— Я тебе уже объяснял, что с мужскими ногами это не работает, — мотает головой Антон.
Арсений морщит нос и показательно раздражённо опускает ноги с дивана на пол, а затем прячет в тапки.
— Только не надо воспринимать это как личное оскорбление! — вздыхает Шастун и явно сознательно останавливает себя от того, чтобы закатить глаза.
— Хочу и буду, — отрезает Арсений.
Антон устало закрывает глаза, трёт переносицу и открывает их снова.
— Арс, мы об этом говорили. У меня влечение к женщинам и к мужчинам — это две совершенно разные вещи, они работают по-разному, меня там волнует совершенно разное… Ну у тебя разве не так?
— У меня так, — холодно чеканит Арсений, — что женщины меня не возбуждают совсем, а мужчины… наоборот. В этом плане да — ощущения разные, но как тебя люди могут возбуждать по-разному, я в ду… я не понимаю.
Антон вздыхает, ставит кружку с чаем на стол и опускается на спинку дивана:
— Ну оно просто разное и всё, как я тебе объясню? Типа, женские ноги, в чулках там, в колготках, они такие гладкие, изящные, да ты сам всё понимаешь… Твои ноги для меня это просто часть твоего тела, которую я люблю наравне с, я не знаю, твоими ушами. Но уши же меня не возбуждают.
Арсений быстро моргает, изображая возмущенно-непонимающего чувака с мемной гифки.
— Женские уши меня тоже не возбуждают, — быстро добавляет Антон.
— Да я понял, понял, мои ноги просто недостаточно хороши, чтобы на них дрочить, — картинно вздыхает Арсений и тянется к столу, чтобы увести кружку с чаем из-под носа у Шастуна.
Тот провожает чай тоскливым взглядом, но не мешает, видимо, подавленный чувством вины. Ага! Зацепило!
Арсению хочется, чтобы Антона зацепило так же, как зацепило самого Арсения. Чтобы он понял, насколько это неприятно — знать, что у твоего партнёра фут-фетиш, но конкретно твои ноги оставляют его равнодушным.
Арсений Антону не оставляет права не восхищаться какой-либо частью своего тела, не боготворить каждый сантиметр. Вот это исключение из правила про ноги ощущается как оскорбление, как пощёчина, и Арсений не намерен такое терпеть.
Только женские ноги, ага. Как же.
Возможно, Шаст просто стесняется. У него в голове столько барьеров и ритуалов, столько связанных с собственной бисексуальностью алгоритмов, что Арсений иногда диву даётся, как этот человек вообще себе смог признаться, что ему нравятся мужчины. Как он смог это осознать и принять до того, как в его жизнь ворвался ураган по имени Арсений — вообще уму непостижимо.
Но этот этап они уже прошли. И с сексуальностью, и с признаниями во взаимной симпатии — хоть это всё и было так неловко, что до сих пор иногда передёргивает, когда вспоминаешь.
Сейчас, когда они оба давно признались себе, что, кажется, всё-таки состоят в отношениях, на арену выходят новые проблемы. Такие как необходимость заставить Антона Шастуна понять, что его фут-фетиш не имеет права обойти ноги Арсения стороной.
Нужен план.
Сначала Арсений предполагает, что его прекрасные длинные мускулистые ноги Антону не могут не нравиться, просто Шастун сам себе боится признаться в том, что на ноги (или ногами?) сорок пятого размера тоже можно и нужно дрочить.
Здесь решение простое — нужно просто дать Антону возможность переступить эту грань. Просто сделать этот маленький шажок до неприличия удобным.
Закинуть ногу на липкое от пота плечо, когда лицо Антона так сосредоточено и глаза полуприкрыты. Провести ступней по груди вверх, подобраться пальцами к уху. Позволить Антону прижаться щекой к изгибу стопы, едва заметно сбившись в ритме. Почувствовать горячие губы на косточке над щиколоткой — здесь обязательно нужно выгнуться навстречу и застонать, выражая одобрение происходящего. Кивнуть, поймав осторожный вопросительный взгляд Антона, и вздрогнуть от неожиданности, когда пальцы окажутся в чужом горячем рту. Сжаться крепче на чужом члене — транзакция удовольствия. Выдохнуть горячо, следя за тем, как язык мокро выписывает виражи между пальцами. И в конце, когда всё закончится, и они будут лежать, лениво прислонившись друг к другу липкими боками, обязательно сказать, что вообще-то было классно и непонятно, почему они так раньше не делали.
