Бабочки и коконы

«Но если каждый из нас поверит в каждого,

То, может быть, мир поверит в мир?»

Как и предсказывал отец, небо к обеду затянуло тучами. Плотными и тяжёлыми, готовыми вот-вот пролиться дождём. Птицы, тонко чувствующие малейшие изменения, летали низко и, казалось, на своём, на птичьем языке, говорили людям: прячьтесь, дураки, прячьтесь под крышами своих домов, под навесами магазинов, под деревьями, скоро пойдёт дождь.

— После дождя станет легче, котёнок... — Винс в который раз поднял глаза на отца, оторвавшись от разглядывания проходящих мимо людей. Наверное он никогда не привыкнет к тому, что отец умудрялся подмечать всё и отвечать даже на невысказанные вопросы.

Они вышли на прогулку в мир людей, потому что Винсу были интересны эти странные существа, по какой-то причине лишённые чутья и не способные к магии. Необычные, непонятные и абсолютно бесполезные по мнению матери и Тэтсу, который занимался обучением Хиро, Тары и Винса в отсутствие их отца. Винс пальцем смазал неудачную линию в блокноте. На зеленоватом листке остался грязный сероватый след.

Люди бесконечным потоком сновали мимо, совершенно не замечая разглядывавшего их, как какую-то диковину, мальчика. И как он делал зарисовки карандашами не замечали тоже. Их с отцом будто бы не существовало для мира. Было ли дело в отцовской магии или же люди сами по себе были безразличными к происходящему вокруг, Винс точно сказать не мог.

Зато отец считывал людей как открытую книгу. Винсу достаточно было ткнуть изгрызенным кончиком карандаша в сторону того или иного человека, как отец мог рассказать кто тот, чем занимается и есть ли у него дома кошка, ребёнок или больная бабушка, какой цвет ему нравится и что он закажет на обед.

— А вон та девушка? — Винс махнул в сторону жизнерадостной блондинки в ярком красном плаще.

Отец смерил девушку задумчивым взглядом и только потом произнёс:

— Этим вечером она перестанет улыбаться на долгие годы.

Блондинка лучезарно улыбалась и быстро-быстро что-то говорила в телефон; эти маленькие разноцветные аппараты люди использовали для связи друг с другом и кучи других вещей. В каком-то смысле это было их личной магией.

— С ней случится что-то плохое? — Винсу было жалко девушку, которую он видел в первый и, вероятно, последний раз в жизни. Девушку о которой ничего не знал, но которая так и лучилась счастьем.

— Вечером её спустит с лестницы пьяный жених, — произнёс отец и сделал глоток минеральной воды. — Ребёнка не спасут. Она порвёт с женихом и переедет в пригород, где будет выращивать орхидеи. Но детей она иметь больше не сможет.

Это звучало жестоко и... больно. Так не должно происходить. Такое не должно происходить, но отец говорил так буднично и безразлично, что мурашки бежали по коже. Это и есть жестокость людей над которой так часто хохотала мать?.. Винс посмотрел на отца, но тот лишь кивнул.

— Люди главные враги сами себе. Она слишком жизнерадостная, а её жених слишком не уверен в себе, поэтому постоянно терзается глупыми мыслям о возможных изменах. К тому же, когда они вместе учились, он один раз изменил, поэтому и боится — а вдруг она тоже? Это смешно, котёнок.

Винс смотрел на девушку и всё не мог поверить в то, что говорил отец, хотя и знал, что тот никогда не ошибался. Это было слишком жестоко в понимании мальчика. И то, что сломается жизнь самой девушки, и то, что оборвётся, так и не начавшись, жизнь ребёнка, который тоже мог бы когда-нибудь сидеть и рисовать, или играть на фортепиано, или... тысяча или.

— Посмотри лучше сюда, котёнок, — отец привлёк внимание Винса к высокому и худому парню, покупавшему у девочки маленький горшок с кактусом. — Видишь этого мальчишку с собакой?..

