Вот и в Германии наступила долгожданная осенняя пора. Листья с деревьев один за другим, словно кружась в танце, осыпались на землю и ложились пестрой дорогой, сопровождающей путь. Для такой поры характерны дожди, которые с приходом осени не заставили себя ждать: некоторые опавшие листья теряли свою красоту, стоило им упасть и потонуть в тянущей на дно луже, образовавшейся после ливня, накрывшего город.
Осень всегда была любимым временем года у детей, ведь только в это время они могли приходить домой с букетами разноцветных листьев в руках и сырыми ногами, промокших после прыжков в лужу. Для работяг, задержавшихся после работы и возвращающихся поздно вечером домой, этот период означал лишь приход простуды, которую можно было легко подхватить — стоит только довериться утренней погоде и выйти без зонта, под вечер промокнув в нагрянувшем ливне.
— Апчхи!
Тёмные тучи вновь склонились над городом, не давая лучикам солнца проникнуть сквозь них. Улица, видневшаяся из окна шмыгающему Альфонсу, казалась серой и бездушной, словно лишенной своих красок, и лишь людская возня возвращала ее к жизни. В квартире же было по-настоящему уютно. Как бы ему не было холодно, зажжённые в доме свечи и лампы согревали и дарили тепло, так не хватающее больному.
Альфонс задвинул шторы, перекрывая себе обзор на улицу. Он лег на бок, укутавшись с головой в одеяло и свернувшись калачиком, одной рукой затаскивая с собой коробку с носовыми платками. В доме было слишком тихо, чтобы назвать его кем-то населенным, и лишь частый кашель вперемешку с последствиями насморка прерывали идиллию, возникшую в нем.
— Угораздило же…
Эдвард недовольно хмурился каждый раз, когда через всю квартиру слышал непрекращающийся кашель, стоя на кухне. Еще утром он учуял что-то неладное, спросонья ощутив рядом с собой дрожащее, но до ужаса горячее тело.
Элрики привыкли засыпать вместе, в одной кровати. С того момента, как к Альфонсу вернулась память, кошмары не покидали его, и только в объятиях Эдварда он чувствовал себя защищенным. А старший, впрочем, и не против был: ночью без Ала он боялся проснуться и не обнаружить его вовсе, ведь два года поодаль дали о себе знать. Потому Эд без отказа принимал его в своей кровати и сжимал в крепких объятиях, расплываясь в тепле с улыбкой на лице и вдыхая полную грудь свежего воздуха, осознавая то, что он, наконец, нашёл свое счастье.
Они точно знали, что друг с другом им будет спокойнее, пусть и никогда не говорили об этом. Зачем нужны слова, когда вы прекрасно понимаете друг друга и без них?
С таким раскладом Альфонс всегда вставал раньше. Он был ранней пташкой, в то время как Эдвард мог пролежать в кровати до середины дня, если бы не заставляющая подниматься работа. Но старший всегда просыпался под такое сладкое «с добрым утром, братик!» и запахом свежего, только что приготовленного завтрака в носу. И каково же было его удивление, когда очередным будним утром он проснулся, обнаружив под своим боком мирно дремлющего Альфонса. Или, по-крайней мере, ему так показалось: левой рукой он ощущал, насколько горячим был его младший брат, но глазами приметил, что тот подрагивал, и, судя по всему, от холода, пусть и лежал в теплых объятиях, разделяя с Эдом одно одеяло.
«Заболел, что ли…», подумал Эдвард, взяв спящее лицо Альфонса в обе руки. Он потрогал его лоб губами и точно убедился в своих догадках. И теперь он стоит здесь, на кухне, разливая по двум чашкам заваренный этим утром чай.
Эд хорошо постарался, готовив своему брату сегодняшним днем. Он поставил кружки на поднос с разложенным на нескольких тарелках завтраком для Альфонса, и, взяв его двумя руками, пошел к нему в комнату, стараясь ничего не обронить и не разлить.
