Смерть не лечит ничто. Позабыв обо всем - и боли -
я живу - так ведь можно сказать? - в неволе
в клетке этого дома, что держит, но чем? Кто б ведал...
И на этом не кончаются мои беды.
Она теплая, яркая, хрупкая и живая.
Я ее, пока спит, к себе ласково прижимаю,
но она через сон - в одеяло, как в теплый кокон.
Ей объятья - сквозняк промозглый сквозь щели окон,
она их избегает, и это честней ответа:
как остаться вдвоем по сторону эту света,
если я неспособен убить, чтоб суметь оставить,
а она умирать во имя любви не станет.
Дни сбегают, меняя месяцы и недели.
Мне без тела никак, ей трудно в своем же теле:
человечьем, живом, растущем. Зовущем прочь. И
однажды она бороться с ним не захочет.
Дом замрет в одичании черном. Пустынен, мрачен.
И ему не поможет ничто: экзорцист ли, врач ли -
дружелюбное привидение станет злым, и...
А пока я лишь охраняю девичьи сны,
отвлекаю, когда ей грустно, смешу, лелею.
Доски дома червями стачивает в гниль время,
и непрочным становится любое из перекрытий.
Отчего-то забываю предупредить, и...
Смерть не лечит ничто. Позабыв обо всем - и боли -
мы живем здесь вдвоем, в нашем старом красивом доме,
и ничто и никто нас, живущих здесь, не тревожит.
Только разве что тело у лестничного подножия.