Собака с пушистым хвостом и стоячими ушами послушно сидела у ноги парня, свесив на бок высунутый из пасти язык. Она была просто очаровательна и она... видела их. Эта собака точно видела их с отцом, хоть и не придавала им какого-либо особого значения. В её взгляде читался лишь один важный человек — тот, кто стоял рядом с ней и держал в руках поводок.

— Что в нём такого особенного? — Винс опустил взгляд в блокнот, где штрихами на светлом листе уже наметился профиль собаки.

— Ты и сам поймёшь, если посмотришь внимательно.

Карандаш замер в руке мальчика. Винс задержал дыхание на выдохе и вновь посмотрел на парня.

— Его зовут Габриэль, — произнёс Винс, не отрывая взгляда от человека и его собаки. — И он... он болен?

Отец рассмеялся. Винс всматривался и чем пристальнее он смотрел, тем чётче на коже Габриэля проступали следы. Словно нанесённые тушью отметины, они рассказывали о том, насколько глубоко прошла в душе человека трещина. Насколько он изломан и отравлен. Ядовито-золотистые линии мельчали и множились, сплетаясь в уродливый клубок прямо под рёбрами. Винс закашлялся и отвёл взгляд.

— Тэтсу показывал вам что бывает с белыми цветами если держать их в окрашенной воде? — голос отца вернул к реальности.

— Белые лепестки становятся того же цвета, в какой окрашена вода.

— А человек впитывает в себя то, что видит вокруг, как и растение, и до определённого момента не может это контролировать, — на костяшках правой руки отца заплясал маленький светящийся шарик. — А ещё люди ужасно зависимы от своих чувств. Все их эмоции накапливаются точно молния, удерживаемая в глиняном кувшине.

Сверкающий шарик двигался вдоль пальцев, повинуясь воле отца. Винс несмело протянул руку, подобная власть всё ещё казалась ему чем-то совершенно невероятным. Шарик рванулся было на встречу, но на мгновение завис и потом уже скользнул на маленькую ладошку мягко и послушно, словно кот, который после наказания всячески пытается показать, что он самый хороший в мире.

— Если не давать эмоциям выхода, то однажды они уничтожат человека, как молния разобьёт кувшин.

Ирлин их мир наделил умением нравиться иным существам, ничего особо для этого не делая. Они располагали к себе любого, даже если не очень-то этого и хотели. Просто потому что они были такими. Обратной стороной этого была чувствительность к другим существам, их мыслям и чувствам. Сильные боль, ненависть и злость ранили ирлин, заставляя не только переживать ту же боль, что и человек, но и ощущать себя будто бы измазанными грязью. Противное чувство.

— Мне никогда в голову не придёт спрашивать кого вы любите больше — меня, мать или друг друга, потому что это глупо. Примерно столь же глупо как спрашивать почему тебе удобнее рисовать правой рукой, а есть — левой, — отец вновь улыбнулся. — Но люди мелочны и эгоистичны. Каждый из них хочет быть центром вселенной, чтобы всё вокруг происходило лишь так, как ему удобно. И я знаю, что они не могут любить как это делаете вы, котёнок.

— Его ведь били, верно? — Винс уткнулся в свой блокнот, где на листе помимо собачьей морды проступало под карандашом и человеческое лицо с уставшим взглядом тёмных глаз.

— Да, били. Били, морили голодом и травили, закидывая той самой грязью, которую ты почувствовал.

Отец говорил что-то ещё и Винс слушал, даже кивал, но не слышал. Под головами человека и собаки на бледно-зелёном листе он рисовал изломанный кокон, каким-то чудом держащийся на тонкой веточке. Увлекшись прорисовкой прожилок, он и не заметил, как отец встал со скамейки и взмахом руки привлёк внимание того самого парня, которого они обсуждали. Вернуло к реальности Винса лишь весёлое подрагивание чёрного собачьего носа, увлечённо изучающего блокнот, лежащий на коленях мальчика.