Эдвард аккуратно прошел по коридору, ощущая на себе всё тепло квартиры, что было в ней, и он был удивлен, выглядывая в окно. Картина внутри дома и снаружи приятно контрастировала, поэтому Эд мог с легкостью гордиться тем, какую обстановку он — конечно же не один — навел в доме.
Старший медленно подпер дверь ногой, выставляя от себя поднос с едой на метр. Зная себя, одно неаккуратное и непредусмотрительное движение — всё бы уже оказалось на полу, поэтому он крутил завтрак в своих руках как только мог, лишь бы ничего не испортить. Он зашел в комнату, всё той же ногой обратно прикрывая дверь; Альфонс в свою очередь, завидев брата, хотел резко подняться с постели, но не рассчитал сил (которых ему, к слову, и не доставало), потому медленно увалился обратно в лежачее положение, держась за голову.
— Угх-х, Альфонс! — Эдвард не кричал, скорее просто повелительным тоном сделал замечание на такое легкомысленное движение со стороны брата. Ал, услышав это, неловко посмеялся в ответ, на что старший смешливо улыбнулся. Младший сел на кровати, не стягивая с себя одеяла, и, прокашлявшись и использовав добрую пару салфеток, принялся наблюдать за Эдом. Его положение в постели всё так же было сжатым: тело настолько привыкло к такой позиции, что при малейшем изменении позы становилось ужасно холодно.
— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил Эдвард, окинув следящего за ним Альфонса теплым взглядом. Он подошел к тумбочке около кровати, которая была хаотично забита лекарствами от насморка, сиропами и прочим медицинским «барахлом» (но полезным!) со слов Эда. Этим утром он сам притащил гору медикаментов, имея лишь представление о том, как ими пользоваться и в каких дозах, благо Альфонс знал и разбирался в этом.
Эдвард взял поднос одной рукой, второй же принялся сгребать всё стоящее на тумбе в одну беспорядочную кучу, в попытках пристроить только что им принесенное. Чуть расчистив пространство на несчастной тумбочке, он поставил на нее тарелки и чашки. Старший настолько привык завтракать вдвоем, что и сейчас не мог отказать себе в этом удовольствии.
— Не очень, — задумчиво ответил Альфонс, следя за действиями Эдварда. Он смущенно перебирал пальцы под одеялом, ведь он и сам мог дойти до кухни. От такого количества заботы со стороны старшего оставался приятно-неловкий осадок.
Эдвард поставил рядом с кроватью деревянный стул, сев боком к ней. При другом положении ноги бы неприятно утыкались в постель, что определенно создавало бы дискомфорт, а есть нужно удобно. Он сел так, чтобы ему полностью открывался вид на Альфонса: его длинные волосы изящно падали на плечи, рассыпаясь, и они не выглядели запутанными — Эдвард уже успел расчесать их этим утром. На его детском личике был выведен изнеможённый вид, который совсем не характерен для таких лиц: семнадцатилетнему порой бывает слишком некомфортно в теле тринадцатилетнего за счет таких нюансов. Нос уже успел стать красным, ведь не хватит в мире чисел, чтобы сосчитать его встреч с носовыми платками. Температура так и не прошла, из-за чего бледные губы незаметно для самого Альфонса подрагивали, щеки невольно розовели, а в его печальных глазах, казалось бы, можно было утонуть. С момента их первой встречи после двух лет разлуки, Эдвард для себя не один раз отмечал, что Альфонсу достались материнские глаза. Сейчас же они неприятно слезились и краснели, к чему Эд, конечно же, не привык: они утратили прежнюю радость, с которой старший уже сроднился, и для него это лишь лишний раз показывало, как же ему нехорошо.
Альфонс взял кружку, уютно потеснившуюся на тумбочке, обернув вокруг нее обе ладони. Он непроизвольно улыбнулся, когда тепло горячей чашки дошло до его рук и чуть пригрело его.
— Болеть так плохо… — хрипло проговорил Альфонс, отпив из кружки горячий чай. Он шмыгнул и прокашлялся, но приятное ощущение в горле моментально проявилось, отчего Ал натянул расслабленную улыбку.
