The Witcher 3 — В поле спят мотыльки
— В поле спят мотыльки, — тихо, протяжно и звеняще чисто запели две полуденницы, взявшись за руки и закрутившись в быстром хороводе. Их кружение создаёт небольшой вихрь из травинок, колосков, полевых цветов и бабочек, вместе с тем взметая пыль. — Уж свернулся у реки.
Джонхан коснулся кончиками пальцев колосьев и поднял взгляд в сторону двух дев в белых, слегка пыльных платьях. Дважды в сутки есть такие часы, когда мир тонкоосязаемый и мир живых сливаются воедино, позволяя обитателям каждого сталкиваться друг с другом. Полдень и полночь. Летом Джонхан предпочитает приходить в это время на поле. Много интересного случается в часы синхронизации миров, за всем не уследить, но больше всего Юн любит наблюдать за танцами полуденниц и полуночниц. Их пение для него самое чистое и прекрасное, пусть и пропитано безбрежной скорбью, тоской и горем. Танец усопших дев же не соответствовал песне — дикий и быстрый хоровод, от которого вздымались вверх цветы и колосья, из-за чего их было очень легко найти в поле.
Вроде бы люди вполне себе обоснованно считали их злыми духами. Для Джонхана же это были не больше, чем принявшие при жизни насильственную смерть несчастные нежные души. Полуденницы всегда юны и в белых платьях — прекрасные невесты, которых убили в день собственной свадьбы. Полуночницами, обычно, являлись женщины немного старше и с более броской внешностью. Любовницы, убитые своими мужьями из-за ревности или измены. Джонхан медленно направляется к ним, продолжая задевать пальцами колосья.
В самый полдень, когда солнце стоит в зените и вещи перестали отбрасывать тень, Юн и приближается к посланницам нестерпимого зноя и жара. Обычным мужчинам не стоит смотреть на танец полуденниц — заметив живого, они увлекали его в свой безумный, пышущий жаром хоровод. В большинстве случаев для смертных это заканчивалось трагичной смертью от иссушения и обезвоживания.
Джонхана эта мирская суета не особо интересовала и волновала. Он не был человеком в привычном понимании этого слова, лишь законом мироздания. Даже это имя, Юн Джонхан, ему дал его ученик, чтобы слащаво тянуть «Хани» и быть ближе на духовном уровне. Юн не был против. Он понимал, что обычным людям нужны подобные точки соприкосновения для лучшего понимания и восприятия. Сам же Джонхан предпочитал звать себя Законодателем. По правде сказать, Юн и сам не знал наверняка, кем он являлся. Наверное, следствие других законов? Некое универсальное средство, чтобы оперативно задавать новые требуемые законы? Он не задумывался об этом до встречи со своим учеником, Марсом. Но люди называли его и остальных представителей закона богами. Джонхан находил это слово забавным. Что же божественного в тех, кто просто разобрался с тонкими материями и синхронизацией всего сущего в той или иной степени? Впрочем, он привык, что глупые люди боятся или восхищаются всем, в чём не могут разобраться здесь и сейчас.
— Только котик не спит и в окно все глядит, — девы отпустили руки друг друга и обратили внимание на подошедшего. Одна из них сняла со своей головы венок из полевых цветов и надела его на голову гостя, после чего они обе медленно закружили вокруг него, продолжая петь. — Кто же от бури его защитит?
Полуденницы никогда не разговаривают с Юном и не отвечают ему, потому что несмотря на сильную связь с реальным миром. Хоть они и видят смертных людей и своего Законодателя, что позволил «остаться», всё равно не могут заговорить без особых ритуалов, потому что живые не могут слышать мертвых. Таков закон. Только поют песни, которые знали при жизни. У песен иная сущность, оттого они уловимы.
Джонхан раскидывает руки в стороны и поднимает бледное лицо к небу, после чего медленно начинает кружиться вместе с духами. Ему нравилось танцевать под их пение, что в столь жаркий день пробирало могильным холодом до костей. Жаль, что появлялись невесты только в полдень летом, когда солнце в зените.
На щеку Джонхану падает капля, и он останавливается, открывая небесно-голубые глаза. Небо с невероятной скоростью заволакивало облаками и уже через полминуты, когда солнце скрылось, полуденницы исчезли.