— Не подскажете как пройти к Machines de l’Ile? — Винс едва не рассмеялся, услышав как отец намеренно произнёс название парка с акцентом, подражая выговору людей. Всё это как будто было игрой, частью которой было и то, что исчезло чувство гадливости от прикосновения к чужой грязи.

Габриэль что-то объяснял отцу, попутно пытаясь одёрнуть собаку, которая с восторгом изучала и блокнот, и коробку с карандашами, и самого Винса, приглашая мальчика поиграть. Винс робко посмотрел на собаку, а потом на её хозяина. Габриэль кивнул и собака наклонила голову, позволяя Винсу почесать её за ухом. Эная. Винс мог поспорить на что угодно, что собаку звали именно так. И что она была невероятно добрым и преданным существом, разделявшим всю боль своего хозяина.

Отец пожал Габриэлю руку, одновременно и прощаясь, и благодаря за помощь, в которой, правда, Винс почему-то был в этом уверен, они совершенно не нуждались. В это же самое время отец заметил и взгляд Габриэля, направленный на раскрытый блокнот.

— Мой сын прекрасно рисует, не правда ли?.. — он улыбался, а Винс покраснел. Не такими уж и хорошими на его взгляд вышли быстрые наброски. — Я им безумно горжусь.

Габриэль рассеянно кивнул, будто делая какую-то внутреннюю отметку или же сравнивая с чем-то; прозвучало ещё несколько ничего не значащих и ни к чему не обязывающих фраз. Винс же протянул парню бабочку из бумаги, которую успел сложить за время обмена любезностями. Винс чувствовал, что это важно, хотя, казалось бы, никак не было связано это случайное знакомство и то, что он складывал бабочек из бумаги, когда сильно волновался.

Собрав карандаши и блокнот, Винс вместе с отцом пошёл по улице, всё больше и больше отдаляясь от парня с собакой, которые шли по своим делам, как будто и не было за несколько минут до этого странной встречи.

— Какое решение он бы не принял, ему хватит воли довести его до конца, — отец холодно улыбнулся, будто уже знал какое именно решение примет этот юноша с усталым взглядом. — Воля людей хрупка как пламя свечи на ветру. Они постоянно терзаются сомнениями и мечутся от одного к другому, ищут наиболее простой вариант, а в итоге в попытке выбрать из двух зол меньше, непременно выбирают то, которое в итоге ударит по ним самим больнее всего.

Винс обернулся и посмотрел вслед уходящему Габриэлю. Странное, но красивое имя нравилось ему.

— Он примет правильное решение?..

— Какое бы решение он не принял, оно будет правильным с его точки зрения, но совершенно необязательно будет верным с точки зрения других, — отец смотрел куда-то вдаль. — Но теперь ему точно хватит сил пройти по выбранному пути до конца.

— Если кокон бабочки будет сильно повреждён, то есть ли шанс у бабочки выйти из него без травм?.. — сейчас ответ на этот вопрос интересовал Винса больше всего.

Отец ответил почти не задумываясь.

— Нет. На крыльях бабочки так или иначе будут отметины о том, что она пережила.

Винс кивнул, принимая такой ответ, хоть ему и хотелось, — по детской наивной и простой доброте, — чтобы выползшая из кокона бабочка была совершенно чистой и неиспорченной, будто новый лист блокнота.

— Пойдём смотреть на механических зверей или сначала пообедаем и переждём дождь? Недалеко тут был неплохой ресторанчик японской кухни, хотя если тебе хочется попробовать французскую, то и их тут на каждом шагу, — отец предоставлял Винсу право выбора всю их прогулку.

— Пообедаем, купим что-нибудь братьям и сестрам, а потом пойдём смотреть на механических животных, — произнёс Винс и крепко сжал пальцы отца. — А ещё давай посмотрим на бабочек, хорошо?