Папа, папа, папа, па... пошел ты на*уй. Седа от страха в свои подростковые десять - звереныш в клетке. Ты знаешь, отец, сколько в ней провела я лет, пока по случайности - прихоти чьей-то, воле - так много узнав, слишком много узнав о боли, как люди за жизнь успевают узнать едва ли: про когти, про пытки, про крики, отца и сталь, и про то, что отец на словах лишь - я взвыла зверем?
Снесла в людей веру, как сносят ударом двери, застыв у крыльца в равнодушный, холодный мир и сорвав вместе с кожей мишень со спины. Мы в тире, за головы наши так много дают, что страшно, но мы ускользаем, мы входим, как в воду, в раж, и нам остается лишь кровь успевать стирать. И в этом родство наше нам же выходит кстати, когда твои когти, и когти мои, и трупы.
А все остальное лишь придурь, лишь блажь и глупость, когда про родство, про семью говорят и связи. Нас взяли из грязи и в нас запихнули грязи, и, как ни старайся, отмыть ее, смыть не сможешь. И в этом - лишь этом - ты так на меня похож, и в этом - лишь этом - я кровь твоя, плоть от плоти.
Катись, папа, к черту. А впрочем, ты вряд ли против.