— Всех дев мне распугали, — Юн опустил руки и огорченно вздохнул, направляясь в сторону леса. Назревала гроза, и, судя по всему, она обещала быть очень ветреной.
В таких случаях Джонхан отправлялся к Тену, «божеству» животных и покровителю охотников. Либо же к своему единственному другу среди людей, правителю земель Грозовой Завесы, Мингю.
Люди, создавая святилища и поднося дары своим «божествам», частично были правы, считая, что от настроения «бога» многое зависит. Как, например, сейчас: внезапная гроза среди жаркого летнего дня, когда на небе не было ни облачка, ничто иное, как смена настроения Уёна, представителя закона гроз, штормов и ураганов.
Обычно Юн был рад дождю, ведь тогда дриады радостно плясали под прохладными каплями, радуясь за свои деревья и леса, а урожай на полях становился богаче и лучше. Но с тех пор, как Уён сблизился с Саном, принявшим законы солнца и, как следствие, огня, эти двое начали доставлять проблемы всем в равной мере.
Тен постоянно жалуется то на испуганное молниями стадо оленей, что едва не затоптали заячьи норы, то на вышедших из спячки посреди зимы медведей и рано начавших линять волков, ведь солнце так сильно шпарило, что все приняли это тепло за весну. Джонхан даже задумывался об ограничении познания и использования законов людьми, ведь они ни разу не применяли их для общего блага. Только для удовлетворения собственных амбиций или того хуже — ведения войн. Останавливало Юна только то, что один из его собственных законов — естественная эволюция, в которую он не должен вмешиваться.
Джонхан ежится от порывов ветра и скрещивает руки на груди, думая о том, что в последнее время капли дождя очень теплые. Влюблённые дураки.
Идти было ближе к Тену — туда Юн и направился.
❖❖❖
Сан стонет с придыханием и медленно опускается на член, одной рукой направляя его в себя и не отводя взгляда от потемневших, словно грозовое небо, глаз Уёна. Опустившись до основания, Сан замирает и закусывает нижнюю губу. Он упирается руками в грудь Чона и плавно покачивается.
— Снова дразнишь меня? — Уён укладывает руки тому на бедра и мягко их сжимает, после чего несильно толкается вверх. Он выбивает из Чхве лукавую улыбку и сладкий стон.
— Неправда, ты же знаешь, как я люблю ощущать эту наполненность, — Сан растягивает губы в улыбке и начинает совсем медленно двигаться, каждый раз опускаясь до основания.
Конечно, чем еще заняться, как они сами себя называют, полубогам, кроме как медленным и долгим сексом? Медленно, на самом деле, у них никогда не получалось.
Чон лишь сжимает руки на бедрах Сана, когда тот приподнимается и удерживает в одном положении над собой, после чего сам начинает двигаться. Всё еще медленно, но уже с силой и грубостью. Чхве закидывает голову назад, касаясь собственных лопаток отросшими, выжженными солнцем, почти белыми волосами, и улыбается еще шире. Он снова закусывает губу и старается не стонать, зная, как сдержанность раздражает Уёна. Сан делает всё, чтобы тому хотелось сделать его громче.
Каждый раз Уён любуется Чхве и признается себе, что ему всегда мало. Он скользит взглядом от разведенных бедер под своими руками вверх, к узкой талии и еще выше, к плечам, груди и шее со своими следами и множеством веснушек. Следы с Сана почему-то сходят очень быстро, однако Чон очень старается и каждый раз оставляет новые отметины. Они являются невероятным украшением загорелой медовой коже, усыпанной поцелуями солнца и родинками. Но самое любимое для Уёна — отблески янтаря в глазах Чхве и его побелевшие волосы. Неимоверная красота, побеждающая тёплым сиянием любые ураганы раз за разом.
Разве можно выдержать этого Сана? Уён заставляет Чхве подняться, после чего довольно бережно скидывает того на спину и нависает сверху. Сан, конечно, обожает нежность, но Чон, у которого срывает тормоза и который с рычанием впивается в место на стыке плеча и шеи — шедеврален. Тот снова входит, с ожесточением продолжая трахать своего солнечного Чхве. За окнами бушует гроза и сверкают молнии, заглушая вскрики Сана.
