Ястреб никогда не пишет никому на эмоциях. Он вообще не делает ничего на эмоциях. Он всегда держит их под замком. Кодовым. Двадцать восемь цифр, строчных и заглавных букв, специальных символов. Сканер отпечатка пальцев и сетчатки глаз. За всем этим Ястребу неплохо удаётся прятаться даже от себя самого, не то что от окружающих. Раньше это было заметно — то, что он прячется. Ходил с каменным выражением, которое, наверно, странно было видеть на лице ребёнка. Это сейчас он научился улыбаться и смеяться с миллионом разных оттенков и интонаций, даже когда ему совсем несмешно.

Сейчас Ястребу совсем несмешно. Ему кажется, что в голове что-то сломалось. Что его идеальное хранилище не выдержало перепадов напряжения, он буквально чувствует запах палёных микросхем. Он начинает чувствовать. Сразу. Много. Слишком.

За один проклятый час он успевает поцеловаться с Даби, полностью разочароваться в нём, включив в список конченых мудаков, оправдать, поняв, что был не прав, а потом снова, под звуки, блядь, фанфар вернуть Даби в список. А теперь Ястреб просто лежит на кровати, зло смотрит в потолок и кипит. Не как вода в кастрюле, бурно, шумно, выплёскиваясь через край и шипя, когда попадёт на плиту — этот этап уже пройден. Теперь он скорее как лава. Расплавленная вулканическая масса, выбрасывающаяся из жерла и стекающая вниз, уничтожая всё, на своём пути. И Ястреб не знает, как это остановить.

Он зол не потому, что так же, как Даби обращался с младшими, с ним обращались родители (потому что они были хуже).

Он зол не потому, что сам хотел бы иметь большую семью и его бесит то, как Даби не ценит того, что имеет (Ястреб был бы рад любой настоящей семье, но давно запретил себе об этом мечтать).

Он зол не потому, что парень, в которого он влюбился, всё-таки оказался мудаком (кажется, Ястреб изначально не собирался заводить серьёзных отношений, да ведь?)

Он зол по совокупности всех этих причин. И это гораздо хуже.

Ястреб никогда ничего не делает на эмоциях. Но сегодня становится исключением. Поэтому он делает худшую на свете ошибку: он пишет на эмоциях сообщение. И не кому-нибудь, а начальству. Максимально спокойное, сдержанное и вежливое, просто интересуется, когда там его миссия в UA закончится и можно будет снова сосредоточиться исключительно на тренировках от Комиссии?

Потом он, конечно, одумывается, спохватывается, тянется удалить сообщение, но видит, что оно уже прочитано. И на него даже уже набирают ответ. На его формальное, вежливое, уныло-канцелярское прилетает неуместно-человеческое: «Что случилось?»

И за ним сразу: «Не пиши, что ничего, требующего внимания».

Ястреб фыркает. Недовольно смотрит на зелёный значок онлайна рядом с именем и фамилией. Быстро печатает едко-обиженное: «Если у вас есть свободное время, чтобы отвечать на сообщения не в рабочем канале, могли бы потратить его на сон, Мера-сан».

Писать в личку одному из заместителей главы Комиссии общественной безопасности? Почему бы и нет? У Ястреба, в связи с его положением, должны быть какие-то привилегии. Вообще, Йокумиру Мера не отвечает за Ястреба напрямую. Не совсем его юрисдикция. Хотя работа с начинающими героями: экзамены и лицензии — полностью под его контролем. Ястреб не знает, кто он первую очередь — начинающий герой или не менее начинающий шпион. Но с Мерой они знакомы давно.

Тот день, когда Ястреба забрали от родителей и привели в Комиссию, помнится странно: фрагментами, связь между которыми безнадёжно ускользает каждый раз, как Ястреб пытается вспомнить. Он помнит серые стены коридора в режущем глаза электрическом свете. Множество чёрных брюк. Помнит, как ему говорили, что он молодец, потому что ведёт себя так спокойно. И только один человек почему-то решил взять Ястреба за руку то ли чтобы тот не отставал, то ли потому что понял, что ему семь лет и страшно.

Возможно, это как-то объяснялось с точки зрения психологии. Вот, птенцы признают родителем первого, кого увидят после вылупления. А дети, наверно, устанавливают эмоциональную связь с первым, кто протянет им руку, после того как вся привычная жизнь рухнула. Мере просто не повезло проявить к Ястребу немного эмпатии в неподходящий момент.

