— Вы в порядке, глава Лань? — вкрадчиво спросил Цзян Чэн.

— Хм… да, вроде бы всё нормально, — был ему тихий ответ.

Он выдохнул и в прежней язвительной манере сказал.

— Тогда, какого гуля вы всё ещё лежите на мне?

На мгновение воцарилось молчание, после которого Лань Сичень опомнился и, поспешно извиняясь, начал вставать.

— Простите, я… давайте помогу, — он поднялся на ноги и нашёл руку главы Цзян в темноте, поднимая и его.

Они сразу же отстранились друг от друга и пошли в разные стороны, но не тут-то было, что-то дёрнуло их назад, по инерции сталкивая друг с другом.

— Что за?.. — Цзян Чэн снова попытался уйти и снова почувствовал натяжение в районе головы и волос.

— Подождите, — судя по голосу, Лань Хуань улыбался, — постойте спокойно, глава Цзян.

— Что ещё?

— Наши ленты… ваша из украшения в волосах и моя… они запутались.*

— Зараза!

Они одновременно повернулись друг к другу и наощупь нашли прилично завязавшийся узел на концах лент. Соприкоснулись руками… сначала, словно испугавшись, отдёрнули их, но, в конце концов, попытались бороться за процесс развязывания, увлеклись и продолжили до тех пор, пока Цзеу-Цзюнь не прервал это.

— Дайте уже я. Я сам, сам… отпустите!

— Да пожалуйста! — Ваньинь бросил узел и стал ждать. Отчего-то в воздухе повисло ощущение неловкости, он совсем не видел человека напротив, но прекрасно представлял его лицо и глаза… добрые, с крупицей нежности и едва различимым лукавым огоньком в глубине.

— Вот и всё, — Сичень закончил с узлом и отошёл, — давайте дождёмся окончания ночи, а к утру, возможно, в разломе над озером появится свет и укажет нам путь.

— Хорошее предложение, — Цзян Чэн нашёл ближайшую стену и сполз по ней на каменный пол, усаживаясь поудобнее.

По звукам слева стало понятно, что Лань Хуань сделал то же самое в нескольких шагах от него. Они больше не произносили ни звука, и только лёгкий всплеск воды от падавших откуда-то капель, нарушал тишину.

— Как вы себя чувствуете? — неожиданно спросил Сичень, когда Ваньинь уже находился в состоянии полудрёмы.

— В порядке, — сонно ответил он и съёжился, обнимая себя руками. Ночью у воды было прохладно.

Глава Лань помолчал ещё, но заговорил снова.

— Простите, — это прозвучало так искренне, что у главы Цзян сжалось сердце, — Простите меня.

— Ничего, вы же не виноваты, что ленты…

— Не валяйте дурака! — перебил Лань Хуань, — Я говорю о нашем последнем разговоре в Благоуханном дворце. Простите меня за мои слова.

Цзян Чэн затаил дыхание. Он, конечно, понял с первого раза, о чём идёт речь, только вспоминать не хотел. Теперь же молчать было невежливо.

— Ничего. Переживу, — ответил он.

Ночь… какое прекрасное, тихое и волшебное время. Она скрадывает острые углы у предметов, в чертах лиц, в отношениях… ночь меняет действительность, наполняя её магией, заставляя сердца людей стучать иначе, видеть по-другому… Ночью брат может сказать сестре то, в чём никогда не признается днём… При свете луны всё затихает, и враг садится напротив врага, чтобы поговорить… и хищник ложится рядом с жертвой, любуясь звёздами. Ночь — время откровенных разговоров, время признаний… ей подчиняется всё живое и неживое, духи, миры и боги идут у неё на поводу, так отчего же теперь должно было быть по-другому? Сичень вздохнул.

— Я не хотел оскорбить вас, только оттолкнуть.

Ваньинь искренне удивился.

— Зачем? Я не навязывал своё общество, всего лишь хотел…

— Помочь? Да, в этом-то и проблема. Я… я не считаю себя вправе разрушать чью-либо жизнь, а когда я с кем-то сближаюсь, не важно, какого рода эти отношения, я обязательно наношу непоправимый ущерб. Я не подходящий человек ни для любви, ни для дружбы, ни даже для банальной привязанности… я никогда не был близок с кем-то, не причиняя вред, и любой, кто хоть на мгновение почувствует со мной связь, может пострадать так, как того не ожидает.

— Ну, что за бред! — Цзян Чэн сменил позу на более удобную и размял затёкшую руку, — Не знаю, какие именно отношения связывали вас с Цзинь Гуанъяо, да меня, если быть честным, это и не касается, но вы неправы. Вы категорически неправы.

Лань Хуань молчал, он не знал, что ответить. Зато у Ваньиня будто открылось второе дыхание, он собрался с мыслями и выдал.

— Вы спросили меня, почему я помогаю вам? И вот мой ответ, — ладони вспотели, но он ни на миг не дал себе усомниться, — Вы единственный хорошо знакомый мне заклинатель, который остался с тех пор, как я был беззаботно счастлив. Со времён обучения в Гусу… вы человек, с которым я почти рука об руку прошёл весь путь от Аннигиляции Солнца и до смерти Старейшины Илин, вы тот, на кого я равнялся, когда на мою долю выпали испытания после… — он усмехнулся, — и по злой иронии судьбы именно вы, глава Лань, хотите оставить эту жизнь, как можно скорее.

— Я…

— Нет! Не перебивайте меня… Пожалуйста… Вы спросили сегодня, почему я вас постоянно задеваю?..

— Глава Цзян…

— Потому что я хочу показать вам, что существует человек, который пережил то же самое.

— Вы? То же… самое?

