосы. – А то здесь становится все менее уютно.

– Вы меня слышали?

– А? Нет, прости. Задумался. – той остается лишь расстроенно топнуть ногой и тяжело вздохнуть. – Ты хочешь сказать, что “я как всегда”?

– Да.

– Я уже сказал за тебя!

Он выпрыгнул из кресла, в которое в процессе своего монолога успел вновь сесть, покачиваясь из стороны в сторону, словно вся ночь была проведена на свидании с бутылкой горячительного напитка. Но подобных, увы, в этих стенах никогда не водилось и маловероятно появится еще в ближайшие годы. Мужчина направился на кухню. Она находилась в паре тройке заворотов по коридорам. Цель была проста и ясна, пускай и только ему: заварить себе самый гадкий на этом свете чай, который будет наполнять жизнь его смыслом еще часов двенадцать или немного больше. Чай, затхлые крекеры, в которые приходилось вгрызаться так, что казалось зубы раскрошатся вместе с закуской, твердое от вечного эксплуатирования кресло. Не самый радужный набор на самом-то деле. Но ему было все равно. Он жил таким и оно ему не надоедало.  Даже создавало нечто особенное в мироощущении.

На стол возле чашки упала кипа исписанных листов светло-коричневого оттенка. Все они были сложены вдвое, напоминая обложки невидимых книг. Игла сделала отверстие, потом еще одно и еще, проникая в каждый “корешок” и оставляя после себя след. А потом началась маленькая магия: за холодным лезвием тянулась мягкая белая нить, сшивая страницы вместе. Таинство. Мужчина творил новую историю, создавал новую книгу. С трепетом и расстановкой, присущей только тем, кто болеет своим делом изо дня в день, чтобы в итоге сделать что-то и правда важное.

– Мастер! Прямо тут! Как Вам…

– Не пищи. – он отмахнулся, протягивая нить через новую стопку, позже проверяя ту на крепость. Идеальная. Что еще можно было ожидать?

– Как мне не “пищать”, если Вы столь ценную книгу и на обеденном столе собираете?

– Ничего ей не будет. – он бубнит, прислонив детище прямо к глазам, щурясь. Разузнать, написать, состыковать, сшить – вот его задачи в этом тайном месте, где ни одна душа не смогла бы ему помешать, за исключением той, что зовет себя прислугой.

Фукоджи – большой сборник, собранный несколькими поколениями “библиотекарей” и который стремительно пополняется с каждым днем все больше. Покрытая пеленой тайн и множеством ограничений – эта работа мало кого привлекает. Найти себе помощника, а уж тем более будущего преемника было практически невозможно. Но иногда удача улыбалась старцу и тот ведет в это место новую кровь, что с любопытством оглядывает деревянные своды и вдыхает запах старого дерева. Юнцы во все времена любили этот запах разложения, плесени, запах того как в их руках медленно и верно разлагалась история. Глупы, наивны, но вместе с этим очаровательны.

– Оставьте работу! Поешьте!

– Я поел! Не мешай мне! – он мог прикрикнуть, ругнуться и тяжело ударить по столу кулаком в порыве эмоций.– Иди лучше делами займись, Кои. Больше пользы будет. – два карих глаза устремили в сторону большого грязного окна, через которое пробивался свет. Он одним большим лучом падал на ковер. В свете плясали маленькие пылинки, что жители этого места уже успели поднять с утра по раньше. В обед. За ним почти ничего не было видно, за исключением большого дуба, что своей листвой чуть загораживал солнце днем.

– Вон, пыли сколько.

– Я Вам что? Домработница?

– Угу. Вперед. 

Книг вокруг было чертовски много. Все от мала до велика были здесь в единственном экземпляре и собирались по всему миру. Но большая часть из них в том или ином ключе затрагивала одно— мутации. Фукоджи откинулся на спинку стула, медленно проведя рукой по лицу. Он снимал «маску», открывая чашке чая «настоящего» себя. Того, кто старался для других больше, чем для себя. 

— Как же надоело. — он лег щекой на кипу бумаги и протяжно засопел, прикрывая глаза. — С утра до ночи работать, чтобы ничего не изменилось! Каждый день! Каждый чертов день! Одно и то же. Чтобы ни один, н и о д и н человек не додумался хотя бы поинтересоваться, хотя бы задуматься!— он кричал в пустоту, пока пальцы сжимали темные волосы до плеч. И его не трогали. Никогда не трогали. С этим справиться сложно, сложно держать в себе и нести на плечах груз мнимой ответственности. Кои в соседней комнате лишь кивает, принимаясь за метлу. 

Они оба знали, что это пройдет. Что он успокоится. Что все наладится. Что он вновь встанет, глубоко вдохнет пыльный воздух, мгновенно начиная кашлять и примется за работу, начиная рыться в тонне бумаг, лишь бы найти нужный ключ, нужную книгу, нужные заметки. А Кои все так же будет подметать. Вот только жизнь не может течь равномерно всегда.