«Я просто решил уточнить подробности задания, — быстро печатает Ястреб, — мне изначально не назвали точных временных рамок».

«Ты поссорился с кем-то?» — прилетает ответ будто бы совершенно невпопад, но на самом деле настолько в цель, что Ястреб начинает раздражаться лишь сильнее. Да какой из него шпион, если его так просто раскусывают?!

«С чего вы взяли?»

«С кем?»

«Вообще-то, это я задал вопрос».

«Когда ты спрашиваешь «с чего вы взяли» это означает «да».

Ястреб раздражённо фыркает.

«Меня настолько легко раскрыть?»

«Нет. Просто я знаю тебя с семи лет и работаю в правительстве».

Что ж. Резонно. На самом деле Ястреб тоже помнит Меру другим: начинающим, но очень перспективным сотрудником, вечно забеганным и заваленным делами. Тогда его светлые волосы были не такими всклоченными, круги под глазами не такими тёмными, а спина менее сутулой. Зато уже тогда у него была привычка во время особо ярко горящих дедлайнов прятаться ото всех в подвальных помещениях Комиссии: ни сигнала интернета, ни даже мобильной сети, только внутренняя линия, использующаяся довольно редко. Идеальное убежище.

Ястреб помогал ему перетаскивать стопки бумаг с одного рабочего стола на другой. Ещё с очень сосредоточенным видом носил кофе, стараясь не пролить ни капли. Чувствовал себя очень важной птицей, когда Мера говорил: «Вот на эти листочки печати поставь», или: «Вот эти скрепи между собой». Ястребу просто нравилось чувствовать себя полезным и крутиться рядом с кем-то, кто не бесконечно меняющиеся отстранённые преподаватели.

Со временем задания усложнялись. Уже доходило до: «Посмотри, чего они там от меня хотят». И Ястреб углублялся в чтение какого-нибудь законопроекта или прошения, пересказывал содержания, а потом складывал бумажку в одну из трёх стопок «рекомендовано к принятию», «не рекомендовано к принятию», «пересмотр после корректировок». Скорее всего, Мера потом сам ещё разок быстро проглядывал все стопки, но Ястребу всё ещё нравилось чувствовать себя нужным. А вот быть открытой книгой для кого-то — не очень.

«Так с кем поссорился-то?» — прилетает вдогонку за предыдущим сообщением.

«Ни с кем. В смысле ни с кем я не ссорился».

«А что тогда?»

«Ничего».

«Влюбился?»

Ястреб чуть не швыряет смартфон в окно, будто это бомба, от которой нужно как можно быстрее избавиться. Как вообще это можно было просчитать из его ответов? Он чуть не начинает набирать «с чего вы…», но останавливается.

«Нет. Ничего подобного».

«Не хочешь, не говори, — уступает на удивление легко, — но тебе не запрещено, если что».

«Не думал, что шпионам можно крутить романы направо и налево».

«Направо и налево нельзя, но мне кажется, что ты умный мальчик и не влюбишься в кого попало да ещё и так, чтобы это мешало делу».

Зря. Очень-очень зря Мера так думает. Ястреб ему об этом, конечно же, не скажет, ужасно не хочется разочаровывать.

«Я не собираюсь ни в кого влюбляться», — пишет Ястреб вместо этого.

«Если дело не в ссорах и не в любви, тогда в чём?»

«Во всём сразу», — думает Ястреб.

«Неужели так не нравится в UA?»

«Очень нравится, — пишет неожиданно искренне, — просто хочу знать, когда это всё закончится, чтобы быть готовым».

«Доучишься до конца, выпустишься, тогда и закончится, как и у всех. Нужно же тебе хоть немного реальных фактов в биографию».

Ястреб понимает, что улыбается, и злится уже куда меньше. Думает, вся эта затея с обучением в UA явно прошла через стол Меры, перекочевала в стопочку «рекомендовать к одобрению». Возможно, даже получила положительный отзыв от него лично. Возможно… это как-то объясняется с точки зрения психологии, но Ястребу иногда нравится представлять, что они с Мерой семья. В смысле настоящая семья. Хотя они даже фэйковой быть не могли бы. Если бы Йокумиру Мера, один из замов Комиссии общественной безопасности, завёл бы себе приёмного сына, к этому самому сыну тут же было бы приковано всё внимание. Поэтому они даже не фэйковая семья.

Смартфон вибрирует входящим сообщением: «Кстати, сын Старателя — довольно интересный факт в твою биографию».