Отличный план.
Он не работает.
Когда нога Арсения начинает ползти вверх, скользя по бедру Антона, тот быстро перехватывает её и фиксирует на месте, явно не считав намерений. Он выглядит в эти моменты таким серьёзным и сосредоточенным, будто ядерный реактор чинит, а не сексом занимается, и Арсению всегда неловко лезть со своими предложениями и пожеланиями. Но сейчас у него есть план — поэтому он осторожно высвобождает лодыжку из чужой руки и продолжает своё победоносное шествие вверх — медленно, тягуче. Антон понимает намерение, но не понимает настроение — снова «помогает», перехватив ногу и устроив её у себя на плече. В его движениях такая резкость, что чуть ли не с раздражением граничит, мол, ох уж этот Арсений, вечно ёрзает. Ну ёрзает, и что? Кто-то же должен ёрзать в этих отношениях. И сейчас ёрзает тоже — трётся ступнёй о щёку Антона осторожно, царапаясь о щетину…
Антон дёргает головой, уходя в сторону:
— Арс, — не грозно, но предупреждающе.
Ничего-ничего, это он просто пока из себя недотрогу строит. Ему просто надо дать понять, что всё это можно.
И Арсений снова выпрямляет ногу, игриво (икриво?) скользя икрой по чужому плечу, задевая пальцами русые кудри, подставляя ту самую косточку на щиколотке под поцелуи… Но никто её не целует. Антон вместо этого раздражённо перехватывает шальную ногу и властно возвращает её вниз себе на бедро:
— Блин, Арс, ещё в рот мне её запихни, — беззлобно ворчит он, но в его голосе нет возбуждения или игривости, только усталость и сарказм.
То, что первый этап плана не работает, не значит, что от плана стоит отказаться. Это просто значит, что Антон в отрицании мысли, что он без ума от ног Арсения, находится глубже, чем можно было подумать.
Возможно, рассуждает Арсений, он тоже не прав в том, чтобы совать человеку под нос свои волосатые лапищи и требовать относиться к ним так же, как и к аккуратным ножкам актрис из порно. Возможно, его ноги просто сейчас не подходят под требования, установленные Межгалактической Ассоциацией Футфетишистов, но это не так сложно исправить.
Арсений подгадывает время и записывается на педикюр как раз перед очередной поездкой в Москву. Салон приличный, такой, где ты сидишь в роскошном кресле на возвышении, а мастер, срезая мозоли, делает комплименты твоим пяткам.
— Без покрытия? — равнодушно уточняет, если верить бейджику, Фируза.
— Без, без, конечно, — смеётся Арсений в ответ. — Хотя… А какие варианты есть?
Остаток процедуры он перебирает в руках палитру из сотен оттенков, пока не решается выпалить, мол, а давайте с покрытием, если можно, и останавливается на лаконичном и мужественном чёрном лаке. Может, хоть это впечатлит Антона? Отчаянные времена требуют отчаянных мер.
Фируза не выглядит удивлённой — только уточняет у администратора, что время до следующего клиента ещё есть, и принимается аккуратно водить кисточкой по ногтям клиента. Надо же, как просто оказалось на это решиться, когда знаешь, что никто посторонний больше этого не увидит и не осудит. Хм.
Главное не спалиться перед ребятами в офисе, а то как стащит по привычке носки, чтобы влезть в тапочки, а там сюрприз…
Уже дома, ведя по обмазанной пеной ноге бритвенным станком, Арсений задумывается, нет ли у него самого фут-фетиша. Больно хорошо всё это смотрится теперь. Ровные блестящие камушки ногтей, очертания мышц под гладкой кожей… Антон гарантированно не устоит.
— Ой, блядь, господи, — вздрагивает Антон, расплёскивая чай на пороге спальни и наигранно хватаясь за сердце. — Я краем глаза твои ноги увидел и решил, что у тебя этот, некроз пальцев начался.