— Дослушайте! Я понимаю вас, я пережил те же чувства, я был в той же тьме: мне знакома боль от потери родителей, сестры, мне знакомо чувство утраты возлюбленной, и мне довелось пережить потерю близкого человека, друга, брата, в конце концов…

— Да, но вы их не убивали, глава Цзян.

— Ошибаетесь. Это вы не убивали, ибо были ведомы. Вами манипулировали, вас толкнули на этот путь и использовали, но я… я пошёл на это сознательно. Пусть в смерти родителей моей вины нет, но во всех остальных смертях виноват я… даже в большем количестве смертей, чем могу сосчитать… Тогда я имел все возможности поддержать Вэнь Цин, я мог бы встать на сторону Вэй Усяня, забрать их в Пристань Лотоса… да, Юньмэн Цзян только поднимался на ноги, возрождался из пепла войны, но со Старейшиной Илин, с лучшим лекарем Вэнь Цин и Вэнь Нином нам бы не посмели перечить. Я пошёл на поводу у общественного мнения, погнался за сохранением репутации, и вот к чему это привело. Погибла шицзе, погибла Вэнь Цин и Вэй Усянь, мой брат, с которым мы уже никогда не будем так же близки, как раньше… с ними погибли остатки клана Вэнь, но последствия на этом не закончились, и события потянули за собой ещё череду смертей, в том числе и Не Минцзюэ… Вы понимаете? Я просто… да я хочу сказать, что тьма, которую вы ощущаете внутри себя, это не ваша душа… тьма это то, что вы впустили в себя сами. Избавьтесь от этого, потому что вы, будучи в равных со мной условиях, даже менее виноваты, чем я… вы светлее и чище, Цзеу-Цзюнь…

— Простите, — снова повторил Сичень, его голос звучал так, будто он сильно простыл, — простите, — повторил он.

Глава Цзян выдохнул и откинул голову назад, глядя вверх, где он ничего не мог видеть. Глаза щипало.

— Прощаю и очень сочувствую вам.

***

Утро действительно подарило довольно приятное освещение. Не такое красочное, как при лунном свете, но всё же… мир вокруг обрёл очертания. Цзян Чэн и Лань Хуань старательно делали вид, что никакого ночного разговора не было, беспокойно обсуждая события наверху и гадая, чем всё закончилось. Они были вправе игнорировать что угодно, но точно не могли отрицать — хотя бы для себя лично — внезапно и подсознательно связавшую их нить взаимопонимания. Ваньинь перестал язвить, Сичень — пытаться оттолкнуть его; каждый из них ещё оправдывался тем, что в данных обстоятельствах без поддержки не обойтись, но точка невозврата была пройдена, и с этой ночи ничего уже для них не могло оставаться, как прежде.

Совместными усилиями главы кланов Лань и Цзян нашли тот самый проход и обнаружили, что примерно в тридцати-сорока шагах от озера талисманы работают и можно осветить себе путь, пусть тусклым, но вполне реальным, светом. Они продвигались вперёд и шли уже довольно долгое время, когда Лань Хуань взглянул на Цзян Чэна, изучил его строгий профиль и задал вопрос.

— Вы, правда, любили её?

— Кого? — Ваньинь посмотрел в ответ и тут же отвернулся, — А… Вэнь Цин… Да. Думаю, любил. Думаю, что это было единственное увлечение романтического характера, которое настолько тронуло моё сердце.

Сичень печально улыбнулся.

— Мне жаль.

Цзян Чэн отрицательно покачал головой.

— Это в прошлом. Нет смысла держаться за воспоминания. Нужно помнить, обязательно помнить, но не держаться.

Они замолчали, прислушиваясь к гулу собственных шагов. На этот раз тишину нарушил Ваньинь.

— А вы любили?

Сичень вскинул голову и недоверчиво повёл подбородком.

— Вэнь Цин?

Губы Цзян Чэна дрогнули, но он сдержал улыбку.

— Цзинь Гуанъяо… вы его любили?

Лань Хуань прикрыл глаза, словно ожидал этого вопроса, но надеялся, что его не зададут.

— А вы хотите, чтобы я ответил искренно или правду, глава Цзян?

Тот хмыкнул.

— А есть разница?

— И да, и нет. Так, что?

— Я был с вами искренен, — уклончиво ответил Цзян Чэн, — и я сказал вам правду. Ответьте мне тем же. Если хотите, я могу поклясться, что, когда мы выберемся, все разговоры останутся здесь навсегда и будут стёрты из моей памяти.

— Хорошо… если вы хотите, я скажу… Мы были близки с А-Яо, так близки, что буквально растворялись друг в друге… Простите, — Сичень увидел лицо главы Цзян и смутился, — вам неприятны такие подробности?

— Не в этом дело, Вэй Усянь уже разрушил все мои иллюзии на этот счёт, просто… мне неприятно слышать в вашем голосе до сих пор хранимое безмерное обожание к человеку, который изо дня в день предавал вас… раз за разом брал ваше доверие, ваши искренние чувства в руки и бросал их в грязь, притворяясь…

— Он не притворялся!.. Боюсь, это было единственным, в чём А-Яо не притворялся.

Ваньинь хотел сказать, что в таком случае на месте Цзинь Гуанъяо он бы хранил любовь и доверие Сиченя, как самую драгоценную вещь в своей жизни, и ценил бы это превыше всего на свете, но промолчал, вспомнив, что он никакой не «обрезанный рукав». Цзян Чэну живо представился укоризненный и разочарованный взгляд матери, и он, чтобы не углубляться в тему своих чувств, ответил точно так же, как это сделал Лань Хуань после признания о Вэнь Цин.

— Мне жаль.