— Ну конечно, а ты что думал? — спросил Эдвард, протянув руку за своей чашкой. Он закинул ногу на ногу и выровнялся на стуле, поправив наспех надетый на себя черный свитер, который Эд первым нашел в шкафу этим утром.
— Ну-у, ты как всегда, брат! — возмущенно протянул Альфонс. — Не придирайся к словам, — шутливо закончил он, надув щеки. Эдвард лишь просмеялся в ответ, убрав со лба челку, чтобы та не мешала наслаждаться горячим чаем.
— Кстати, — Альфонс продолжил, вновь отпив чай и в очередной раз шмыгнув носом, — у тебя что, выходной?
— Нет, я взял отгул, — спокойно ответил Эд, поставив на тумбочку уже опустошенную чашку. Он заметил, как Альфонс осуждающе посмотрел на него, и прежде, чем младший успел что-то сказать, Эдвард продолжил:
— Не могу же я тебя в таком состоянии одного оставить, так что позволь твоему старшему брату позаботиться о своем младшем брате, — он улыбнулся, в то время как Альфонс сжал кружку, смутившись.
— А как же наш проект?..
Действительно, как же их проект? Ведь с того момента, как они начали жить в этом мире, Элрики, не желая сидеть на месте, переключились на механику; было любопытно знать, что она из себя представляет, но Эдвард знал лишь основы, поэтому мог объяснить Альфонсу только их. Он никогда не раздражался, если второй чего-то не понимал, скорее наоборот — заботливо раскладывал все по полочкам снова и снова, пока его брат не вольется в тему. Несомненно, им нравилось проводить время вместе и изучать что-то новое. Элрики всегда находили для себя что-то интересное, и это переливалось в очередную тему для разговора, который был таким легким и теплым, что порой они забывали, на чем остановились. А затем, продолжив, на полу появлялись кучи книг, и прямо как в детстве они снова что-то учат вдвоем и снова ныряют в это с головой, вскоре собираясь создать свое первое изобретение с полученными знаниями, делая это старательно, со всеми чертежами и схемами, иными словами — целостный проект.
Постоянные дела вечно перебивали то, чем они действительно горели желанием заниматься, поэтому их только начавшее развиваться творение отложилось на месяц, ну и еще ближайшую неделю, если быть точным.
— Мне так жаль, — еле слышно просипел Ал, поставив кружку на свое место. Он чувствовал себя виноватым, ведь еще пару дней назад они крепко взялись за этот проект, а сегодня они снова приостанавливают его продвижение по причине больного.
— Было бы за что, — выдохнул Эдвард. — Через недельку займемся, он никуда не денется. Куда важнее сейчас твоё состояние.
Он встретился взглядом с Альфонсом, который на слова Эдварда робко поерзал в кровати, усаживаясь поудобнее.
— Похоже, что вечером опять будет дождь, — задумчиво протянул Ал, вздернув шторы и открыв вид на мрачную улицу.
— Да уж, что сказать — осень, — саркастично отрезал Эдвард, на что Альфонс тихо прохихикал. Он прокашлялся и снова шмыгнул носом, взглянув в окно. И ведь не поспоришь: ежедневные дожди уже не удивляли жителей города.
Прокрутив в голове хрипловатый смех Ала, старший слегка забылся в своих мыслях.
Безусловно, Эдварду нравилось общаться с Альфонсом; его харизма не раз растапливала сердце Эда даже в самый хмурый день, когда ему далеко не до улыбки. Он непроизвольно плыл в ней, ведь один только вид младшего брата стоил ее, а разговоры с ним уносили Эдварда далеко-далеко, туда, где бы он не прочь остаться навсегда. И сейчас из этой страны забвения его вырывает лишь больное состояние Ала, которое прерывает его речь. Старшего Элрика это не бесило, скорее наоборот — расстраивало, ведь он всегда желал младшему только лучшее, а осенний грипп никак не украшал его жизнь.