Ястреб всё-таки откидывает смартфон и смущённо воет, уткнувшись лицом в подушку, буквально сгорая от стыда.

Они с Йокумиру Мерой даже не фэйковая семья. Но почему-то это ощущается как настоящая.

Прооравшись и придумав примерно пятьдесят убедительных доводов на тему «почему Даби никак не связан и не будет связан с моей биографией», Ястреб тянется к смартфону, но чуть не роняет от неожиданности, когда тот вдруг начинает истерично вибрировать входящим сигналом. На дисплее высвечивается имя Даби. Первая мысль: сбросить. Вторая: игнорировать. Но Ястреб действительно умный мальчик — не стоит разочаровывать Меру хотя бы в этом — поэтому он придерживается мнения: уходить от диалога — тупо.

И отвечает на вызов.

— Слушай, — голос у Даби сбитый, тревожный, почти… испуганный? — Я понимаю, что вёл себя как мудак, и ты имеешь право меня послать, но мне нужна помощь. Очень. У меня… у меня Шото пропал.

***

Ястреб бросает только короткое «где ты?», потом, получив ответ, «скоро буду». Даби пытается придумать, что скажет, когда скоро наступит, но в голове только тревога колотится. Словно множество птиц испуганно бьются о прутья клетки. Расшибаются насмерть.

Даби соврал бы, если бы сказал: боялся, что Ястреб не ответит на звонок. У него было полное право продолжить ту дешёвую драму, которую начал Даби, в духе, подобающем дешёвым драмам. Но Ястреб был Ястребом. Единственный драматизм, который он себе позволял: немного покрасоваться на заданиях и картинно потыкать в Даби перьями. Он был слишком разумным, чтобы не ответить. И всё равно. В этом что-то было.

Что-то такое, что заставляло Даби не распадаться на пепел и огненный смерч.

Ястреб оказывается на месте даже быстрее, чем Даби ожидал. Он мог бы изложить Ястребу длинную версию событий:

После всего случившегося домой Даби, конечно же, не пошёл, но и оставаться среди весёлых одноклассников не хотелось. Поэтому он, как и всегда, побрёл шататься по городу. Возвращаться раньше глубокой ночи не имело смысла. Отец выжжет ему мозг, как только Даби появился на пороге. Оставалось только дождаться, пока он уснёт или потеряет бдительность, и пролезть в комнату через окно, как грёбаный вор, а утром уйти так рано, как сможет одотрать себя от кровати. И так пару дней. Или недель. Или месяцев. Даби не знал, сколько отец будет гореть в этот раз.

Даби вернулся домой около часа ночи. Нужно было ходить дольше, но тупая тревога всё время поворачивала ноги на обратную дорогу, и в итоге Даби сдался. А во дворе наткнулся на Фуюми и Нацуо, серьёзных и встревоженных. У Даби в голове возникло примерно миллиард плохих мыслей разом, вплоть до того, что отец решил выгнать их из дома. Но Фуюми сказала: «Шото пропал».

И у Даби в голове всё поплыло. В детстве он столько раз мечтал услышать эти слова. «Шото куда-то делся». «Шото больше не будет». «Шото нам больше не нужен». А теперь в мыслях крутилось только: «Вселенная, серьёзно, блядь, сейчас?»

Запросы в космос, видимо, обрабатываются в течении семи рабочих лет.

— Я заходила в комнату проверить, — говорила Фуюми, — всё было нормально. Он спал. Или делал вид, что спит. Я не стала… тревожить. Потом не могла уснуть, решила проверить ещё раз, а его не было. Вот мы и…

— Домой валите, — отвечал ей Даби, — с вами что-то случиться, ещё и за вас отвечать. Сам разберусь.

Фуюми глубоко вдохнула, а потом схватила Даби за ворот футболки и так тряхнула, что тот едва устоял на ногах.

— Если ты думаешь, что из-за потери причуды я не могу за себя постоять, то ты сильно ошибаешься, — из-за того, что им нельзя было привлекать к себе внимание, она прошипела это Даби в лицо угрожающим шёпотом. Кажется, он впервые видел её такой. — Хватит пытаться играть в одиночку. Тебе обидно из-за того, что ты больше не номер один? Так вот: мы с Нацуо всегда были героями третьего плана. Если бы ты не потерял своё грёбаное первенство, нас бы вообще не было. Так что, может, я даже чуть-чуть рада. Но для меня ты всегда был номером один. Самым крутым старшим братом на свете, — Фуюми снова с силой тряхнула его, — но ты даже не смотрел на меня, пока я не потушила пожар на той грёбаной горе. Ты считал, что я хилая, — толчок в грудь, — глупая, — ещё один, — жалкая, — и ещё, — плаксивая девочка.

