— Так, приподнимись!
По приказу старшего, Ал облокотился в локтях над кровати, смахнув налезшую на глаза длинную прядь волос. Двигаться было сложно, тело отзывалось рваными движениями — что уж говорить, когда он и ходить толком не мог? Устоять было трудно, особенно когда твое тело настолько тонкое и хрупкое, с виду одни кости. Не то чтобы это волновало Альфонса: все, что его, можно сказать, волновало, или, вернее, приятно смущало до покалывания в груди, так это Эдвард, не отходящий от него ни на одну секунду, настолько, что младшему приходилось периодически самому напоминать и про потребности Эда, ведь он был слишком занят их исполнением лишь для Ала.
По правде говоря, от такого огромного количества заботы со стороны старшего порой становилось ужасно неловко до мелкой дрожи среди пальцев. Чувства били через край ежесекундно, и ощущение легкого румянца на щеках (по замечанию Эда) было одним из тех, которое он чувствовал чаще всего, особенно тогда, когда Эдвард по собственному желанию чистил младшему зубы, заставляя последнего покорно сидеть и отводить взгляд, то и дело по команде сводя и разводя челюсти. И даже заново выученные способности держать ручку и щетку в руках, к сожалению или счастью, так себе влияли на старшего.
Альфонс прекрасно понимал, что нуждался в заботе и поддержке на данном этапе, но порой отчего-то не мог угомонить новые и еще непонятые им чувства в груди, когда Эд снова и снова подхватывал его у талии и колен, брав к себе на руки и относив купать его в ванную. Это ведь и правда не впервые, так в чем же было дело?
— Я и сам…
— Нет.
Все, что оставалось делать Алу после его твердых отказов, так это ухватиться руками за его шею и облокотить голову на грудь, томно выдохнув. Ждать, пока Эд в очередной раз не донес бы его в больничную ванную комнату, плотно захлопнув дверь и повернув замок в ней до уже знакомого щелчка. Даже понимая, что это «я сам» было лишь условностью, Альфонс все же хотел придерживаться этих слов, но попросту не мог. Эд все сделает, Эд позаботится.
— Посиди тут, сейчас… — пробормотал Эдвард, усадив младшего на бортик ванны и оставив его безотрывно наблюдать за тем, как первый шуршал у него за спиной, включая то душ, то кран, тем самым регулируя температуру воды и заботливо подготавливая все для Альфонса.
— Попробуй, — окликнул его Эд и отошёл в сторону.
— Теплая… — зачарованно проговорил Ал, подставив внутреннюю и тыльную стороны руки под воду и разжав собранные в кулак пальцы. Ухватившись другой ладонью за холодный бортик ванной, что так жег руку прохладой, капли воды казались и вовсе раскаленными. — Приятная.
Хотя, как мысленно отметил Альфонс, он просто забыл, что есть «горячо» и «холодно».
Эд улыбнулся ему в ответ и подошел вплотную, чуть присев перед ним. Он оттянул больничный халат с его плеч вниз и развязал слабый узел на поясе, придержав после рукава, чтобы Ал легко вытянул из них руки. По плечам пробежалась мелкая дрожь, и он чуть дернулся, почувствовав на коже едва ощущаемый холодок в комнате, заставив Эдварда повести бровью и лишний раз подчеркнуть для себя то, какой же младший был чувствительный, и что с ним нужно было быть предельно осторожным. И это притом, что в ванной было действительно не так уж и холодно.
Он продолжал стягивать халат вниз до самого конца, и в голове у Ала снова повторялось это назойливое «я мог и сам»; холодные ладони (от крайне переменчивых эмоций их температура не держалась на месте) так и хотели отмахнуться, продолжить самим, но каждый раз он продолжал лишь следить за Эдвардом, который делал большую часть всей работы своими руками. Обеими, приобретенными вновь, вечно ошпаривая правую, позабыв, что она, вообще-то, уже не металлическая, и хватать ею рукоять раскаленного чайника не стоило точно так же, как и брать предметы с острыми краями. И Альфонсу необходимо было напоминать Эду следить и за собой тоже, на что он неловко смеялся, повторяя, что Алу нужно было намного больше внимания, чем одной несчастной руке. Младший его мнения не разделял.
Но с Эдом было прекрасно. С ним было хорошо, с ним было спокойно. Спокойно настолько, насколько можно было применить это слово в его ситуации: угомонить нарастающие чувства было сложно, а искренние попытки провоцировали лишь всплески новых. Другими словами — сделать это было не просто сложно, а невозможно вовсе, заставляя старшего судорожно дергаться, когда из глаз Альфонса невольно катились тяжелые слезы на простыни, которыми он секунды назад приглушал звонкий, искренний смех.