В самом Уёне поднимается буря, когда он чувствует, как Чхве несильно царапает его плечи и спину. Как выстанывает на выдохе его имя, еще больше открывая и подставляя шею. Как вздрагивает после каждого глубокого толчка и прогибается в пояснице, шире разводя ноги. В подобные моменты Уён захлёбывается в собственных эмоциях и любви, из-за чего в прямом смысле искрится слабыми разрядами электричества. Ради подобного Сан продолжит провоцировать Чона и распалять его до такой степени. Ничто не сравнится с этими странными, но невероятными ощущениями от проходящих с каждым толчком разрядов умеренной силы.
Чон расцепляет зубы и приподнимается. Он упирается руками по обе стороны от головы Сана и в какой-то момент замирает, войдя до основания. Уён пристально смотрит в глаза Чхве, и тот может поклясться, что видит в серых радужках напротив блики молний.
— Сан-ни, — сильный толчок с оттяжкой. — Скажи, тебе хорошо? — Чон немного меняет угол и делает еще такой же толчок, но на этот раз более точно проезжается головкой по простате. Это и совсем слабые разряды электричества с каждым движением внутри окончательно разбивают Сана. Он вцепляется в предплечья Уёна и до боли прикусывает губу, пытаясь продержаться хотя бы ещё немного.
— Х… хорошо, — надрывно стонет Чхве и всхлипывает, после чего слышит очередные раскаты грома за окном. Если бы его спросили, то он не смог бы описать то, как любит все, что с ним происходит и того, кто это с ним творит. Как он любит этого временами резкого и противного парня, вокруг которого пространство искрится и трещит молниями, а воздух пахнет головокружительной свежестью. Как он любит, когда Уён <i>так</i> его берет.
Улыбнувшись ответу, Чон продолжает фрикции под нужным углом с такими же разрядами. Он обожает в равной мере как получать удовольствие из-за приятного для себя темпа, так и давать полное удовлетворение своему любовнику. Повезло, что с Саном они на удивление хорошо сошлись в общей ненасытности, страсти и жадности, а подобный темп для них ни много ни мало — идеален. Пусть на густых ресницах Чхве и собирается множество слезинок, а Уён, если оказывается снизу, постоянно просит остановиться.
Первым с несдержанным стоном кончает Уён. Глубоко внутрь, при том совершив ещё несколько жёстких толчков. Чхве же сдаётся перед оргазмом следом, чувствуя, как горячая сперма разливается внутри него. И, конечно, радуясь, что удалось продержаться совсем немного дольше Уёна. Впрочем, это лишь их первый раз за сегодня.
— Ты помнишь, что обещал мне минет? — немного отдышавшись, улыбается Сан.
— Не помню.
— Напоминаю, ты обещал мне минет.
— Ты ведь только что кончил, — Чон приподнимается и медленно выходит, с удовольствием замечая, что переполнил спермой.
— Одно другому не мешает, — Чхве улыбается, зажмурив один глаз.
— Тогда ты не против, если я еще и вылижу тебя? — Уён не может отвести взгляд от вытекающего из Сана собственного семени, а за окном снова шумят раскаты грома.
❖❖❖
Юн сидит в лесной усадьбе Тена за столом с двумя лисами и ждет свой ягодный чай. Джонхан ласково поглаживает по голове волка, что уселся рядом на пол и положил голову на колени, прижав уши.
— Он боится грозы? — Юн поднимает глаза на Тена и вздрагивает вместе с волком, когда молния бьет в землю прямо рядом с высоченным окном, освещая белой вспышкой комнату.
Тен вскидывает руки и с крайне возмущенным лицом и интонацией едва ли не кричит:
— Конечно боится! Его чуть не зашибло горящим деревом. А знаешь почему? Потому что в дерево вот также молния ударила и оно упало, едва ли не спалив лес! — и указывает рукой на окно, совсем забывая про чай, который готовил. — Спасибо хоть вся эта феерия сопровождается ливнем. Так потом все цветы залиты. Нормально вообще?!
— В дерево? — Джонхан болезненно морщится и хмурится. — Совсем с ума посходили…