Он сидит на траве, мокрой от капель росы, прижав к себе колени и равнодушно смотрит на зеркальную гладь озера.
— Почему? — спокойно спрашивает он, срывая одинокий ландыш и задумчиво крутя его в истертых пальцах. — Почему, adar?
— Давно ты заметил меня?
Второй эльф выскальзывает из тени и легко опускается на землю рядом.
— Около получаса назад.
Мужчина берет в ладонь плоский камешек и рассеянно проводит пальцем по шероховатой поверхности, прежде чем, размахнувшись, бросить его в озеро.
Раз, два, три, четыре.
Ровно четыре раза касается тот воды, оставляя на прежде безмятежной поверхности круги и наконец тонет.
— Зачем ты покинул покои в столь поздний час, сын мой? — тихо спрашивает эльф, проводя рукой по волосам.
Его визави чуть морщится и поворачивается, все же являя собеседнику лицо. В синих глазах играют серебряные блики луны и на миг они вспыхивают диковинной смесью холодного огня звезд и изумрудных отблесков лесной магии.
— Не важно, — отрывисто выдыхает он и вновь отворачивается, подставляя лицо темному бархату небосвода. — Я задал вопрос, отец, и хотел бы услышать ответ на него. Так почему же?
— О чем ты говоришь, ion nin?
Луна необычайно ярка сегодня, отмечает эльф про себя. А Леголас вновь печален, — заканчивает тихий голосок разума.
— Я не понимаю, отец. Просто не понимаю, зачем все это.
— Что именно, дитя?
Леголас не смотрит на него больше - ландыш танцует в тонких пальцах, поблескивают белоснежные лепестки в холодном свете Итиль.
— Эта ложь. Лицемерие, наигранное равнодушие и беспристрастие, вечные попытки скрыть истинные чувства и эмоции, выдавая вместо них то, что все хотят видеть. Светлый, сверкающий образ идеальных короля и сына, у которых нет ни проблем, ни страхов, ни переживаний; которые не испытывают эмоций.
Белый лепесток срывается, и с тихим шелестом кружит в воздухе, медленно опускаясь на зеркальную гладь озера посеребреную светом небесных светил. Тысячи звезд отражаются в воде алмазами и Трандуил готов поклясться, что никогда еще не видел ничего столь прекрасного.
Голос Леголаса звучит приглушенно, чуть хрипло, без привычной холодности и отстраненности. Правильно.
— Это ведь неправильно, отец, — он вновь поднимает голову, внимательно вглядываясь в лицо родителя в попытке найти, заметить хоть единый дрогнувший мускул, как подтверждение его собственных робких, чуть странных слов. Но в ответ видит лишь обычную маску равнодушия.
— Эта сладкая, липкая ложь, окутывающая вас, меня, уже не счесть сколько тысячелетий, неправильна, противоестественна. Я чувствую порой, что увязаю в ней все больше и больше; она затягивает меня, скрывая, уничтожая то, чем, кем я являюсь на самом деле. И я не понимаю.
Не понимаю, почему же столь позорно проявить порой свою слабость; они ведь есть у всех, это нормально. Что постыдного в том, чтобы громко рассмеяться в миг радости и показать грусть в момент печали?
— Леголас... — хрипло выдыхает король и неуверенно поднимает руку, в неловкой попытке погладить сына по голове. Кажется, впервые в жизни он действительно не знает, что должен сказать; что обязан сделать.
Где-то на периферии он чувствует, что было бы правильно сделать сейчас, но никак не решаться. Слишком уж это противоречит его правилам.
Но Леголас вдруг, повинуясь секундному порыву, делает это сам, крепко обнимая его и утыкаясь носом в грудь.
— Ох, дитя... — это единственное, что может сказать Трандуил.
Проходит долгие несколько мгновений, прежде чем он сам осторожно, не понимая до конца, что делает, приобнимает сына в ответ.
Его волосы пахнут ветром, горячей дорожной пылью и войной. Трандуил ежится, когда в голове вспыхивают картинки воспоминаний, залитых кровью, отчаянием, странной апатией и судорожным счастьем, чья цена была слишком высока. И вновь призраки прошлого ожили, выстраиваясь пред его внутренним взором ровными рядами.
Но Леголас сжимает руки слишком сильно, будто боясь потерять, сбивчиво шепчет какую-то чепуху и быстро-быстро дышит, обжигая кожу отца горячим дыханием, заставляя вырваться из плена дум.
— Я устал, ada, просто устал, понимаешь? Устал быть сильным, показывать, что я сильный. Устал притворяться, что все хорошо, что все обязательно будет хорошо, даже если это не так. Почему мы не можем быть просто как все? Почему?
— Леголас, — его пальцы рассеянно перебирают сухие, выгоревшие локоны сына. — Помнишь, когда ты был совсем маленьким, я рассказал тебе, что значит быть королем?
— Быть королем - это значит идти первым в самый страшный бой и отступать последним, а когда бывает неурожай, надевать самые нарядные одежды и смеяться как можно громче за самой скудной трапезой во всем королевстве.
— Быть королем - это ярко улыбается, под тяжелыми взорами тысяч, миллионов глаз, объявляя о войне и обещая выиграть ее, какой бы высокой не была цена.
— Это значит не иметь права на малейшую ошибку, ведь один твой промах повлечет за собою сотни смертей тех, за кого ты в ответе.
— Они будут смотреть на нас, Леголас, будут с нетерпением падальщиков ждать, когда мы оступимся, чтобы напасть. Они не простят ни единой оплошности, ни даже секунды упущенной в пустую.
— Знаешь, я мог бы продолжать этот разговор вечность и даже больше, но вот только смысла в этом нет.
— И знаешь, — Трандуил чуть улыбается, приподнимая уголки губ и пальцами берет сына за подбородок, заставляя посмотреть в глаза.
Синие глаза-сапфиры с лица напротив глядят испуганно, чуть непонимающе, но единственное, что ему удается сказать, это короткое:
— Мне жаль. Мне правда жаль, дитя мое, но ты должен научиться быть королем.