— Такими темпами у нас вся аптечка в скором времени исчезнет. — Эд подпер голову металлической рукой и окинул взглядом тумбочку, когда Альфонс в очередной раз прокашлялся. Сразу после этого он высморкался, закапав нос каплями от насморка, случайно небрежно кинув препарат на тумбу, на которой по-прежнему стоял нетронутый завтрак, накрытый сверху еще парой тарелок и полотенцем.
— Придется идти в аптеку, — сказал Эдвард, переведя свой взгляд на картину за окном. Он знал, что все магазины, в которых можно запастись лекарствами, находятся на приличном расстоянии от их дома, поэтому Эд мысленно рассчитывал часы, что потратит на дорогу туда и обратно, чтобы прийти к вечеру и не попасть под очередной ливень, который так и грозился пойти в скором времени.
— Так, — Эдвард встал со стула, выпрямившись в спине, — я туда, обратно, и назад.
Обычно так говорил Альфонс, поэтому тот усмехнулся, когда Эдвард использовал его же слова. Второй лишь улыбнулся на смешок младшего, и, глубоко вздохнув, продолжил:
— Чтобы все это к моему приходу съел! — Эд указал на тумбочку с накрытым завтраком на ней. Эдвард прекрасно знал, как во время болезни может «не есться», но и оставлять Альфонса без пищи не собирался. Он бы заставил есть его силой, если бы тот не хотел, или даже больше — сам бы его накормил, если бы не собирался сейчас уходить.
Эдвард, получив одобрительный кивок, подошел к младшему брату, и, склонившись над кроватью и оперевшись двумя руками на постель, поцеловал его в лоб. «Скоро буду», сказал он еле слышно, только для них двоих, заботливо улыбнувшись и посмотрев Алу в глаза таким взглядом, которым он был готов одаривать только его.
Неспешным шагом Эдвард вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собою дверь. Краем глаза он приметил, как Альфонс с головой укутался в одеяло, свернувшись на кровати клубочком.
Он прошел в коридор, попутно выключая в квартире все работающее приборы и светильники, оставив включенным лишь свет в прихожей.
Эдвард вытащил из обувницы свои черные ботинки, наклонившись вперед, чтобы надеть их. После он выпрямился и снял пальто с крючка, неспешно натянув его на себя. Оно казалось легким, но на деле прекрасно подходило для той погоды, которая стояла на улице. Конечно, оно бы промокло, если бы пошел дождь, но его хозяин крепко ухватился за мысль о том, что вернется до его начала.
Эд достал из шкафчика в прихожей белые перчатки, которые незамедлительно надел на обе руки, сжав и разжав их несколько раз. Он похлопал ладонями по карманам пальто, в которые после положил кошелек и ключи, взятые с полок тумбы, стоящей к нему спиной, не найдя их при первом обыске.
Сквозь звонкое лязганье ключей Эдвард совсем не услышал приближающихся к прихожей шагов. Он резко обернулся и негодующе окинул взглядом пришедшего к нему полусонного Альфонса, на плечах которого разместилось одеяло. Оно свисало вниз, и выглядело это хоть и отчасти величественно, но… мило. Покрывало создавало вид королевского плаща, но оно так и оставалось одеялом, с чего Эдвард не мог не выдавить легкую улыбку.
Ал крепко сжимал тоненькими руками концы одеяла, изредка потирая кулачками глаза. Он опустил голову и сонно прошагал до Эда, уткнувшись носом в его ключицы и прижавшись к нему. Эдвард стал выше него (или же он стал ниже?), поэтому младший мог спокойно приложить свою голову к шее старшего без всяких затруднений, который в свою очередь положил руки на затылок заболевшего и приобнял, перебирая ладонями пряди распущенных волос.
Альфонс чуть отстранился от брата, приподняв на него взгляд; свет в прихожей неприятно жег сетчатку. Мягко положив свои ладони на плечи Эда, он закрыл глаза и медленно потянулся к его лицу, накрыв покусанные и обветренные губы старшего парой своих бледных, мягких и аккуратных. Ответ второго на поцелуй не заставил себя ждать, поэтому Эдвард бережно взял лицо Ала в обе ладони, притягивая его к себе, попутно убирая его распущенные волосы за уши.
