черный трешер

День рождения бывает лишь раз году, и именно поэтому он такой особенный. По крайней мере, так все говорят. Но Хэнка этот день уже не радовал. Скорее наоборот: хотелось, чтобы все забыли про этот день. А каждая минута «праздничного» завтрака с семьей казалась настоящей пыткой: все эти диалоги ни о чем, вся эта натужная пародия на семью, в которой все хорошо. Хэнка тошнило от попыток матери не замечать, что семья разваливается изнутри, тошнило от отца, упорно продолжающего строить из себя примерного семьянина и эталон правильности, тошнило даже от самого себя и собственной беспомощности. Хотелось забыть про это все, просто сбежать в ангар к пацанам, выпить пару бутылок пива (или еще чего покрепче) и попытаться превратить этот отстойный день хотя бы в подобие приличного.

Была пятница, но в школу Хэнк сегодня не собирался. Было достаточно и пыток в близком семейной кругу, терпеть еще и школу он точно был не намерен. Поэтому, выйдя во двор и привычно поприветствовав Кису, уже ожидавшего его со своим скутером, он лишь сказал:

— Давай в ангар сейчас, а?

А Киса, не задавая лишних вопросов, направил скутер к их месту встречи. Он знал о ситуации в семье Хэнка, он все прекрасно понимал и не доставал Хэнка расспросами. В конце концов лезть в чужие душевные терзания – совсем не в его стиле. «Захочет – сам расскажет» – вот правило, которым Киса всегда руководствовался. Однако ощущение напряжения и недосказанности в последнее время стало практически перманентным в их отношениях и оба это чувствовали. Но даже это ощущение пропадало стоило Хэнку сесть на сидение скутера, обхватив сзади Кису руками. Всего пять минут, когда Хэнк может касаться Кисы, не боясь последствий. Всего пять минут, когда такие желанные касания не выглядят слишком странно. Всего пять минут, пока они едут и Хэнк может прилечь на спину Кисы и отпустить гнетущие мысли. Всего пять минут наслаждения чужим, но таким родным теплом. Всего пять минут – и они на месте. И Киса уже возится с замком, тихо матеря в очередной раз застрявший механизм. А Хэнк наконец осознает, что выбрался из дома, что у него есть несколько часов, которыми он может по-настоящему насладиться, прежде чем вернется домой и выслушает очередную тираду матери о его поведении и, конечно же, куда без нравоучений и разочарованных взглядов отца. Но все это будет потом. А сейчас он набирал сообщение Мелу и Гене с просьбой приехать и приглашением «отметить др».

— Хэнк, твою мать! – послышался крик откуда-то из глубины ангара, и Хэнк поспешил внутрь. Киса, видимо, звал уже не в первый раз, а Хэнк, погруженный в свои раздумья, и не заметил этого. Войдя в такой привычный и уже практически родной ангар, в который в несезон спихивали все автоматы и прочие приблуды парка аттракционов, Хэнк первым делом заметил Кису, как-то странно стоящего посреди помещения. И только потом его взгляд скользнул на слишком праздничную в окружении общего хлама коробку, мирно лежащую на диване.

— Что это? – недоуменно спросил Хэнк, кивая на коробку.

— Открой, – как-то уж совсем тихо отозвался Киса.

А Хэнку ничего не оставалось, кроме как бросить на него еще один вопросительный взгляд и двинуться к коробке. Еще несколько таких же неуверенных взглядов в сторону Кисы последовало, когда Хэнк потряс несчастную коробку.

— Не собираюсь я тебя, блять, убивать. Не тяни, – едва не крикнул Киса, раздраженный недоверчивостью Хэнка. И тот наконец быстро сорвал крышку. И действительно, ничего криминального там не было: ни сомнительного алкоголя, ни наркоты, ни пистолетов, ни бог весть, что еще мог притащить Киса. Но то, что лежало в коробке поразило Хэнка куда сильнее, чем все выше перечисленное. Не веря своим глазам, Хэнк наконец вытащил из коробки черный трешер. И с таким же недоверием повернулся к Кисе все с тем же немым вопросом на лице.

— Увидел этот уродский худак в магазине. Вспомнил тебя и решил, может, блять, хоть черный его спасет. И вот, – с какой-то неестественной для себя растерянностью объяснил Киса. А Хэнк, оглянув еще раз худи, натянул его на себя, стараясь хоть так отвлечься от мыслей, все громче и громче звучащих в сознании. Но одного только взгляда на Кису, смотрящего на него как будто бы даже робко, хватило для того, чтобы ослабить свои рамки. И Хэнк не выдержав притянул Кису в неуверенные объятия.

— Спасибо, Вань, – прошептал Хэнк ему на ухо, когда заметил, что Киса отстраняться не собирался, а только обнимал в ответ. Хэнк и сам не до конца, за что благодарит: за худи, за объятия или за одно только существование Кислова – но чувствовал, что сказать эти слова просто необходимо.

Черт знает, сколько они так простояли, обвивая друг друга руками, обнимая так крепко, как только могли, пытаясь превратить мгновение в вечность. Однако Киса все-таки отстранился, в своей обычной манере вытягивая «пожалуйста». Хэнк знал, что объятия рано или поздно закончатся (не могут же они в самом деле стоять так вечность), но все равно почувствовал укол разочарования, когда это произошло.

Они уже отстранились достаточно, чтобы видеть лица друг друга, но все еще находились так близко, что каждый мог почувствовать тепло другого. Хэнк будто против своей воли уставился в лицо Кисы, пытаясь отыскать там следы каких-то эмоций. Он и сам не совсем понимал, что пытается найти: отвращение, сожаление или же наоборот. Но это было не так уж важно, потому что в этих поисках его взгляд случайно зацепился за губы напротив – и у него будто снесло крышу. Он не успел даже подумать об этом, как его губы уже впечатались в губы Кисы – и вот они снова обвивали друг друга руками, вот только теперь это был абсолютно не дружеский порыв. А Киса не отстранился и в этот раз, Киса лишь сильнее притягивал Хэнка к себе за новый худак, лишь страстно переплетал их языки…

Но и этому порыву не суждено было длиться долго: где-то снаружи послышался приближающийся разговор – и парни отскочили друг от друга как ошпаренные. Оба взлохмаченные, растрепанные, стояли в паре метров друг от друга, когда в помещение вошли Мел и Гена. А дальше все шло по уже ставшему привычным распорядку: один торт на четверых, купленный Геной в кондитерской «господина Кудинова»; свечи, которые Хэнка все-таки заставили задуть, и все то же желание, что Хэнк загадывает уже второй год (вот только теперь, кажется, что на его исполнение действительно есть немалые шансы), а еще море алкоголя. И только тихое «и тебе спасибо, Борь», сказанное уже изрядно пьяным Кисой, напоминало о случившемся...