— Да пошёл ты, — скалится Арсений и накидывает плед на ноги, которые до этого минут пять раскладывал как товар на витрине.
Плед смешно скользит по свежевыбритой коже, ощущение очень странное, но приятное, и, наверное, было бы возбуждающим, если бы кто-то отреагировал как нужно.
— Чего это тебя на эксперименты потянуло? — интересуется Антон, запихивая в рот пряник (и отнюдь не чьи-то пальцы ног).
— Ничего, — хмуро отзывается Арсений, утыкаясь в телефон. — Двигаю границы маскулинности.
— Чёт ты их очень незаметно двигаешь, — пожимает плечами Шастун. — Там, где никто не увидит, что ты их двигаешь. Ниндзя маскулинности.
Арсений заставляет себя не улыбаться — он злится.
Злится на то, что Антон его затянул в эту игру, а сам не замечает (или делает вид, что не замечает), что это всё делается для него. Злится, что расчёты не оправдались, злится на то, что уже второй пункт его гениального плана оборачивается провалом.
Арсению просто хочется, чтобы его боготворили — всего и по частям. Неужели он просит слишком многого?
Вероятно, придётся пустить в ход тяжёлую артиллерию. Что ж. Арсений не хотел, искренне не хотел, чтобы до этого дошло, но упрямство Антона не оставляет ему выбора.
Так на сцену выходят чулки.
Найти чулки оказывается чуть сложнее, чем казалось на первый взгляд. Сначала Арсений думает, что просто купит их в магазине бытовой химии у дома Антона, для убедительности кинув в корзину ещё прокладки и пачку стирального порошка, но уже у полки обнаруживает то, что никак не приходило ему в голову: у чулок есть размеры. Он долго хмуро смотрит на запутанную табличку на обороте упаковки, пока не понимает, что то, что можно купить в этом магазине, дотянется ему разве что до колен, и получатся какие-то эротичные кружевные гольфы. Чулки на людей под два метра ростом найти не так просто.
Так приходится авантюру с чулками отложить и заказать их уже в интернете, в каком-то секс-шопе, на питерский адрес.
В день доставки Арсений себя ловит на каком-то неожиданном предвкушении, он топчется у двери, почти пританцовывает, пока ждёт поднимающегося наверх курьера, и, расписавшись в получении, нетерпеливо запирает дверь, чтобы скорее отправиться в спальню и примерить покупку.
Антон в Москве, Антон не увидит его в этом как минимум ещё неделю, но это уходит на второй план, потому что в первую очередь Арсению хочется увидеть в этих чулках себя.
О сколько нам открытий чудных.
Арсений нетерпеливо освобождает чулки от упаковки, а себя от домашних штанов. Долго возится с поясом, пытаясь разобраться с перекрутившимися лямками. Осторожно растягивает пальцами чёрный нейлон, прежде чем нырнуть в него ступнёй с всё ещё накрашенными ногтями. Замирает перед зеркалом, натянув один чулок до бедра.
Кра-со-та.
Если Антон и после такого будет продолжать играть снежную королеву, значит, никакого фут-фетиша у него нет, и всё он врёт. Арсения в этих чулках решительно невозможно не захотеть — и кажется, он сам себя в них хочет.
Торопливо натягивает второй чулок — хочется поскорее ощутить, как капрон глотает ногу, как обнимает гладкую кожу, увидеть, как светлеют коленки там, где сила натяжения чуть больше. Кончики пальцев бегут по гладкой ткани, поддевают резинку, переходят на кожу и тянутся к поясу, чтобы прицепить подвязки.
И почему он не делал этого раньше?
Он же надевал колготки для ролей пару раз — и был заинтригован тем, как будет выглядеть под капроном прижатый к животу налившийся кровью член, если надеть их на голое тело… но тогда дальше умозрительных экспериментов дело не пошло. Видимо, нужен был непрошибаемо упёртый Антон Шастун где-то в его жизни, чтобы дело сдвинулось с мёртвой точки.
