Темнота — это не страшно. Темнота — это даже не больно.
Сплошная пелена чернеющей непроглядной дымки, в которой не угадать ни случайного силуэта, ни робкого блика.
Темнота — это ничто. Темнота — это пустота.
И в этой пустоте медленно растворяешься ты.
Твою жизнь наполняют лишь тихие звуки, случайные запахи, неловкие прикосновения. Теперь это было его жизнью. Познавать окружающий мир сквозь непроглядную тьму не так-то уж и просто. Учиться жить в мире, лишённом красок, очень сложно.
Это небытие какое-то…
Ты словно существуешь совсем в другом мире или даже не так... Теперь мир существует отдельно от тебя.
А ты пуст для этого мира. И не нужен ему.
Не правда, Аллен не собирался сдаваться. Не хотел опускать руки в безмолвном сожалении. Он будет учиться жить заново и без этого мира. Всё, что у него осталось — комната, из которой его не выпускают. Он научился хорошо реагировать на звуки и по скрипу половицы мог определить, кто решил его навестить.
Его лечащий врач ходил тяжёлой поступью, Линали ходила очень тихо, почти неслышно, а Лави... Лави напоминал крадущегося толстого кота - вроде бы он и старается ходить не слышно, ан нет, не получается у него. Зато звуков шагов Канды Аллен не знал.
Так шёл месяц — долгий месяц беспроглядной тьмы, в которой Уолкер познавал этот мир. Но мир не хотел принимать его обратно, не хотел поддаваться и позволять изучить себя. Всё стало совсем другим.
Поэтому, когда тихо скрипнула дверь, и Аллен услышал тихие шаги маленького бегемотика, то лишь улыбнулся, сразу поняв, что его решил навестить рыжий друг.
— Что в этот раз ты мне принёс? — поинтересовался Уолкер.
— Угадай, — Лави вложил ему в руку фрукт, — и если не угадаешь — я съем сам.
Аллен улыбнулся, нежно поглаживая мягкий фрукт, что помешался в ладони. Продолговатая форма и пушистая кожица выдавали его.
— Абрикос, — усмехнулся Аллен.
— Да, и их тут целая куча, — согласился рыжеволосый, поставив сумку с фруктами на тумбочку, — чтобы съел все.
— Спасибо.
— Кстати, Линали к тебе не заходила? — поинтересовался Лави.
— Нет, сегодня её не было, — кратко ответил Уолкер.
— Странно, а должна была раньше меня прийти, — задумчиво протянул экзорцист.
— Кстати, Лави, а ты не видел... — голос Аллена дрогнул, — Канду?
— Эм... Ну, я его не видел, — замялся рыжий.
— А если честно? — недовольно спросил Уолкер. Уж лучше правда, чем жалостливая ложь.
— Ну да, видел его недавно, — устало выдохнул Лави. — И я пытался поговорить с ним, но он…
— Не надо, правда, лучше не надо, — Аллен откусил абрикос. — Если не хочет, то пусть и не приходит.
Повисла неловкая тишина. Одному хотелось уйти в себя и побыть наедине с собственными мыслями, а другой хотел что-нибудь сказать, чтобы взбодрить друга. Но что сказать в такой ситуации? Ни одни слова сейчас не помогут — они будут только лишними и бессмысленными.
— Мне сейчас уйти? — Лави внимательно посмотрел на беловолосого.
— Спасибо, — Уолкер кивнул. Сейчас действительно хотелось остаться одному.
— Я зайду потом, — за экзорцистом скрипнула дверь.
И он вновь остался один. Хотя, он и был один с самого начала, не желая никого впускать в свою душу, желая отказаться от чужой помощи и всего добиться самостоятельно.
Пальцы у Аллена дрожали, когда он робко коснулся бинтов, что закрывали его глаза. Хотя, какая разница — есть они или нет? Он всё равно ничего не видит…
Это словно проклятье какое-то. Уолкер старался не жалеть самого себя, чтобы быть сильным духом. Но быть сильным не получалось, хотя на глазах у остальных Аллен пытался выглядеть более бодрым.
— Ни разу, — обида жгла его, — за весь этот чёртов месяц, — разрывая грудную клетку, — даже не соизволил, — дрожащие пальцы вцепились в бинты, — навестить меня.