— Возвращайся поскорее, — на выдохе промурлыкал Альфонс, разорвав поцелуй. Он посмотрел в горячо любимые глаза своего брата, опуская свои руки на его грудь, где остановился и поправил надетое пальто.
— Хорошо, — прошептал Эдвард с улыбкой на лице, чмокнув Ала в золотистую макушку, когда тот перевёл свой взгляд на его верхнюю одежду, проглаживая её ладонями. Он потрепал младшего по голове и опустил ручку двери, выключив последний огонек в коридоре, который находился в прихожей.
***
«Черт, всё-таки нужно было брать зонт…»
Эдвард стоял на перекрестке, нервно дожидаясь мимо проезжающего такси. Его планы, как и надежды, провалились, и сейчас он вынужден стоять под проливным ливнем, изредка перебегая от одного здания с навесом к другому, дабы не оставить на себе еще больше капель и добраться наконец к месту, в котором можно выловить машину.
Немудрено, что это было сложно: обычно в подобное время все пользуются услугами такси, а при таких погодных условиях такого народа становится еще больше, отчего остановить авто практически невозможно. В принципе, этой причины было более чем достаточно, чтобы оправдать то, почему Эд вернулся поздно. Он быстро разобрался с тем, за чем шел: пришел в аптеку, — в которой ему даже выписали рецепт! — взял что нужно, пошел обратно, и только лишь проклятый дождь задержал его обратный путь на пару добрых часов. В один момент он настолько отчаялся, что стал уж было думать о том, не пойти ли ему домой пешком, но всё же уловил авто, чуть не прозевав его.
Всю дорогу Эдвард волновался лишь о том, как себя чувствует Альфонс. Его это действительно тревожило, поэтому по приходу домой он, разувшись, но не сняв мокрых до ниточки вещей и не разложив на кухне лекарств, ринулся в спальню, в которой обнаружил мирно спящего Альфонса, укутанного в теплое одеяло. Ноги были прижаты к телу, а руки удобно расположились под подушкой, поддерживая мирно посапывающее личико, которое моментально прогнало с Эда прежнюю тревогу. Он дрогнул, когда после откатившейся теплоты вновь почувствовал промокшую на себе одежду и создающийся из-за нее холод, поэтому быстро прошагал в ванную и залез под горячую воду, в которой провел приличное количество времени, с усилиями заставив себя наконец вылезти из нее.
Весь оставшийся вечер Эдвард провел сидя на кухне с лекарствами в руках. На листик рядом с собой он выписывал нужные дозы применения к каждому препарату, вытаскивая из коробочек инструкции и тщательно изучая их. Глаза слезились из-за уже надоевшего света, исходящего из лампы — а ведь раньше он согревал. С каждой минутой, проведенной в компании медикаментов, желание спать нарастало, поэтому вскоре он убедился в том, что писать носом не самое удобное занятие, отчего закончил переписывать нужные для него данные и направился в спальную к брату.
В голове неприятно отдавала тяжесть, и порой ее было сложно держать на ватной шее. Тело тягостно ныло и было горячее обычного, поэтому на любое прикосновение до него своей правой рукой или левой ногой Эдвард реагировал резко, дергаясь. Он потихоньку открыл дверь, потерев уставшие глаза рукой. Сейчас его главной целью было добраться до кровати в целости и сохранности, не рухнув на пол пути.
Эд осторожно залез под одеяло к Альфонсу, уткнувшись носом в его макушку. Он пристроился сзади и приобнял его тело рукой, притянув к себе. Эдвард вдохнул запах его волос, буквально утонув в нем. Он наконец расслабился и сильнее прижал к себе Ала, расплываясь в горячих объятиях. Старший пощупал ладонью своей руки лоб брата и глубоко выдохнул, когда не обнаружил у него повышенной температуры; это значило лишь то, что он идет на поправку. Эд закрыл глаза и медленно погружался в сон, отбрасывая все свои мысли прочь.
Он думал лишь о том, что Альфонс явно не обрадуется, когда ранним утром обнаружит Эдварда с температурой.