Все, что оставалось постоянным, было вечное чувство эйфории внутри. Он чувствовал, он ощущал, и спустя столько лет это казалось слишком странным и неизученным, заставляя Ала то и дело восторгаться и срывать голос в восхищении, в ответ слыша руганья Эда. Но это было так приятно, так невыносимо хорошо, что сдерживаться просто не выходило — он спит, он ест, он пьет, он чувствует!
— Все в порядке? Только честно, — с улыбкой подчеркнул Эд, подхватив его под голыми коленями и у обнаженной, хрупкой талии. Спустя какое-то время он понял, что ему нужно уточнять правдивость дальнейших ответов Альфонса, потому как даже если что-то было не так, было холодно, жарко или больно — он не говорил, по крайней мере не с первого раза. Ал хотел чувствовать и первое, и второе, и третье лишь потому, что он может, и понятие «что-то не так» для него просто не работало.
В конце концов, как могло что-то быть не так, когда у него наконец есть тело?
— Все хорошо, — едва слышно ответил Альфонс, когда Эдвард аккуратно опустил его в воду и вынул заколку из его волос, распустив их по оголенным и острым плечам. Подтянув колени к груди и приобняв их руками, он склонил голову на одно плечо и уже привычно принялся наблюдать за старшим, который доставал с подставки лейку для душа. — Ты ведь рядом, как иначе?
Альфонс приметил, как после этих слов Эд едва дернулся и неловко посмеялся в ответ. Он лишь просто говорил то, что думал, и смущенная реакция в ответ на слова младшего оставила у него сладко-горький осадок где-то далеко внутри.
Да, безусловно это самое чувство эйфории было вызвано и самим Эдвардом тоже — Альфонс лишь не мог понять, в чем именно оно было выражено. Он подчеркивал для себя несколько пунктов: он скучал по нему; по его теплу, прикосновениям самого близкого ему человека; он ценил Эда, а тот заботился о нем, да так нежно, что не улыбаться этому было просто невозможно. Ему хотелось постоянно быть рядом с ним, буквально ни на секунду не отпуская родных рук, и подобное желание он никак не мог объяснить даже для самого себя. Скорее вопрос был в другом — задумывался ли он об этом вовсе?
Сам Эд никогда не был против долгих прикосновений, наоборот только за. Он понимал, что Ал в этом нуждался, и никогда не смел ему отказать — ну как он вообще мог подумать об этом, когда Альфонс был отрешен от этого и так уже очень долго? И чувствовать его нежные, казалось и вовсе неокрепшие подушечки пальцев на своей коже было настолько упоительным ощущением для обоих, что они, потерявшиеся, могли упускать из дней пару добрых часов, засидевшись таким образом. Ал знал, что Эдвард позволял трогать где угодно, пускай не озвучивал этого: сначала Альфонс касался медленно, буквально спрашивая, а когда отказа в ответ получено не было, наоборот — следовала нежная улыбка, то продолжал действовать смелее, напористее, едва надавливая в некоторых местах, словно прощупывая Эда чуть дальше.
Однако, лезть и заглядывать в штаны запрещалось точно — в ответ летел щелбан, причем не самый приятный. Вот только Альфонс не до конца понимал, почему этого делать было нельзя, и почему Эд так стремительно убирал его руки в сторону с покрасневшими щеками. Но если Эдвард сказал, значит на то была причина. Он старший, ему виднее!
— Прикрой глаза, — Эдвард вырвал его из мыслей своим предупреждением, и стоило Алу сделать то, что было приказано, как сверху под прямым углом полилась теплая струя воды, постепенно нагреваясь. Это была именно та вещь, которой точно не могли похвастаться здешние душевые — со временем поток воды перегревался, создавая кипяток, что в состоянии Альфонса на тот момент (Эд все так же извинялся за неумышленные пятна на его теле — а ведь он просто трогал его!) мог оставить и заметный ожог.
— Горячо… Горячо! — поспешил Ал, на что Эдвард мгновенно — и ошпаренно — выключил воду.
— Прости, про… — он медленно опустил лейку в воду, что через мгновение перекатилась к ногам Альфонса, и нагнулся, подобравшись вплотную к лицу младшего и убрав намочившиеся пряди волос с его лица, — все хорошо?
Ал робко качнул головой вниз в знак подтверждения, потерев мокрые от воды глаза. В его состоянии даже она обжигала и раздражала точно так же, как и попавший в них песок, а то и чего хуже — сложно сравнивать, когда ты только начал заново изучать мир.
Он чувствовал руки Эда на своем лбу, что мягко убирали сырые волосы на затылок и за уши, а открыв глаза встретился с ним взглядом, что старший после вопросительно приковал к нему, немо переспросив, все ли в порядке.
«Слишком… слишком близко. Чересчур близко.»