Непослушными руками, Уолкер разматывал бинт. Сейчас было больно и обидно. Хотелось плакать. Да, чёрт возьми, хотелось рыдать от отчаянья и злости, а эта тряпка на глазах мешала! Хотелось просто сдёрнуть эту повязку с глаз и поднять тяжёлые веки. Пусть мечты рухнут, пусть он ничего не увидит. Ну и пусть! Зато эта боль отрезвит его. Зато так он сможет прийти в чувства.
— Не чувствуешь своей вины, Канда? — руки дрожали, но Аллен даже не думал остановиться. — Плевать на меня хотел, да?
Хотелось забиться в истерике. Накопившиеся эмоции наконец-то прорвались наружу. Когда Аллен всё же избавился от бинтов, то он начал осторожно ощупывать кожу. Глубокие рубцы вокруг глаз уже зажили, оставаясь некрасивыми шрамами, правая глазница была полностью пуста. А как иначе, если у тебя ножом выковыривают глазные яблоки? Зато на удивление в левой глазнице что-то было. Аллен не знал, что именно, потому что прекрасно помнил, что лишился обоих глаз. Левое веко поддалось с трудом, не желая подниматься, но всё же — ему это удалось.
И впервые, вместо уже ставшей привычной темноты, серая пелена. Никаких контуров, теней, оттенков — ничего. Только серая дымка. И Уолкер даже не знал — радоваться или нет. Впервые за целый месяц он увидел хоть что-то другое, впервые открыв глаза заново, он словно увидел надежду, полную серой горечи.
Наверное, именно в этот миг Аллен понял, что у него ещё есть один глаз. Возможно, он восстановился потому что был проклятым или этому феномену есть другое объяснение, но экзорциста уже захлестнули волны радости. Он был настолько переполнен новыми силами и дух его воспрянул, что теперь Уолкер решил не отступать. Раз у него есть глаз, то есть ли вероятность того, что зрение вернётся?
Он пытался напрячь своё зрение, чтобы увидеть хотя бы контуры комнаты, но у него ничего не получалось. Он был настолько упорным, что от своих стараний потерял сознание.
Последующую неделю Аллен был сосредоточен на том, чтобы попытаться увидеть хоть что-то и он не прогадал. Мир вернулся к нему, раскрыл свои объятия, словно сжалившись над парнем. Но он вернулся не полностью, нет…
Он стал тусклым, блеклым и бесцветным. Чёрно-белая судьба. Да, он мог видеть левым глазом, на правом теперь красовалась чёрная повязка. И казалось, что положение Уолкера стало только лучше, но горечь не отступала.
Лави и Линали видели, как Аллен угасал день за днём и оба знали истинную причину. Да, Уолкер был бы сильнее и более стойко перенёс всё это, если рядом был человек, который в такую минуту нужен больше всех на свете. Но этого человека не было и это угнетало всех.
Канда игнорировал всех и не отвечал ни на какие вопросы. Он просто молчал и слушал всё, что ему высказывали. Но ведь они не понимали и вряд ли смогут понять его.
Он ни разу не навестил Аллена? Что за бред? Юу просто не смог бы не прийти. Но одно дело навестить Уолкера когда тот спит и совсем другое, встретиться с ним, когда экзорцист бодрствует.
И в этот раз Канда навестил его, как всегда, под утро, чтобы никто не знал и не догадался. Он бесшумно подошёл к кровати и склонился над Уолкером, рассматривая в предрассветном сумраке нежные черты лица. Хотелось коснуться его, просто безумно хотелось прикоснуться к Аллену, но Юу не позволит себе. Нет, он больше никогда не дотронется до Аллена, не посмотрит ему в глаза, не будет говорить с ним…
Канда чувствует свою вину в произошедшем. Это он виноват, только он: не смог защитить, не смог спасти, просто не успел…
И теперь, платой за всё, станут его собственные чувства. Да, так будет только лучше.
Аллен всегда сопит во сне, иногда что-то тихо шепчет и глупо улыбается. Хоть сны ему снятся хорошие.
Юу наклоняется ниже, хочется хотя бы раз поцеловать эти приоткрытые уста, хочется обнять этого соню, но больше нельзя... Теперь нельзя.
И возможно, мир Аллена теперь стал чёрно-белым, но в этом мире больше нет места Канде. Он остался в том прошлом пёстром и ярком мирке, где они могли позволить себе любую глупость, не думая о последствиях, но теперь груз вины и ответственности не позволит Юу вновь разрушить с трудом восстановленный мир Уолкера.
Канда уйдёт тихо, не слышно закрывая за собой дверь, так и не услышав, как с губ Аллена слетят тихие слова:
— Канда... люблю... не оставляй меня...