Арсений разворачивается к зеркалу спиной, выгибает поясницу, любуется зазором между кожей и подвязками, чувствуя, как сердце заходится в возбуждённом марше. Вроде, есть ещё немного времени, прежде чем нужно будет собираться на встречу с друзьями, можно позволить себе это неприлично горячее тело бросить на кровать, провести руками по гладким блестящим ногам, представить между этих ног кудрявую русую голову…
Арсений разворачивается к зеркалу лицом и чувствует, как возбуждение стремительно утекает, будто кто-то пробку из ванны вынул.
— Да твою же мать!
На правом колене красуется свежепоставленная затяжка, от которой вверх и вниз уже бегут две маленькие стрелочки. Когда он успел зацепиться-то? И за что? Ногтем, что ли, задел? Вот где жадность укусила его за жопу — взял тонкие 20 den для первого раза, а они даже не дожили до первого раза.
Вместо возбуждения начинают поднимать голову обида и раздражение, но Арсений затыкает их, не давая испортить настроение.
Ладно.
Скажем, так и задумано.
Арсений на цыпочках семенит до ванной, копошится в шкафчике у зеркала и выуживает оттуда маникюрные ножницы. Подцепляет кончиками миниатюрную дырку на чулке, расширяя её. На втором чулке делает симметричную.
В конце концов, драные коленки — его бренд, так ведь?
Вернувшись к зеркалу, он оценивает результат: ужасно. Ужасно пошло. Арсений теперь выглядит как шлюха, которая всю ночь сосала члены, стоя коленками на асфальте.
То что надо.
Хорошо, что у него есть ещё минут двадцать, чтобы распробовать эту мысль, свыкнуться с ней и… насладиться ей.
Чулки едут в Москву вместе с ним.
В зеркале ванной Антона они выглядят даже ещё правильнее, даже если для того, чтобы разглядеть себя, приходится вскарабкаться на унитаз.
— Хинкали приехали, щас остынут. Ты чего там застрял? — Шастун мягко стучится в дверь ванной. — Всё в порядке?
— Шаст, иди на хуй, — отзывается Арсений, не отрывая взгляда от себя в зеркале. — Ты прекрасно знаешь, «чего я тут застрял».
— Меня бы спросил сначала, — глухо вздыхает Антон в коридоре. — Может, я не хочу сегодня.
Арсений наконец отодвигает защёлку и осторожно, чтобы не задеть стоящего где-то рядом Шастуна, открывает дверь ванной.
— А так?
У Антона такое выражение на лице, будто его предали.
В каком-то смысле так и есть — Арсений сейчас одним взмахом руки (двери?) разрушил его мечту спокойно поесть хинкали под очередной сериал, вместо этого подсадив в мозг навязчивый образ себя в чулках с подвязками.
Только в чулках с подвязками.
— Арс, — печально вздыхает Антон. — Это запрещённый приём.
— Меня вынудили, — оправдывается Арсений, делая шаг ему навстречу из ванной.
Пакет с едой обречённо опускается на пол в ту точку, где ему суждено простоять забытым ближайший час. Если прислушаться, наверное, можно услышать, как внутри тихонько плачут покинутые хинкали.
Арсений делает ещё шаг вперёд и чувствует горячие ладони на своей талии. Антон пальцами ведёт по поясу чулок и неодобряюще качает головой, как будто не он сам своим упрямством довёл Арсения до такого.
— Козёл упёртый, — шепчет Попов ему в губы, прижимаясь крепче.
— Сам козёл, — ворчит Антон и затягивает Арсения в тягучий медленный поцелуй из числа таких, от которых кровь сразу отливает от головы и приливает к нужным органам.
Эти несколько шагов до спальни Арсений идёт походкой победителя и побеждённого Антона тащит за собой за футболку, а потом эту футболку с него стягивает и отправляет куда-то в угол. Шастун не против — он слишком занят тем, что шарит руками по поясу и чулкам, поддевает подвязки, сминает ягодицы под ними, оглаживает пальцами кружево по краю чулок. Это всё явно знакомые ему элементы, но теперь, в непривычных обстоятельствах, он словно узнаёт их заново.