И снова, снова было это чувство эйфории. Сильнее, еще сильнее, а в голове оставался лишь один вопрос — почему конкретно тогда? Момент назад было холодно от капель воды, накала пустующей комнаты, и вдруг стало невыносимо жарко и душно, заставив хрупкие и тонкие колени дрожать в воде, подобно кленовым листьям на ветру. Стекавшая вниз вода все так же провоцировала холод прилипать к телу, и ощущавши доносившийся изнутри жар становилось вовсе невыносимо, ужасно и в то же время хорошо. Казалось, что еще немного — и тело бы раскололось, разрушилось на части, начав с ни с сего пульсирующего и сжатого ощущения глубоко в животе, что так хотелось укротить, одновременно желая остаться так подольше. Рядом с Эдом.
Да… Именно с ним.
Альфонс любил его. Вероятно, как думал он сам, не совсем так, как должно было быть. И с каких пор его старший брат стал источником таких чувств? Был ли он раньше таким красивым, аккуратным, столь любимым, или же это была всего лишь острота новых эмоций, приобретенных ощущений? Ал не мог ответить точно. Чувства били через край, что давало утрированное ощущение всего, что было вокруг него и внутри, отчего он не мог сказать корректно. Сказать, но не сделать.
— Ал? Прием, — Эд усмехнулся, — ты тут?
Он засмотрелся. Вернее, намертво впился в его необъятно красивые, желтые глаза с размытым отражением самого себя в них. Альфонс едва дернулся, оказавшись окликнутым, и после, под удивленный вдох Эда, обвил его запястья своими тонкими, длинными пальцами, чуть привстав в воде. В голове было пусто, а может количество проносившихся мыслей было слишком большим, раздаваясь вакуумом в ушах, в любом случае — тишина непривычно была очень громкой для него. Ал нервно сглотнул и закрыл глаза, оробело прижавшись бледными губами ко второй паре родных, принадлежащих Эду, мягких, горячих, передававших все свое тепло Альфонсу, чуть рельефных от покусанной кожи в некоторых местах, но все еще приятных. Он не совсем понимал, что им двигало, и совсем забылся в ощущениях. Было хорошо, было жарко, было странно, холодно, сплошной парадокс, в котором хотелось задержаться как можно дольше.
Как выглядел Эд в тот момент? Он был удивлен, удовлетворен? Алу так хотелось посмотреть. Хватка его пальцев ослабилась, и все тело в момент обмякло, позволив старшему высвободить руки, после чего Альфонс почувствовал их на своих плечах, за которые Эдвард оттянул его назад.
Он покраснел. Это было первое, что увидел Альфонс, будучи медленно отодвинутым назад, отчего и сам в удивлении вскинул брови, почувствовав прилив еще большего жара к лицу. Эд откашлялся, молча привстав в коленях и потянувшись за ранее опущенной в воду лейкой, лежавшей прямо у ног Ала, которые, как приметил младший, Эдвард одарил мимолетным и неловким взглядом.
Все это ничтожно малое количество времени он молчал в ответ, заставив Альфонса снова сжаться и похолодеть в собственном теле. Прежнее ощущение эйфории словно выветрилось, и холод снова начал давить вокруг.
Быть может, ему не стоило этого делать. Эмоции. Ал надеялся, что старший смахнет произошедшее на них — он знал, должен был знать, под каким их количеством Альфонс находился, и как они на него влияли. Сам же он понимал, что дело было не только в их переизбытке.
— Все хорошо, — едва слышно произнес Альфонс дрожащим (от холода и не только) голосом, все так же не отрывая глаз от Эда. Тот вопросительно посмотрел на него в ответ, отряхнув руки от капель воды.
— Что?
— Ты спросил, все ли хорошо, — он подтянул колени к груди ближе, уткнувшись в них подбородком, и вскинул взгляд вверх.
— Я? А, ах, это, — Эд нервно усмехнулся, — спасибо… В смысле, спасибо за ответ, я…! — лейка выскользнула из рук, которыми он пытался судорожно ее схватить, и шумно ударилась о бортик ванной, оказавшись пойманной у середины шланга.
Картина маслом. Альфонс едва слышно прохихикал, чуть расслабившись в ощущениях, когда Эд, встав в позу, нелепо поднимал вверх пострадавшую лейку. Он неловко пожал плечами и вновь придвинулся к младшему с чуть кривоватой улыбкой от смущения, странной, но способной вновь растопить все внутри, заставив тело согреться и утонуть в привалившей заново эйфории. Эдвард все еще был рядом, не ушел, хлопнув дверью, не стал возмущаться, и пускай он промолчал — это было куда лучше, чем скривиться в отвращении. Даже если они никогда не заговорят об этом снова, Алу было хорошо, приятно просто наблюдать за братом до теплого трепета внутри, и он ценил, что Эдвард все так же был с ним, продолжив не менее, а то и более заботливо, как казалось, купать Альфонса и следить за ним.
И все же, его реакция была неоднозначной. Может, в другой ситуации Ала бы расстроило то, что они могли оставить это, словно подобного и не происходило, но он знал точно — их обязательно ждал очень долгий разговор.