Он снова спускается в темный подвал.
Одинокая лампочка горит, рассеивая свет на голые побеленные стены, а под белоснежной простыней лежит хрупкое тело, обнаженное, кутающееся в тонкий слой ткани..
Ангел. Его ангел.
Аве Мария, Аве Мария, Аве Мария
Ладони касаются вихрастой макушки, проходя поглаживаниями, от которых раскрываются вновь блеклые замутненные глаза. Бессознательно он тянется к теплу Бай Усяня, а тот лишь самодовольно улыбается. Обстриженные космы бывшего юного бога совсем не портят облика, лишь подчеркивают миловидные черты лица. Внешность всё равно лишь приятное дополнение к чему-то более важному.
Они хоронили твой голос в иконы
- Ваше Высочество, - шепчет Бай, снова целуя шатена. Ах, как же прекрасно это опороченное божество. Упавший ангел, скованный смертным бренным телом.
Это рождение дало шанс им обоим. И эта встреча у старой церкви...может Бог этой вселенной всё же существует.
Он помнит, каким впервые увидел его новый облик. Студент, совсем юный, как тогда, еще при Сань Лэ, окруженный зеленью парковых деревьев. Он так сосредоточенно писал что-то, только задумчивость отражалась на личике.
Бай Усянь наблюдал.
Долго, старательно, собирая по крупицам информацию о бывшем Боге Войны, коронованном цветами. Он знал всё: имя, адрес, где учится, с кем дружит. Бесполезная информация, ведь это всё еще его Сань Лэ. Плевать, что только сам Безликий помнит всё, что было тогда между ними в том далёком мире с сражениями, демонами и небожителями.
Тепло губ проходит и по щекам, и по лбу. Юноша жмурится, покорно отдаваясь в чуждые руки в приступе искусственной эйфории. Даже не понимает, что происходит. От движения ноги звякает цепь, натирает тугой ремень. Не резать же ему суставы, это ведь совсем бесчеловечно по отношению к этому совершенно несовершенному созданию. Сковывание идеально на случай, если сознание пробьется сквозь пелену. Бай убил слишком много сил, чтобы приобрести эти наркотики. Его сокровище же ни за что не захочет остаться с ним добровольно, придется немного помочь встать на правильный путь.
Прошлые принципы остаются за границей миров. Его идеальная игрушка нужна в любом виде, любом состоянии.
И хворост подкину в костёр Эмпирея воскресной зари
Он дышит глубоко, принц Уюн же прерывисто, восторгаясь созданием в его руках, его эфемерностью. Он не верил, что это происходит с ним и сейчас.
Юноша почти ластится под прикосновения. За эти касания не стыдно и душу продать. Всё добровольно, не может же человек с такими влюбленными глазами этого не желать.
Как же он мечтал увидеть такой взгляд в свою сторону от его прекрасного принца.
Сейчас податливый, послушный, покорный, полностью его воле подчиненный. Пьянит. Пьянит своим безволием прекрасной искусной куклы с обнаженными выделяющимися ключицами, с ровной почти фарфоровой кожей.
Аве Мария, Аве Мария, Аве Мария
Ладонь сжимает тонкую кисть и целует ее, проходя к запястьям.
Сколько же было потерянно от одного отказа, ах сколько же, была бы такая прекрасная пара, смертоносный венценосный дуэт с мертвыми землями за спиной.
Почему же он так отрицал схожесть, ну почему же он так упрямился после всех пережитых страданий?
Гори, я хотел созерцать твою самую тёмную сторону
Огонь очищающий и разносящие ветра, и толпы призраков, несущих поветрие. Упоительная картина божественной красоты, постигаемой лишь в разрушении. Запах пепла и хрипы, кровь на земле и пламя. Ах почему же, Ваше Высочество, ах почему...
Дальше поцелуев не идет, но он уже чувствует сладостную дрожь, как от транса. Наверно, это испытывают верующие в религиозном экстазе.
С обожанием на него смотрят мутные глаза, и это сносит остатки разума, что только были.
Уже не важно, что когда-то Се Лянь отказал ему.
Ничто более не важно.
Принц больше не уйдет. Куски зеркала соберутся воедино. У них впереди ещё целая вечность.
Чтоб этот мир захлебнулся в крови