— Но я…

— Тихо! — у Фуюми каким-то образом получилось накричать на него шёпотом. — Я не жалею о том, что случилось тогда. Мне плевать есть у меня причуда или нет. Плевать, что отец обо мне думает. Если выбирать между причудой и живым братом, я выбираю тебя, придурок! Поэтому, пожалуйста, — Фуюми вдруг всхлипнула и несвойственным ей резким раздражённым движением вытерла набежавшие слёзы с глаз, — пожалуйста, тоже выбери нас. А не грёбаное первое место. Не повторяй за отцом то, что презираешь.

Футболка Даби покрылась инеем. Причуда Фуюми на самом деле не исчезла полностью, просто ослабла, став почти бесполезной. Правда сейчас Даби пробрала дрожь, но дело, вероятно, было вовсе не в причуде. Фуюми трижды сказала «грёбаный», а это, было, ну, серьёзно.

— Просто давайте разберёмся с этим вместе, — сказал Нацуо, — мы с Фуюми присмотрим друг за другом. Так искать будет быстрее.

Ошарашенный Даби смог только кивнуть. Всё так же, не отходя от шока, осмотреть пару ближайших парков. А потом позвонил Ястребу.

Вот это была длинная версия. Ястреб, конечно, получает короткую:

— Фуюми решила проверить его ночью, но не нашла. Он сбежал где-то между девятью вечера и часом ночи. Фуюми и Нацуо тоже ищут его. Я подумал, что твои перья могли бы помочь. Понимаю, что повёл себя, как мудак, но…

Ястреб вскидывает руку, приказывая Даби заткнуться. Сегодня его слишком часто затыкают, но он слишком взволнован из-за другого, чтобы злиться на это.

— Потом, — коротко говорит Ястреб, — я потом тебя выслушаю.

И это без наезда, без «придумаешь оправдание получше», это будто тебя простили заранее, авансом. Ну или в кредит. Сейчас вот тебе прощение, бумажка с индульгенцией на лоб, а потом выслушаю твои доводы и решу, забирать себе обратно или нет.

— Где он может быть? — спрашивает Ястреб. — Хотя бы примерно. Мои перья весь город не покроют.

Даби старается думать. Но в голову лезет только всякая хуета, о том, что Шото нужна была помощь. А Даби циклился только на своей боли, на своём проёбаном первенстве.

«Да нахуй оно тебе нужно?» — Даби, пятнадцать лет, во время очередной ссоры сорвался и заорал на весь дом. Отец тогда так и не ответил, зачем ему выращивать героя номер один. Зачем ему первое место.

Сейчас собственный крик стоит у Даби в ушах и никак не стихает. Зачем Даби это? Чтобы, блядь, что?

На самом деле человек, который всегда ставил его на первое место, существовал. Человек, который ставил на первое место всех их разом. С точки зрения логики это невозможно (не может быть сразу много первых мест), но с точки зрения психологии это то, что и было нужно (чтобы сама идея первых мест самоуничтожилась). Но Даби никогда не ценил этого.

— Я знаю, с чего стоит начать, — говорит Даби и тыкает в точку на карте. Потом хватает Ястреба за руку и тянет за собой.

Ястреб выкручивает свою ладонь из его пальцев. Но мысль о том, что «ну да, ему же теперь неприятно, когда я его…», Даби даже не успевает додумать до конца. Потому что сначала руки Ястреба обнимают его со спины. А потом ноги Даби отрываются от земли.

— Блядь, поставь, где взял! — совершенно позорно вскрикивает Даби.

— Не брыкайся, а то уроню, — выдыхает Ястреб ему в шею, слегка задевая губами кожу. И у Даби отпадает желание брыкаться. Зато появляются совсем другие желания, совершенно, блядь, сейчас неуместные. Но им с Ястребом точно нужно вернуться к этому позже.

Хотя они же расстались.

Так и не начав встречаться.

Ёбаный сюр.

— Так будет быстрее, — говорит Ястреб уже не в шею, а в самое ухо, чтобы перекрыть свист ветра. После этого у Даби тоже могли бы возникнуть какие-то не те мысли. Но земля вдруг оказывается так далеко и несётся так быстро, что в голове только:

— Если уронишь, я тебя сожгу нахуй, — угроза звучит довольно жалко.

