Завтра поговорим...

Что может быть лучше после нескольких часов затяжных саммитов и изнурительных перелётов, чем хороший секс? Именно так и думает Сербия, когда впервые видит Хорватию после долгих лет разлуки. Она очень изменилась с их последней встречи — стала самоуверенной, заносчивой и жёсткой. Конечно, положение обязывало — она теперь член ЕС и НАТО, а в отношениях между странами не должно быть места для сентиментальностей и нежности. Её преисполненные сарказмом фразы хлёсткие и обидные, и Сербии не ясно, чего же он хочет больше: вымыть ей рот с мылом, чтобы она в следующий раз думала, что и кому говорит, или записать всё вышесказанное, чтобы самому этим пользоваться. Он всегда был изгоем — как в собственной семье, так и на политической арене среди других стран. И он всегда готов к обороне и отстаиванию своей позиции.


       Хорватия стоит в компании коллег, а Сербия чувствует, как всколыхнулись закупоренные до этого чувства. Его сердце помнит её имя, оно першит в горле приторной сладостью, с годами не став для него россыпью ничего не значащих букв. Сербия с детальной точностью помнит, как она покидала материнский дом, решив стать независимой, как перед уходом швырнула в него рамку с их совместной фотографией. Но стекло не разбилось, а лишь треснуло. Трещина прошла прямо между ними, разделив надвое одно целое. Когда-то единую страну, брата и сестру, семью.


      Но он всё ещё привязан к ней. Она яркая и до невозможности привлекательная, грациозная и соблазнительная. Райское создание со вспыхивающими в глазах адскими искорками. Она ангельски прекрасна в своей дьявольской красоте.


      Хорватия поворачивается в его сторону, окидывая холодным и колючим взглядом, и улыбка сходит с её лица. А Сербии хочется прикосновением своих пальцев или губ вернуть её на прежнее место. А ещё ему хочется швырнуть сестру на пол и вытрахать все те отвратительные качества, которые появились в ней за эти годы. Но она сама трахает его в своём автомобиле, заполняя салон запахом секса. Внезапно нахлынувшая страсть вырывается огненными волнами, разделяя их жизнь на "до" и "после".


      Заканчивать споры, вызванные разными политическими взглядами, в горизонтальном положении становится для них ежемесячной традицией. Они после совместных заседаний встречаются в их старом — материнском — доме и трахаются на той же кровати, на которой в детстве прятались от грозы. В часы этих встреч они — не две страны, отношения которых сотканы из конфликтов и взаимных претензий, не брат и сестра, давно забывшие, что такое семейные ценности. Они — просто мужчина и женщина, являющиеся друг для друга сексуальной разрядкой.


      Хорватия всегда приезжает после него, чтобы лёгкой поступью войти внутрь и зацепиться взглядом за стоявший в вазе букет подсолнухов. Сербия никогда не дарит ей банальные розы, потому что в их отношениях нет места банальности. Она улыбается, вдыхая аромат любимых цветов, и спешит оказаться в его объятиях. Разум туманит удовольствием — чистым, без единой капли здравого смысла.


      Но сегодня его нескончаемый поток претензий на двусторонней встрече буквально выводит её из себя. Словно у него во рту была слишком высокая арендная плата, и он старался как можно скорее избавиться от всех слов.


      Хорватия врывается в дом вместе с порывом осеннего ветра и, будто подгоняемая им, направляется сразу в спальню.


      — Завтра поговорим, — сухо бросает она, не обращая внимания ни на букет подсолнухов, ни на него самого. Её тело как никогда жаждет разрядки, но обида на брата оказывается сильнее. А у него внутри всё сжимается в тугой, бьющийся в судорожной агонии узел.


      Она стоит у окна, погруженная в мысли о том, что они тратят драгоценные совместные минуты впустую, и появление брата рядом становится для неё неожиданностью. Она вздрагивает, чувствуя поясницей железную пряжку его ремня. Её сначала обдаёт холодом, а потом бросает в жар. Сербия разворачивает её к себе лицом, жадно припадая губами к её приоткрытому в возмущении рту. Затем наклоняется ниже и прикусывает её ключицу, оставляя метку на светло-сливочной коже и давая понять, что приватизировал её навсегда. Свою сестру. Свою любимую женщину. Её губы вновь приоткрываются в попытке что-то сказать, и он вновь накрывает их своими.


      — Завтра поговорим, — требовательно шепчет Сербия, углубляя поцелуй, и Хорватия перестаёт сопротивляться, смиренно принимая все его ласки.


      Да и что интересного могут сказать слова... Гораздо больше ему говорят её податливые губы и его руки между её влажных бёдер.