С кровати убирают на кресло ноутбук и кидают на покрывало вместо него Арсения — теперь всё как нужно. Антон торопливо забирается на кровать следом, на ходу стягивая с себя домашние штаны, и припадает губами к голой коленке в проруби нейлона. Тянется по вытянутой ноге выше, к щиколотке, оставляя на синтетике мокрые следы от поцелуев. Антон прикрывает глаза и трётся о ступню щекой, вдыхая аромат новых чулок, смешанный с запахом кожи.
А Арсений торжествует.
Он приподнимается на локтях и, закусив губу, наблюдает за разворачивающимся перед ним представлением. Если у Антона фетиш на ноги, то у Арсения фетиш на Антона. На то, как он наслаждается, впитывает в себя каждый момент и наконец расслабляется. На то, как подрагивают его ресницы, когда он осторожно прикусывает капрон зубами. На то, как мягко, словно на автопилоте, его пальцы гладят бедро Арсения изнутри, заводя и распаляя.
Но Арсений готов подождать, готов перетерпеть это тягучее ощущение возбуждения, чтобы растянуть этот момент, чтобы запечатлеть его в памяти.
Антон наконец забрасывает его ногу себе на плечо так, как нужно, сжимает в руках обтянутое кружевом бедро, придвигается ближе. Арсений свободной ступнёй тянется к его члену, чётко вырисовывающемуся под тонкой тканью боксеров. Прижимает его к животу, пальцами осторожно дразнит край головки, наблюдает и изучает.
Антону явно нравится и, возможно, даже слишком, потому что он осторожно кладёт ладонь на эту ногу, вынуждая замедлить движение, а потом мягко перекладывает её на своё второе плечо. Коварно улыбаясь, нагибается ближе, складывая Арсения почти пополам:
— В этом был твой коварный план? — усмехается Шастун, нависая. — Убедить меня, что мне нравятся мужские ноги?
— Что тебе нравятся мои ноги, — поправляет его Арсений, не отводя взгляда. — На ноги других мужиков мне похуй.
— Дурак такой, — вздыхает Антон и качает головой. — Я же говорил, ты мне весь нравишься, включая ноги.
— Докажи, — фыркает Арсений, откидываясь на кровать.
И Антон доказывает.
Доказывает руками, доказывает губами, доказывает стонами.
Его голова действительно потрясающе смотрится между обтянутыми кружевом бёдрами — Арсений не может глаз отвести. С открытым ртом наблюдает за тем, как блестящая от слюны головка появляется и исчезает между пухлых губ. Чувствует, как краснеют уши, когда Антон цепляется за него своим затуманенным взглядом.
— Ты же знаешь, — запыхавшись, шепчет Антон, выпустив член изо рта и перехватив его рукой, — что это не я пал жертвой твоего коварного плана, а ты пал жертвой моего?
— Чего-чего? — морщится Арсений, снова приподнимаясь на локтях.
— Я с самого начала знал, — Антон делает паузу в самом неподходящем месте, чтобы широко провести языком по стволу, — что ты с ума сойдёшь, если будешь думать, что меня не возбуждают твои ноги. Ты бы никогда не решился на педикюр и чулки, если бы я открыто попросил. Но чтобы что-то кому-то доказать…
Он снова обхватывает губами головку, не переставая улыбаться, и скользит ртом вниз к основанию.
— Пиздишь, — отказывается верить Арсений. — Просто не хочешь признавать, что проиграл.
Шастун снова выпускает член изо рта и закатывает глаза:
— О да-а, я так проигра-а-ал, я делаю совершенно не то, о чём мечтал весь последний месяц, просто ужасно, ужасно страдаю!
— Заткнись, — Арсений улыбается, но прячет лицо в сгибе локтя, чтобы этого не показывать. — Дай мне кончить нормально, козлина.
И Антон повинуется — перехватывает член рукой у основания, обхватывает головку губами и целых две минуты ничего не говорит, пока Арсений ни выгибается под ним, довольно мыча.
Уже позже, видя, как сильно покраснеет лицо Антона, как он потерянно замечется по кровати и пошло застонет, когда затянутые в чулки ступни обхватят его член, Арсений подумает, что, возможно, он и правда стал жертвой в какой-то коварной многоходовочке.
Но никогда не признает этого вслух.