Даби думает, что Ястреб оказался сильнее, чем представлялось. С полыми птичьими косточками такого не провернёшь.

— Если успеешь до того, как сплющишься в лепёшку, — спокойно замечает Ястреб.

Даби думает о том, что Ястреб всё-таки временами та ещё тварь. И он в эту тварь ужасно влюблён.

— Старатель как отец настолько плох, что тебе приходится брать вину на себя таким тупым образом? — внезапно спрашивает Ястреб после недолгого молчания. Он всё ещё говорит Даби на ухо, но это уже не ощущается так мучительно из-за внезапно налетевшего холодного ветра. Жар дыхания больше не достигает кожи, а слова едва различимы из-за его свиста в ушах.

Даби же лишён прекрасной возможности что-то шептать — кричать, вообще-то — Ястребу на ухо, поэтому он молчит. Точнее, использует ситуацию, как предлог для молчания. Он не хочет защищать отца. Он хочет защитить Ястреба от краха иллюзий. Но нельзя сделать одного, не сделав другого. Хотя сам этот вопрос не должен быть задан. Ястреб не должен был разглядеть за поведением Даби какой-то другой мотивации. Даби просто хочется быть плохим парнем. Так всё гораздо проще.

Плохой ли Старатель отец? Даби бы сказал, что он недостаточно старается быть хорошим. Не обременяет себя этим. С одной стороны, он может повышать голос, будто прожигать одним взглядом, не особо интересоваться жизнью троих детей, а от четвёртого требовать слишком много, выматывая на тренировках. С другой стороны, он их не бьёт. С третьей стороны, его слова, порой хуже ударов. С четвёртой стороны, может, все отцы такие, а «хороших» просто выдумали, грустные травмированные дети? С пятой стороны, Айзава, вот, не такой, его грубость несерьёзная, напускная, а сарказм не жалит по-настоящему, больше походит на лёгкий хлопок по руке, когда ты, дурак, собираешься запихнуть пальцы в розетку. С шестой стороны, Айзава ведь и не отец.

Коробочка сомнений захлопывается. Ты можешь крутить её как угодно, но спайка между шестью сторонами настолько прочная, что ты никогда не найдёшь выхода, никогда не решишь загадку, никогда не ответишь правильно на вопрос: «Правда ли мне плохо или так у всех?»

Поэтому он молчит.

— Если это так, — продолжает Ястреб, — то я не слишком расстроюсь. То есть расстроюсь, конечно. Но меня больше огорчит, если ты мудак, без особых причин срывающийся на младших и выводящий родителей из себя.

— Почему? — всё-таки вырывается у Даби, и он надеется, что за воем усилившегося ветра его будет не слышно.

— Потому что, — начинает Ястреб, но замолкает, чуть не сбитый с курса резким порывом. — Если выбирать в кого я сейчас хочу верить больше, в тебя или в Старателя… то я выбираю тебя.

Если бы им не нужно было сейчас искать Шото, они бы умерли. Потому что Даби полез бы целоваться прямо в воздухе, Ястреб бы не удержался на потоках ветра и их разбило о землю. Но у них всё ещё есть цель, поэтому Даби держит себя в руках. Хотя фактически это Ястреб держит его в руках. И только поэтому им удаётся дожить до приземления.

Выходит оно не слишком мягким, и уже Даби, ноги которого быстрее коснулись земли, ловит Ястреба в объятья, не позволяя упасть на асфальт из-за толкнувшего под крылья ветра.

В темноте и налетевшей буре больница кажется жуткой. Словно из типичного хоррора: шторм будет бушевать за окнами, пока ты блуждаешь по запертой и заброшенной психушке в поисках записок, батареек и средств к спасению. Всё точно так за несколькими исключениями: больница не была ни заброшенной, ни психушкой, да и больницей в полном смысле слова, скорее уж реабилитационным центром. А ещё им даже не нужно было внутрь.

Перья Ястреба уже разлетались по округе, словно поднятые ветром осенние листья. Сам же Ястреб зябко ёжится, одежда на нём совсем лёгкая, выскочил, наверно, в чём был. С неба начинают срываться мелкие холодные капли, хотя Даби не помнит, чтобы обещали дождь.

— Он точно не зайдёт внутрь? — спрашивает Ястреб.

— Нет. Его бы заметили тогда и позвонили бы нам.

Хотя дело не в этом. Не только в этом. Даби был уверен, что Шото пойдёт к больнице матери, но — как и он сам много-много-много раз — просто не решится зайти. Всё же они реально похожи.

— Накинь, — Даби стягивает с себя кожанку и протягивает Ястребу. — Мне всё равно, на меня холод не влияет, а тебя трясёт уже.

— Я всё равно не смогу надеть, — Ястреб ведёт плечом, крылья его заметно уменьшились, но куртку на них всё равно не натянешь.

— Так прорежь.

— Испорчу же.

— Мне не жалко.

Для тебя — нет.

Не дождавшись, пока Ястреб что-то ответит, Даби просто хватает пролетающее мимо перо и делает два надреза. То, как легко перо прорезает кожу, немного пугает и будоражит одновременно. А после Даби подходит сзади и, осторожно продевая крылья в прорези, набрасывает кожанку на плечи Ястреба. Перья в его крыльях, особенно у основания, мягкие, совсем пуховые.

— Слушай, он ведь не пойдёт в закрытый район один? — с надеждой спрашивает Ястреб, хотя на лице его тревога. — Испугается же?

— Вряд ли.

— Вряд ли пойдёт?

— Вряд ли испугается, — вздыхает Даби, — наоборот, решит, что там его не будут искать.

Ястреб сдавленно ругается себе под нос и уже сам хватает Даби за руку и тащит в сторону от больницы. Закрытый район отсюда не так уж и далеко, Даби не ходил туда, но примерно представляет расположение. Шото явно дошёл до больницы, побродил тут кругами, а потом пошёл туда, откуда не слышалось гула даже редких машин. Хотя, с точки зрения психологии, должен был поступить наоборот. Но это семья Тодороки. Они все могли поломать психологию об колено, потому что их собственная психика уже была достаточно поломана.

— Ты нашёл его там? — спрашивает Даби на бегу. Он до сих пор не слишком представляет, как перья Ястреба работают на поиск, но каким-то образом они всё же работают и весьма успешно.

— Не знаю. Ветер ужасно мешает, но там точно кто-то есть. И… и я не уверен, что он один.

Даби срывается с места с такой скоростью, с какой никогда в жизни не бегал.

Ястреб выбивается из сил быстрее, потому что Даби до этого не приходилось лететь против штормового ветра на максимально возможной скорости ещё и с грузом. Даби тащит его за собой, слушая указания, куда и когда сворачивать. Закрытый район и правда оказывается совсем рядом с больницей и выглядит куда более жутко. В места, спешно оставленные людьми, всегда намертво въедается неясная, но пробирающая до костей тревога.

Даби не понимает, каким образом, но Ястреб отлично здесь ориентируется, заводя их в самую глубь района. И когда на языке уже начинает ощущаться явный привкус крови, а дождь расходится до такой силы, что начинает застилать глаза, они останавливаются.

Шото спрятался в опустевшей кофейне, залез через разбитое окно и спрятался за стойкой. Когда Даби видит его, промокшего, трясущегося от холода и сжавшегося, обхватив колени, сердце сжимается тоже, но одновременно становится легче дышать. Шото явно подхватит простуду или что похуже, но хотя бы живой. А потом он тревожно вздёргивает голову и говорит:

— Зачем ты сюда пришёл?!

Не то чтобы Даби ожидал другого приветствия.

— За тобой.

— Не нужно было! — Шото тревожно оглядывается, Даби уже собирается начать оправдываться и уговаривать, но Шото продолжает: — Теперь он и тебя тоже…

Волнуется что ли? За него?

— Отец?

Шото резко машет головой.

— Тот, кого он посадил.

«О, — думает Даби, — о-о-о, нам пиздец».

— Ты его видел? — спрашивает Ястреб, быстро ныряя под стойку и заставляя Даби тоже пригнуться.

— Да, — кивает Шото.

— Сбежал от него? — предполагает Даби

— Он сам отпустил. Увидел что-то и исчез.

Что-то? Перо? Вот так просто сбежал, получив в руки сына Старателя?

— Просто отпустил? — глупо переспрашивает Даби. Шото нервно пожимает плечами.

— Не просто, — вздыхает Ястреб, укрывая Шото порезанной кожанкой, а потом кивает на окно, точнее, за окно. — Он вообще никого не отпускал.

Между домов, набирая высоту и разбивая стёкла, движется самый настоящий смерч. Шум дождя становится похож на рёв водопада. Даби наконец понимает, почему в прогнозе погоды не было и намёка на шторм.

— Мы в самом сердце действия его причуды.